«Иди, клещик, иди-иди!» — на миг показалось, что в мысли что-то врезалось — огромное и твердое, но тело по инерции пролетело еще несколько футов перед тем, как лапы отказались повиноваться.
Я взвыла, переполошив все вокруг, затрясла головой, прогоняя монстра изнутри, а он прикасался к моим мыслям, и те словно застывали. Табу на охоту на человека заморозило, я оскалила зубы, а потом с размаху влетела в стену, и монстр исчез.
Сбоку что-то вспыхнуло, закричало, захрипело, и я вновь осознала, сколько запахов вокруг — страха, опасности, пота и злости. Человек убивал мертвых и снова издавал сложные звуки.
После очередного поворота пришлось затормозить всеми лапами, и человек едва не врезался в меня — мертвый, ошалело мотая головой, шел прямо на нас. От него несло опасностью. Гнилью и мертвечиной — я зарычала и присела, готовясь к прыжку, но человек очень крепко схватил меня за холку и не пустил.
— Тихо-тихо, кошечка, ты вообще соображаешь? Это же человек. Хоть и мертвый. Стой.
Я едва не рванула вперед, когда он выплеснул на мертвого воду, так хотелось пить, но дернулась от взметнувшегося клубка праха — вода исчезла. Я снова зарычала, и человек отпустил холку — голос звал, говоря что-то еще неразборчиво, как и человек рядом. Но голос был понятнее. Он пах… кровью.
«Клещик-клещик…»
Снова мертвый — все его тело было чем-то истыкано, и при должном воображении его можно было сравнить с большим ежом. Нас разделяло совсем небольшое расстояние в несколько футов, и на этот раз я не стала торопиться, хоть рука на шерсти ужасно раздражала.
— Стой-стой, там же ловушка, смотри туда, душа моя. Видишь свет? Он странный.
Мы стояли, я не понимала, почему рычала, прося отпустить меня — человек задерживал, мешал, а в голове клубился красный туман голода и жажды. И охоты.
«Беги, клещик, беги ко мне».
В коридоре ярко вспыхнуло синим светом, и мертвый рассыпался прахом, не успев издать ни звука.
— А теперь пошли, рядом, поняла, кошечка? Посмей только не туда наступить. Вот я идиот, я думал, ты соображаешь. Поводок бы пригодился уж точно.
Он потащил меня, не убирая руки с загривка, по диковинному большому залу, полностью залитому светом. Человек, похоже, решил, будто я хочу его слушаться, хочу быть рядом, но я слушала только далекий голос внутри, который запрещал кусать и рвать его — но почему-почему-почему?
«Клещик… где ты, клещик?»
Но человек держал меня мертвой хваткой, пока мы не пересекли зал, а потом опустился ко мне на пол, взял обеими руками за морду, и я вспомнила, как он выглядел. Сиреневый, красный и зеленый. Сложный и простой. Но голос внизу был сильнее, интереснее, вкуснее.
— Я за тобой не успею, если ты будешь мчаться как дура последняя, ясно? И тебя пришибет первая же ловушка. Иди куда надо, но жди меня, да? Кошечка, ты хоть рыкни, если понимаешь меня. Тьфу ты пропасть.
Я смотрела, сходила с ума, и он смотрел. Он ведь Гус, так? Что за странное слово? Что такое Гус? Почему Гус? Почему мы не бежим?
Я зарычала, прижалась к полу, умоляя уйти, не держать меня, не хотеть от меня чего-то, ведь нельзя кусать — совсем нельзя.
— Ага! Отлично! Тогда иди рядом, хорошо? — и отступил.
И пошел вперед сам, загораживая мне проход, заставляя прыгать из стороны в сторону, ища щель, чтобы протиснуться и убежать. Но человек предугадывал мои шаги, и всякий раз проход загораживали ноги. Я щелкала около них зубами, выла, рычала, но кусать не могла — голос в голове запрещал, а человек словно знал о нем — перестал меня бояться. Он боялся всего, но не меня, — я видела, как изменился сиреневый цвет, чуяла, что больше не властна над ним. Но и он надо мной не властен, нет…
«Ближе, маленький клещик, еще ближе».
Что-то каменное, огромное вдруг возникло на пороге очередного зала, из него текла кровь грязного серого цвета, которая тут же застывала и падала песком на пол. И человек прошел прямо сквозь нечто, остановился, стал озираться, будто и не замечая ничего.
