держит револьвер. Дорога отсюда мне не видна. Я не думаю, что он будет ждать, заводить меня в дом. Я наконец знаю ответ. К сожалению, слишком поздно. Я слишком медленно соображаю. Я слишком глупа. Слишком бесполезна.
– Выходи из машины, Линнетт, – говорит он. – Пора поставить точку в этом деле.
– Гарретт… – начинаю я.
– Нет, – говорит он. – Я принял решение. А теперь повернись.
Я выхожу из машины, голова у меня кружится, я поворачиваюсь лицом к багажнику, мою правую руку оттягивает назад цепочка наручника. Я только хочу не подвести Стефани. Когда я лягу в неглубокую могилу, кто спасет Стефани? Кто предупредит ее о Гарретте П. Кэнноне и докторе Кэрол? В конечном счете их оказалось слишком много. В конечном счете я подвожу всех, кто был мне небезразличен.
У меня на запястье щелкает замок, наручник открывается. Я закрываю глаза.
– Чего ты ждешь? – спрашивает Гарретт. Его голос доносится издалека. Я открываю глаза и вижу, как он идет к дому. – Давай уже.
Гарретт исчезает внутри, и я теперь могу бежать, я могу исчезнуть за секунду, но я должна знать, какую игру он ведет.
Любопытство было безликим монстром, который пронзал вилами кота.
Я иду по каменистому переднему двору, дрожа от голода и изнеможения, на запястье у меня синяк. Я поднимаю кусок бетона, покрытый землей. Я чувствую себя лучше, идя в темный дом за Гарреттом с неким подобием оружия в руке.
– Это тебе на кой черт? – спрашивает он, выходя наружу и убирая свой «Кольт» в кобуру. – Хочешь сделать пресс-папье? – Он вынимает комок из моей руки и швыряет его во двор. – Я решил, что лучше нам будет поговорить на солнце. И позволь мне быть с тобой откровенным, я еще не вполне владею этой ситуацией, а потому исхожу из предположения, что в моей машине стоит жучок. Потому что кто-то узнаёт чертову прорву о моих планах, еще до того как я к ним приступаю.
Я смотрю на него, жду, что в его правой руке мигом появится револьвер.
– Какого черта, Линн? – спрашивает он. – Ты решила, что я сейчас наброшусь на тебя? О господи, ты думаешь, я собираюсь тебя пристрелить?
– Не собираешься? – спрашиваю я.
– Ты шутишь? – Он улыбается. – Вся эта фигня с самого начала воняла, как крысиное говно.
Все кажется таким странным. Этот дом, двор, Гарретт. Он усмехается мне, как старый друг.
– Что?
Я чувствую себя полной идиоткой.
– Позволь я тебе скажу кое-что, Линнетт, – говорит Гарретт. – Если я чему и научился за прошедшие годы, так это понимать, когда мной манипулируют. Двадцать лет спустя вдруг ни с того ни с сего всплывает новая информация? Такое случается в кино, а не в реальной жизни. Билли Уолкер сказал окружному прокурору об этих письмах, потому что кто-то пожелал увидеть тебя в тюрьме, и этот кто-то был отнюдь не таким ослом, как Билли Уолкер. Зачем? Свою привлекательность ты давно утратила, задница у тебя слишком тощая, чтобы тебя трахать. Я позвонил моим голливудским контактам, и они все говорят, что твоя франшиза радиоактивна. Никто о ней и думать не хочет, а уж тем более перезапускать ее. Так кому ты понадобилась? Я понял, что они пришлют кого-нибудь сюда, чтобы доставить тебя в Прово, и еще я понял, что у нас с тобой хотя бы есть история. И вот я вызвался съездить за тобой.
– Я тебе не верю, – говорю я.
– Ты мне не веришь? – говорит Гарретт. Он облизывает губы и начинает сердиться. Так я понимаю, что он не лжет. – Я три дня торчал в этом полицейском отделении, три дня ждал, когда этот чокнутый сделает свой ход! Я привез тебя сюда, я отпускаю твою уродливую задницу на свободу; я хочу разобраться, что за срань такая происходит, потому что мне не нравится, когда кто-то обсирает память единственного человека, которого я по-настоящему уважал, и, черт побери, может быть, мы смогли бы состряпать новую книгу из этого, написать ее вместе. Мой агент говорит, что если ты будешь в соавторах, то мы получим громадный аванс, в особенности если завязкой будут сегодняшние события. Я уже договорился с одним литературным негром, который тебя сильно удивит.
Я больше не могу смотреть на Гарретта. Я так благодарна за то, что он не собирается меня убивать, что боюсь совершить какую-нибудь глупость. Например, обниму его. Я воображаю его голым, воображаю седую путаницу волос на его животе, плоскую, отвисшую задницу и оставшуюся на голове ковбойскую шляпу. Это сразу же отрезвляет меня.
– Так кто же это делает? – спрашиваю я.
– Я надеялся, ты мне скажешь, – говорит он. – Кто-то копает под тебя и твоих подружек. Кого ты могла разозлить?
Клапан открывается у меня в животе, и напряжение выходит из меня холодным потоком. Наконец-то меня кто-то слушает. Пусть это и Гарретт П. Кэннон, но я готова пойти на это.
– Это делает не один человек, – говорю я. – У одного бы так не получилось. Кристоф Волкер убил Адриенн, а потом все происходило так быстро, что не могло быть не организовано заранее. Кто-то позвонил Расселу и сказал ему о моей книге…
– Ты пишешь книгу? – В его голосе слышалась искренняя обида.
– Не в таком смысле, – говорю я. – Я не собиралась ее публиковать.
– Тогда зачем писать? – спрашивает он.
– Это было упражнением, – говорю я. – Ради моего душевного спокойствия.
– Бред какой-то, – ворчит он.
– Но кто-то украл ее у меня, – говорю я. – С моего компьютера.
– Ты никогда не слышала о паролях? – спрашивает он.
Я игнорирую его и продолжаю:
– Они ее прочли и надоумили Рассела Торна отправиться к Джулии. Она знала мой адрес, и они вдвоем заявились ко мне. Тот, кто в них стрелял, ждал, когда мы все окажемся вместе. Потом они подожгли диспансер Хизер. Потом объявился Гарри Питер Уарден, и началась история с Дани. Потом Билли Уолкер сказал об этих письмах окружному прокурору. Все это происходит слишком быстро.
– Это может сделать тот, кто в состоянии организовать коммуникацию обитателей тюрьмы с теми, кто вне ее, – говорит Гарретт. – Но это требует немалых усилий.
– Доктор Кэрол, – говорю я. – Методом исключения. Она единственная знает, как давить на все эти кнопки одновременно.
– А мотив?
– Я думаю, она больная на голову, – говорю я. – Я думаю, она считает, что единственный способ вылечить нас – это убить нас всех.
– Сумасшедший охотник за черепами, – задумчиво говорит он, потом пытается сочинить рекламный слоган: – Лекарство от… доктора.
– За этим даже может стоять нечто большее, – говорю я. – Может быть, она хочет написать новую