Я кивнула, на миг разрешив себе подумать, увидел ли это Гус или нет.
Разломанные гробницы сверху представлялись произведением искусства. Над каждой из них висели истлевшие гербы, на одном из них я вроде бы рассмотрела волчье ухо — символ семейства оборотней-отступников, отказавшихся поселиться на Острове. Когда-то отступники были искусными ювелирами, но время их не пощадило, и последняя представительница, по слухам, окончила жизнь, случайно оказавшись в драке между Аскетами и отколовшейся от них давно сгинувшей сектой.
Я медленно, вслед за Гусом, стараясь не издавать ни звука, спустилась по веревке, то и дело оглядываясь на неуклюже шатавшихся мертвецов. На нас они не обращали никакого внимания, медленно шаркая истлевшими ногами по каменному полу. Их глухое рычание эхом перекатывалось по пустынному залу, отражаясь от стен.
Страх, волной разлившийся по телу, едва не парализовал меня, но, неуклюже взмахнув рукой и сдергивая веревку, я прикоснулась к теплому плечу Гуса и взяла себя в руки. Он же поймал веревку, и восставший, остановившись за нашими спинами, насторожился, но, не уловив больше ни звука, продолжил путь.
Огромную колонну, казавшуюся теперь уходящей вниз башней, огибали два узких коридорчика, а по краям залы — в западной и южной сторонах — еле виднелись две двери. Требовалось достать карту, чтобы, не теряя времени, определить, какой из ходов ведет дальше, но я не осмеливалась шуршать свитком и привлекать внимание восставшего. Задумавшись ненадолго, я ткнула пальцем в нужном направлении.
Крадучись, мы пересекли помещение и я заглянула в левый коридор, огибавший башню-колонну. Тьма расступилась перед тусклым светом, и я увидела очередного восставшего, ради разнообразия спокойно стоявшего у стены. Судя по разодранной одежде, когда-то это была женщина, и женщина из богатой семьи — на шее висела потемневшая золотая подвеска с драгоценными камнями. Тело неупокоенной высохло до такой степени, что горло уже не было способно издавать ни звука, иначе мы бы ее услышали.
Коридорчик был настолько узким, что обойти восставшего оказалось невозможно, и мы вернулись к правому проходу. Тот на первый взгляд был пуст. Бесшумно ступая по полу, мы достигли двери в башню и прислушались. Внутри кто-то бродил, впрочем, догадаться — кто, было несложно. Но помещение должно было быть небольшим, так что я сомневалась, что мы обнаружим там слишком много мрачных жильцов. Подождав, когда шаги чуть затихнут, я потянула за ручку — заперто. Очень интересно…
Замок с виду был простеньким, и Гус, молча отодвинувший меня с пути, без труда его вскрыл неизвестно откуда взявшимися отмычками. Снова дождавшись, пока восставший внутри отойдет подальше, он осторожно отворил дверь и я, скользнув внутрь следом, тут же закрыла ее за собой, со склянкой освященной воды наготове. Оставалось на слух определить, сколько здесь мертвяков и куда кидать воду.
Открыв дрожащими пальцами пробку, я плеснула водой в то место, где по моим представлениям находился восставший. В башне прозвучало последнее «Ы-ы-х!», и с тихим шипением мертвяк растворился, не совладав с благословенной Аскетским первосвященником водой. Я снова зажгла свет и вздохнула — больше никого не было. Зато женщина с золотой подвеской за стеной заволновалась и пошла к двери, судя по звукам, тяжело подволакивая сгнившие ноги. Запирать отмычками замок было невозможно, поэтому я выразительно взглянула на Гуса, и он тут же подпер дверь какой-то деревяшкой. Ручка с той стороны подергалась и затихла. Я задалась вопросом — чем мертвая поняла, что ей не открыть дверь, если все мозги давно протухли. А потом отмахнулась — глупые загадки можно решать и потом, когда мы будем в безопасности.
VII. Долги, которые нам приходится возвращать. Глава тридцать седьмая
Я посветила шашкой вниз, но широкая винтовая лестница, насколько хватало света, была пуста.
— Ну вот отсюда мы и начнем, — недовольно сказала я, поеживаясь от холода, и достала карту.
