СПЯЩАЯ ДЕВОЧКА
Дочери Кире и Анджею Ставару
Доченька, спи. Ночь приближается мерно,Полным составом нот тишину дробя.Если прислушаться, в этой ночи, наверно,Отыщется что-то и для тебя:
Месяц и удочка, что, забирая правей,Сворачивает в мирозданье.И ветер для легких твоих кудрей,И тень для щеки твоей,И для сердца — страданье.
САНИ
Ночь на басовой струне.Месяц — высоким сопраноВ тучах над скрытыми снегом полями.Стужа. Зима.Где там зима,если поет соловьями!
Темный ветер просквозил дороги.В тучах месяц заблестел двурогий,в щели тьмы лесной проник до дна.Путь во мраке, в лунных бликах чащи.Трех бубенчиков напев звенящийповторяет чьи-то имена…
Серебристый заяц пересек проселок.Серебристый луч на филина упал.Снег пошел и сразу перестал,дремлет снег на елках и меж елок.
Это не филин —месяц двурогий.Снег, обессилен,спит на дороге.Видишь — мерцанье,блеск на сне.Едут сани.Дремлет снег.Лес да лес,Блеск да темень,и яблоком на ладонивремя.
Лицо. И глаза, что погаснут с моими. Этомоя рука. Это твоя. И звон бубенцов.Разлука — тьма. Лицо — светлее света.Твое лицо.
Твое лицо. Из слез серебряных весьтрехзвучный звон о дальнем, о безутешном.Твое лицо. Лицо твое здесь, —сияет солнышком вешним.
Три имени. Звон трехзвучный в тиши мороза.И вот уже виден дом, ворота, крыльцо.Ель отряхнула снег на веселые слезы.Солнышком вешним светит твое лицо.
«Месяц обнаружил все дороги»
Месяц обнаружил все дороги —мрак морозный в голубом огне.Наши сани окружает стужа.Время огоньку блестеть в окне.
Едут сани, тень ползет по снегу:шапка, и оглобли, и супонь.Снег искрится. Перебор трехзвучный,как звонарь, вызванивает конь.
Напишу чернилами из сердца,веткой на снегу пустых полей,греческим и римским алфавитомнапишу: ты солнышка, светлей.
Лютиками напишу весною,летом — облаками в вышине.Как прочтут написанное птицы —раззвонят в беспечной болтовне,
занесут, быть может, в век иной,и в сердца иные, и, нежданно,в чью-то ночь с басовою струной,в месяц, в месяц — звонкий, как сопрано.
СТИШОК О ВОРОНАХ
Во мгле дубовой кроныуселись две вороны,а воздух весь блистает;
томит ворон дремота,летать им неохота,снежком их засыпает.
Ни ручеек привычный,ни городок фабричныйим не сулят урону;
сидят вороны рядом,глядят безумным взглядом —ворона на ворону.
Коль в ноты превратить их —четыре струнных нитизвучали б над простором,
а так — во славу воронамв оцепенении сонномin saecula saeculorum.
Небо в искристых звездах,голубеющий воздух,ночь, вихрь — воронам укрытье;
Спи, ручей нежурчащий,доброй ночи вам, чащи,вороны, спите!
БЛЕСК РОСЫ ПО ТРАВАМ ЗЕЛЕНЫМ…
Блеск росы по травам зеленымрасплескался; спала жара;небо снизилось задымленнымканделябром из серебра.
Из чешской поэзии
Витезслав Незвал
(1900–1958)
СПЯЩАЯ ДЕВУШКА
Над ручейком, в тени скирды,Уснула жница в полдень знойный,И василек в руке спокойнойЧуть-чуть касается воды.
Бегущих туч живые тениИ плеск волны уходят в сон,А солнце жжет прибрежный склонИ обнаженные колени.
Уснула на комлях колючихЗемли, распаханной под пар…Ах, если бы свой жгучий жарОтдать ей в поцелуях жгучих!
Но спит она, а я уж стар,Да и усы мои жестки,Как в свежих копнах колоски.
ВЗГРУСТНУЛОСЬ
Грущу ль, увидав этот город дивныйбез вас, дорогие друзья?Высплюсь — и путь позабуду длинный,и вновь буду весел я.
Грущу ли, тебя, отец, вспоминаяи мать? Или я, чудак,грущу, а по ком, хоть убей, не знаю.Взгрустнулось мне просто так.
БЛУЖДАЮЩИЕ ОГНИ
Будь я король,Я в замке б жил, высоком столь,
Что видно с башниБолото, и леса, и пашни.
Как далекиБлуждающие огоньки
Среди болота!Им ночью ни числа, ни счета,
Их беглый светСобьет с пути, закружит след,
И ты напрасноИскала б замок мой прекрасный.
Что мне свершить?Хочу болото осушить.
Но жалко все же,Что огоньки исчезнут тоже…
«Окна черною бумагой плотно загорожены»
Окна черною бумагой плотно загорожены,фонари синеют блекло в темноте встревоженной,вьется нетопырь над светом улицы заброшенной.
Фонари синеют блекло у пустых вокзалов,озаряя лишь прохожих — редких, запоздалых;в кабачках — чуть слышный говор, а не звон бокалов.
Мчатся крытые повозки, кони мчатся, взмылены,чуть блестят во тьме колеса лампочками пыльными,воют псы — их ночь пугает, будто голос филина.
Тихо так, что город слышит шум водопроводный,звон ключей и скрип ступеней… В этой тьме холоднойбратья все, кто не страшится пасть за край свободный.
В черных окнах, голубея, брезжит свет убавленный,и тесней друг к другу жмутся те, что здесь оставлены —ночь им видится зловещей, грозной, окровавленной,
эта ночь, в которой звезды вновь полны сиянья,будто только что возникло божье мирозданье…У сентябрьской этой ночи вдруг зашлось дыханье.
За хозяевами в город горькой ночью темноюприбежали из селений эти псы бездомныеи пугают завываньем площади огромные.
«Господи, за что ты проклял этот Назарет!»
Господи, за что ты проклял этот Назарет!..В час, когда подготовляют сестры лазарет,нашу жизнь решают карты — двойка иль валет.
Но игра к концу подходит, все пропало, значит;смертный приговор безвинным не переиначат,ветер смёл, развеял карты, воет ветер, плачет.
Смолк веселый гул турниров, край осиротел,правый гнев не стал помехой для неправых дел.Скоро Фландрия оплачет горький свой удел.
В скрипе ржавых перьев ветер гаснет неприметно.Братья, нашей древней чести вновь позор всесветный!Тщетно вы стремились в битву, тщетно, тщетно, тщетно!
Каркнул ворон вновь, напомнив злые времена,Трижды муж заплакал, трижды обмерла жена…Тот, кто предал нас — будь проклят, в нем душа черна.
Но не ждите, чтоб изменник в петле под платаномзакачался бы… Злодейство счел он невозбранным —не рыдал над вашей кровью, над своим обманом.
Залпами аплодисментов, слышных вдалеке,награжденный за измену, он на лошакепроезжал, и зонт из лавров не дрожал в руке.
«Тем мартовским утром твой лик по чьему-то приказу»