сижу на белом диване, изображаю из себя доктора, который спасает жизни.
Мне приходится сидеть спиной к пустой комнате, потому что они стоят у другого дивана. От всего этого пустого пространства за моей спиной у меня по коже бегут мурашки.
Кен и Черил сидят рядом друг с другом. Черил сидит так, будто у нее кол в заднице, а Кен – упершись локтями в колени. На невысоком скандинавском кофейном столике между нами стоит серебряный журавль с таким острым клювом, что им легко можно выбить глаз, а еще достаточно веса, чтобы выбить зубы.
– Даже поверить не могу, что вы пришли, – говорит Черил. – Я что хочу сказать, вы – не доктор Эллиотт, но все же, она ведь не работала бы с вами, если бы вы не были отличным специалистом. У вас есть свои книги. Я исхожу из того, что ваш приход к нам равносилен ее приходу, верно? Она придет позже? Я спрашиваю не потому, что сомневаюсь в вашем профессионализме.
– Солнышко, – говорит Кен, кладя ладонь на ее колено, – дай доктору Ньюбери сказать хоть слово.
– Прошу прощения, – говорит она, одаряя меня жесткой, как черепная кость, улыбкой. – У нас была трудная неделя.
Мы ждем – она достает «Клинекс» и подносит его к уголкам глаз, потом сморкается.
– У нас сотня звонков каждую неделю, – говорю я, что похоже на слова, которые сказала бы доктор Кэрол, пользующая немалое количество пациентов с такой заботой. – Но Стефани попадает в очень особенную категорию жертв травмы, почему я и здесь.
– Она придет в норму? – спрашивает Черил очень тихим голосом.
– Нет, – говорю я ей. Я отказываюсь лгать на сей счет, даже когда притворяюсь кем-то другим. – Это невозможно.
– Что? – На лице Черил отчаяние.
– Максимум, что мы можем для нее сделать, – это обеспечить ее безопасность, – говорю я, и теперь я совсем не похожа на доктора Кэрол.
– Именно, – говорит Кен, поглаживая руку Черил. – Когда она будет в безопасности, тогда можно начинать трудную работу.
– Вы должны понять, что Стефани – одна из тех, кого пресса называет последними девушками, – говорю я.
Брови Черил встречаются на переносице.
– Нет, она не одна из них.
– Отрицание ей не поможет, – говорю я.
– Нет, – говорит Черил, вставая. – Я бы хотела услышать мнение доктора Эллиотт. Мы можем с ней поговорить? Я хочу знать, что она думает. Я уверена, вы превосходный психотерапевт, но звонили мы именно ей.
– Черил, – говорю я громким и уверенным голосом. – Происходят события, о которых вы не знаете, и они напрямую связаны с безопасностью Стефани.
– Что это за события? – спрашивает Кен, шаря, не глядя, в поисках руки Черил. Она теперь сидит, откинувшись назад, и они неосознанно клонятся друг к другу плечами.
– Неделю назад кто-то принялся преследовать последних девушек в районе Лос-Анджелеса, – говорю я.
– Кто-то из них живет здесь? – спрашивает Черил.
– Все они здесь живут, – отвечаю я. – Вы наверняка слышали про Адриенн Батлер, но на следующий день после ее убийства кто-то атаковал Джулию Кэмпбелл и Линнетт Таркингтон.
– Кто такая Линнетт Таркингтон? – спрашивает Черил.
Она что – шутит?
– Одна из последних девушек.
– Ты про такую помнишь? – спрашивает Черил у Кена.
– Это не имеет значения, – отвечаю я, чувствуя раздражение от того, что они упускают суть. – Важно только то, что Стефани грозит опасность.
– Каждые три часа к дому подъезжает полицейский, – говорит Кен. – Мы хотели было нанять частную охрану, но наши соседи уже и так нас ненавидят из-за хождения посторонних по их дворам. Вы считаете, что мы все же должны пойти на это?
– Что полиция, что частная охрана – они бесполезны, – говорю я. – Когда один из этих монстров решает прийти за последней девушкой, ее уже ничто не может спасти.
– Но Кристофер Волкер мертв, – говорит Черил.
– Волкер тут ни при чем, – говорю я. – Волкер остался в прошлом. А опасность в высшей степени реальная и непосредственная.
Раздается цок-цок-цок по паркетному полу, и в комнату на цыпочках входит чихуа-хуа.
– Ко мне, Гордон, – говорит Черил и подхватывает его. Пес устраивается на ее коленях и начинает снова пялиться на меня. Господи Иисусе.
Мне очень хочется оглянуться через плечо. Мне не нравится, что у меня за спиной эта большая пустая комната, мне не нравится, когда эти собачьи глаза всверливаются в мои, но партнер знаменитого психотерапевта не будет оглядываться через плечо. Знаменитые психотерапевты и их партнеры не боятся маленьких собачек.
– Когда ты в последний раз видел Стеф? – спрашивает Кен у жены, но, прежде чем она успевает ответить, он уже выходит в коридор и кричит, задрав голову вверх: – Стефани, ты можешь спуститься на минутку? Стефи?
Он поворачивается к нам, пожимает плечами.
– Я чувствую себя спокойнее, когда вижу ее, – говорит он.
Черил и чихуа-хуа смотрят на меня, и тут дверь наверху открывается и по лестнице спускается Стефани, она плетется сутулясь, держась за перила, и наконец входит в комнату.
Она не проверяет линии прицеливания, она не оглядывается на дверь, она идет босиком, лишая себя возможности бежать, если возникнет такая необходимость. Ее лицо по-детски округлое, кожа такая бледная, что больно глазам, брекеты у нее сняты, а волосы выкрашены в черный цвет ее помады. Черная футболка, черные джинсы, она карликовая черная звезда среди этой чистой, белой, временно общей комнаты.
– Привет, – говорит Стефани, и ее рот тут же открывается буквой «О» в удивлении, которое появляется и на лице ее отца. – О, боже ж ты мой, вы…
Я вижу, как ее язык упирается в верхние зубы, готовясь произнести «Л», но я встаю и бросаюсь к ней, обхватываю ее руками, вламываюсь в ее грудь, притираюсь к ней, прижимаю ее ко мне, словно я ее мать.
– Ты теперь в безопасности, Стефани, – говорю я. – Я – доктор Ньюбери. Я работаю с доктором Кэрол Эллиотт. Пришла поговорить с твоими родителями о твоей безопасности.
– А почему? – спрашивает она. – Что случилось?
– Ничего, детка, – говорит Кен, кладя свою крупную, успокаивающую отцовскую ладонь на ее плечо. – Ты здесь в полной безопасности.
– Твой отец пытается тебя успокоить, – говорю я, устанавливая с ней контакт глаз и держа руку на другом ее плече. – На самом же деле тебя в любой момент может убить вконец рехнувшийся лунатик, который убивает последних девушек.
– Я что – последняя девушка? – говорит она срывающимся голосом.
– Ты не последняя девушка, – говорит ее мать.
– Да, – говорю я. – Ты – последняя девушка.
Стефани медленно подходит к дивану, на котором сидела я, опускается на него.
– Кто-то еще хочет меня убить? – спрашивает она, погружаясь в себя. – За