Чудовище протянуло ко мне сочащиеся каменной крошкой культи, загрохотало древним голосом, и я прыгнула, уже зная, что это оно зовет меня снизу. Одновременно здесь и там, как двуликий бог смерти — и я пролетела насквозь, совершенно того не ожидая, неловко кувыркнулась и врезалась в человека, тут же заоравшего, будто я вцепилась ему в глотку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Голос отдался эхом по всем залам в моей голове, затопив остаток ясных мыслей, и я, взвизгнув, рванулась вперед — на голос каменного монстра. Он манил, пах так вкусно и одуряюще, все, чего мне хотелось — догнать его, найти-найти-догнать. И что?..
Зал промчался мимо меня так скоро, что я не обратила внимания на призрачный звон цепей — лишь бы подальше от кричащего что-то вслед человека, он утомлял, задерживал и был полон страхов. А там, за ним, шел кто-то еще, кто-то со знакомым запахом, но и он был неинтересен. Люди скучны и однообразны, тот тоже будет держать, тянуть руки и что-то говорить.
Так оно называется — говорить?
Я тряхнула на бегу башкой так, что уши захлопали, едва не врезалась в стену, на миг потеряла ориентир, но выправилась и помчалась дальше — на голос, что звал так долго, как будто вечность только меня и ждал, томился, прижимался брюхом к полу, ластился.
И запах, запах того, кто шел за нами, приближался так быстро, что я едва успевала. Они шли с разных сторон, а я оказалась в ловушке.
Порог был уже близко, когда меня что-то настигло: темнота навалилась, смяла и придавила к полу. Нелепо взмахнув лапами и взвизгнув, я распласталась совсем рядом с дверным проемом.
— Дайан!
Что такое Дайан? Последнее, что мелькнуло в моей голове, прежде чем зрение изменилось, стало плоским, скучным, бесцветным. И мысли изменились. И высота.
Я видела в пыли, на полу, распластанное волчье тело — мое, оно пахло как я. Но где я? И кто я?
…Клещ попался. Запищал, задергался в невидимой паутине его голода и вожделения, и, не устояв, умер, живописно раскинув руки. Монстр дрожал от нетерпения поскорее разделаться с жертвой, но что-то гнало его сознание в другую сторону. Что-то давно требовало его внимания, но азартные поиски назойливой букашки не давали больше ни на чем сосредоточиться. Но теперь, когда погоня закончилась, его нутро взвыло от противного, тревожного чувства — бежать, бежать, бежать. Нет, не бежать — заснуть, тогда его не заметят, не тронут.
Монстр затих, затаился в темных углах, извилистых коридорах и под потолком. И присмотрелся…
Фигура незнакомца была закутана в темную тряпку, но это не помешало учуять его силу. Огромную и опасную, но все же не сравнимую с той, что родилась в нем.
Тихий голос нашептывал, что надо ждать, молчать, не двигаться, и тогда его не заметят, не тронут, не съедят. И мир вокруг молчал и не двигался, повинуясь голосу.
«Отпусти, отпусти клещика, увидят…» — шептал он.
«Нет, мой-мой, я поймал, я съем!»
«Отпусти-отпусти-отпусти».
«Нет! Нет!»
Незнакомец склонился над пойманной букашкой, провел рукой по красным волосам и вдруг резко обернулся.
И тогда монстр взвыл — яростно, со страхом, умоляюще. Враг забирал у него силу — тело корчилось, выкручивалось, как в тисках, скулило от боли.
«Нет, нет, нет, перестань!»
«Отпусти букашку».
«Отпущу-отпущу, не трогай!»
«Это уже не я, дурачок», — ответил голос.
И это не я.
Глава сороковая
— Дайан?
Я безуспешно попыталась вскочить, все еще представляя, как меня сплющивает.
— Дайан, все хорошо. Подожди, я дам свет…
Свет? Откуда здесь может быть свет?..
Я заозиралась, чувствуя слабость во всем теле и ноющую тупую боль в руке, которой судорожно сжимала плечо, стараясь ослабить призрачное давление, боль в боку, да — Тишь, везде! Что произошло? Почему мне так плохо?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Надо мной склонился Аттикус — зрение было затуманено, мир расплывался перед глазами, но голос определенно принадлежал ему. На миг наступило облегчение — если Аттикус здесь, значит, ничего недоброго больше не случится.