Книга где-то…. не здесь. Восставшие слишком спокойны, наверняка это уже понял и Гус, и надо отдать ему должное, он еще не послал меня с походом в Каирны в столь любимое им место.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Мы невольно оказались на верном пути, кошечка, — проворчал Гус, в три погибели склонившись над картой. — Те два прохода в зале — тупиковые усыпальницы неких Роунделла и Тима. И какой ненормальный зануда составлял эту карту?
— Эй, радуйся, что такая… — Я осеклась, резко обернувшись к лестнице. — Тихо! — прошипела я, хотя Гус молчал, только поднял голову и вопросительно посмотрел на меня.
Я вытащила склянку с освященной водой.
— Там кто-то есть.
— Я даже догадываюсь, кто, — Гус пожал плечами и снова уткнулся в карту, но шаги раздавались уже отчетливо, и долго игнорировать он их не смог, равно как и оставить меня один на один с мертвяками. — Он там один, — вынес он наконец-то вердикт.
— Или двое, но одноногие, — тут же парировала я. — Мысли масштабнее.
— Если хочешь, чтобы я был твоим верным рыцарем, так и скажи, душа моя, — развеселился Гус. — Знаешь же, я готов на все ради твоих желтых глаз.
Я охнула. Зрелище не из приятных, я сама это знала. Как верно сказал Самуэль — я куда милее, когда мирно сплю, покрытая шерстью, чем в эти несколько дней до того...
— Тебе говорили, что это красиво? — полюбопытствовал Гус, глядя на меня снизу вверх и нагло улыбаясь. От тусклого света угасающей шашки лицо его казалось зловещим и не предвещающим ничего доброго.
— В основном желали поскорее издохнуть. Держи, — я отдала ему освященную воду.
Шаги приближались. Восставший не очень-то торопился умереть окончательно. И сперва я увидела руку — что-то неестественно-белое в свете шашки, а Гус схватил меня за плечо.
— Что это? — выдохнул он прямо мне в ухо.
Огромное тело, местами кровоточащее каменной крошкой, было еще сильным и крепким. Раздавался натужный гул — тело хотело есть. Голод пробуждал спящих вечным сном, отправлял на поиски добычи….
Я затрясла головой. Наваждение. Мне стало противно — Гус видел что-то иное, что…
— В задницу тебе три стрелы по самое оперение, козлина! Ты что, живой?
У меня перед глазами мелькали только темные пятна. А Гус вытянул вперед руку с шашкой, увеличивая яркость.
— Эй, дурень! Сюда смотри!
Темные пятна превратились в мужичка, и встреть я его на улице, обошла бы седьмой дорогой. По сравнению с ним жилище Гуса — образец стерильности, так что я скривилась, замотав головой, чтобы он не подходил к нам, хотя идти ему было больше некуда. Бедняга вышел на голоса живых людей, и я понятия не имела, как он вообще здесь выжил.
Бродяги скрывались где угодно — из общин их гнали, стража пинала, Аскеты вышвыривали за ворота, а жители города доносили на них властям и обливали помоями. Фристада не жаловала тех, кто не принадлежал ни к каким фракциям, хоть монашеским, хоть преступным, и хотя была даже община нищих — официальная, с которой не забывали собирать налог, — принимала она не всех. Городской нищий — статус, и ты, конечно, можешь быть вонючим, безногим или немым, но главное, чтобы тебе подавали.
Этот бедолага, возможно, был изгнан, а может, небольшую компанию таких же изгоев пожрали восставшие и минутали. Но он был живой и несчастный настолько, что хотелось отшвырнуть его прочь. Жалости он не вызывал, только брезгливость, и смотрел он на нас потерянным, будто слепым взглядом.
— Ползи наверх, дурень, сейчас здесь будет катастрофически жарко, — сквозь зубы посоветовал Гус, и я несильно пихнула его в живот локтем, но он не обратил на меня никакого внимания. — Как-то ты сюда попал? Вот так и выметайся обратно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Бродяга смотрел на нас и ничего не говорил. Гус выпустил меня, захлопал по карманам.
— Вали, пока цел, — повторил он и напрягся. Ему как и мне не нравилось это грязное, вшивое, тощее отребье, настолько, что он даже отошел подальше к стене. — Ты еще и глухой?
Бродяга перевел на него невидящий взгляд. Нет, он видел, и глухим определенно не был. Но голодным и насмерть напуганным — да.