— Всем сердцем, — пылко ответил Альберт на немецком, к которому прибегал в минуты нежности.
— Я такая неуживчивая, со мной так трудно.
— Любовь моя, я все понимаю. Не успела родиться Киска, как вам снова предстоит рожать. Вы так молоды, а на вас свалилось столько всего. Но, я вижу, вам уже лучше.
— Вы такой хороший, такой терпеливый и даже моложе меня.
— На три месяца. Пустое. А быть терпеливым — это мой долг. Кроме того, я люблю вас.
— Я постараюсь заслужить вашу любовь. Но вот что меня занимает — смогла ли бы я когда-нибудь стать такой же добродетельной, как вы, Альберт. Впереди новые испытания. Я только что видела премьер-министра. Грядет кризис: торговля идет вяло, финансы в плачевном состоянии, неприятности из-за сахара и зерна, и сэр Роберт Пиль пытается занять место лорда Мельбурна.
— Если правительство потерпит поражение при обсуждении бюджета, ему придется подать в отставку.
— Точно так же было и в прошлый раз.
— Не совсем, — возразил Альберт. — Тогда у правительства было незначительное большинство при голосовании по биллю о Ямайке, и оно подало в отставку. У Пиля силенок еще было маловато, потому что, сформируй он правительство, у него бы оказалось меньшинство в палате. Сейчас положение изменилось. Если правительство потерпит поражение при голосовании по бюджету, парламент будет распущен и назначат новые выборы, после чего почти наверняка тори одержат крупную победу.
— То же самое говорит и лорд Мельбурн. Меня бросает в дрожь при мысли, что этот Пиль станет премьер-министром. Мне не нравится этот человек, а я не буду нравиться ему.
— Я не верю в это.
— Милый Альберт, вы думаете, все так добры и готовы прощать, как вы сами.
— Я не думаю, что сэр Роберт — мстительный человек, хотя два года назад известный эпизод с королевской опочивальней очень его унизил, и ему, естественно, не хотелось бы снова оказаться в подобном положении.
— А если он придет ко мне и потребует, чтобы я сменила моих фрейлин?
— Виктория, я хочу сказать вам нечто очень серьезное.
— Да, Альберт?
— Вы прекрасно знаете: все, что я делаю, я делаю для вашего же блага. Больше всего я забочусь о том, чтобы избавить вас от неприятностей.
— Мой дорогой Альберт, я это знаю.
— Я провожу дни в раздумьях, как мне принести вам больше пользы.
— А я отплачиваю вам вспышками моего ужасного гнева.
— Но я-то знаю, что у вас нежное сердце и что вы меня любите.
— Люблю, Альберт, люблю.
— Тогда вы поймете мои побуждения. С фактами надо считаться, Виктория. Нынешнее правительство падет, и победу одержат тори. Сэр Роберт Пиль придет к вам, и вы попросите его сформировать новое правительство.
— Этого-то я и боюсь. Он будет, как какой-нибудь учитель танцев, выделывать на ковре танцевальные па, начнет диктовать и унижать меня, указывать, что для меня выберет.
— Он этого не сделает, Виктория, потому что я уже разговаривал с ним по данному вопросу.
— Вы… разговаривали с сэром Робертом Пилем!
— Я счел это лучшим… по сути, я подумал, что это единственный способ избавить вас от неловкого положения. Вы — королева и ожидаете подчинения. Но вы — моя жена, и я был исполнен решимости защитить вас от унижения, неудобства, а если в том возникнет необходимость, и от вас самой.
Она с удивлением на него посмотрела. Он казался непреклонным и властным, и она при виде этого нового сильного Альберта ощутила трепет восторга.
— Расскажите мне обо всем.
— Я предложил — и сэр Роберт с этим согласен — избежать неприятностей, связанных с рассмотрением вопроса о ваших фрейлинах. Согласитесь, что вряд ли возможно, чтобы, когда к власти придут тори, при дворе у вас оставались леди только из вигов. С приходом нового правительства это сразу же вызвало бы трения. Поэтому… некоторые из ваших фрейлин… такие, как, скажем, герцогиня Бетфордская, леди Норманби и герцогиня Сатерлендская, по собственному желанию подадут в отставку еще до прихода к власти нового правительства. Таким образом, с появлением другого кабинета министров эти должности окажутся вакантными, и вам с новым премьер-министром останется только решить, кто их займет.
— Устроили это вы?
Он кивнул, а сердце у него забилось в привычном ожидании, что она вот-вот разразится гневной тирадой. Но ее не последовало. На ее лице появилось выражение невероятного облегчения.
— Ах, Альберт, огромное спасибо, — сказала она.
Альберт заключил ее в объятия и осыпал страстными поцелуями, что для Альберта было совершенно не свойственно.
— Ах, Альберт, — кротко повторила она, — меня терзали такие страхи… но теперь я вижу, что я боялась напрасно. У меня есть вы.
Альберт был в самой настоящей экзальтации, вызванной не временной победой, а открывшейся впереди дорогой. Он верил, что теперь-то уж наверняка займет место рядом с королевой: он всегда знал, что их браку суждено быть счастливым только в том случае, если она позволит ему разделить свои заботы и обязанности.
Он понимал, что впереди еще много препятствий, но нынешний успех показал, что он может добиться своего.
Когда лорд Мельбурн пришел повидать королеву, она с радостью сообщила ему, как отличился Альберт.
— Вы можете спокойно положиться на принца, если он будет стоять рядом с вами, — сказал лорд Мельбурн со слезами на глазах. — Теперь я не буду чувствовать себя так уж плохо из-за того, что перестал быть вашим премьер-министром.
— Полностью я так никогда и не утешусь, — ответила она, заметив его слезы и почувствовав, что и у нее повлажнели глаза. — Но это правда: Альберт очень мне помог.
— Так будет и в последующие годы.
— Думаю, что да. Вы знаете, он все это устроил, даже не посоветовавшись со мной.
— Только так это и можно было сделать. Он не хотел, чтобы ему мешали.
— Я пришла в восторг. Знаете, я ведь испытывала самую настоящую тревогу. И только подумать, что Альберт все видел и понял, что именно нужно сделать.
— Весьма похвально, — сказал лорд Мельбурн. — И Ваше Величество может также поаплодировать той роли, какую во всем этом сыграл сэр Роберт.
— Альберт говорит, он не мог бы быть мстительным.
— Мог, но он благородный и галантный джентльмен.
— Мой дорогой лорд Мельбурн, — воскликнула она, — значит, и вы тоже?! На меня всегда производит исключительное впечатление манера, в какой вы говорите о своем враге.
— Мы враги только в палате общин — вне ее мы самые добрые друзья.