видеть занимающихся. Анна сняла с Габриеле халат, помогла сесть на бортик. Темноволосый парень в черных плавках из ацетатного шелка быстрым шагом подошел к бассейну. Квадрицепсы как у гладиатора, плечи широченные, мускулы из стали. Поравнявшись со старичком, он подобрал гимнастические мячи и посоветовал:
– Джованни, не спеши!
Тот даже головы не поднял. Продолжал грести по-прежнему педантично и сосредоточенно.
Габриеле, держась за бортик, соскользнул в воду. Его маленькие ручки за считанные месяцы сделались невероятно сильными.
– Габри, справишься?
– Да, мама.
Он теперь каждый раз прибавлял слово «мама», когда говорил с ней. «Нет, мама». «Я проголодался, мама». «Подожди, мама». Не только руки у него окрепли: речь тоже обогатилась, пополнилась новыми словами, которые даже странно было слышать от ребенка его возраста.
Слово «мама», прибавляемое к каждому утверждению, вопросу, просьбе, требованию, означало стремление как-то обозначить присутствие матери. Так объяснила психотерапевт, которая с ним занималась. «Он хочет чувствовать, что вы здесь», – подчеркнула она.
Наталия, продолжая жить в мире без слов, хотела просто находиться рядом с матерью; Габриеле же без конца доказывал сам себе, что мама здесь. И отец тоже.
Гвидо… Самый щекотливый момент во всем этом. «Вы должны стараться по максимуму избегать агрессии, – сказала психотерапевт на первом сеансе. – Никогда не говорить плохо об отце, регулярно ходить на встречи, держать себя в руках. Пройти реабилитацию – идея очень удачная: она объясняет отсутствие Гвидо и дает вам время. Но вы должны быть очень внимательны, чтобы не дискредитировать образ отца». От этой женщины с внушительной фигурой веяло каким-то старинным благородством. Жемчуг в ушах, водолазка со стойкой, юбка по колено – она напоминала преподавательницу из лицея, где училась Анна. Говорила настойчиво-утвердительно, глядя Анне прямо в глаза, а когда та отводила взгляд, барабанила кончиками длинных ногтей по столу, привлекая ее внимание: «Вы следите, Анна?»
Приговор в отношении клиники был следующий. Первое – три года условно и штраф в сто двадцать тысяч евро для Гвидо. Далее – пять лет для Марии Соле. Оба обвинялись в мошенничестве по делу о протезах. Вина Марии Соле усугублялась историей со страховками: она годами брала взятки и обманывала клиентов. Началось все в одной маленькой стандартной клинике на севере страны. А теперь Мария Соле отбывала наказание в лечебном учреждении. Два процесса в итоге пересеклись: один по делу о мошенничестве, другой – о похищении малолетних и неоказании помощи.
– Анна, о чем вы задумались?
– О том, что говорил защитник Марии Соле.
– Да, нельзя не принять во внимание тот факт, что в ее случае имела место череда травмирующих событий. Аборт по показаниям, отношения с Аттилио Мартани и Гвидо Бернабеи, увольнение… Очевидна также неспособность контролировать свое эмоциональное состояние. Кроме того, психолог, наблюдавший ее в две тысячи четырнадцатом – две тысячи пятнадцатом, заявил, что она страдала от тяжелой формы пищевого расстройства и резких перепадов настроения. Короткие периоды мании величия сменялись у нее долгой депрессией. Психиатрическая экспертиза признала ее неспособной понимать значение своих действий и решений.
Однако Анна была уверена в другом. Когда Мария Соле звонила ей, то прекрасно знала, что делает. Никто не разубедит ее в том, что эта женщина решила похитить и убить ее детей, находясь в абсолютно здравом уме.
– Совершенно нелепо, что одну и ту же женщину обвиняют по делу о мошенничестве, дают ей срок, и в то же время признают неадекватной по делу о похищении детей.
– Анна, мы ведь с вами это уже обсуждали. Нам сейчас нужно заботиться лишь о благе ваших детей. И о вашем. Что касается Мели и вашего мужа, то они расплачиваются за содеянное. На то и существует правосудие. Давайте договоримся: все это уже в прошлом. А мы должны сосредоточиться на настоящем. Очень важно, чтобы вы поняли еще одну вещь: потеря пальцев имеет очень глубокий символичный смысл. Нельзя позволить, чтобы Габриеле думал, будто вместе с частью стопы лишился также и отца. Иначе все может плохо кончиться: он станет себя обвинять. Будем работать над тем, чтобы он осознал случившееся правильно, без вреда для себя. Трансформируем этот неприятный опыт в шанс родиться заново. Здесь, кстати, шанс и для вас, Анна.
– Прошу прощения, что я снова о том же, но вы же понимаете: женщина, у которой хватило хитрости и ловкости организовать такое мошенничество, не может быть…
– Анна, а не вы ли мне рассказывали, что в начале ваших отношений с Хавьером вы действовали из двух противоположных побуждений: с одной стороны, хотели остаться с семьей, а с другой… Как вы тогда выразились? Раствориться, затеряться, забыть всех и вся? Различные настроения вполне могут сосуществовать в одной личности.
– Не надо приравнивать мои чувства к этим!
– Нет, конечно, приравнивать не надо. Я лишь хочу подвести вас к мысли, что противоречия существуют. Так же как и ошибки, противоречивые стремления, необоснованные страхи. Вы то сваливаетесь в самобичевание, так как полагаете, что не были достаточно внимательны, то бросаетесь с обвинениями на Мели. Кажется, внутри вас сидит потребность в непрерывном поиске вины. Она, как мяч, который вы перебрасываете с одной половины поля на другую. И это создает вечный хаос.
– Да, это правда. Я ненавижу себя, потому что, если бы я не была так слепа, ничего подобного бы не случилось.
– Я полагаю, что вы чересчур стремительно перешли от роли дочери к роли матери. История с Хавьером повернула вас лицом к той части вашей сущности, которая до этого дремала. И вы лишь последовали за ней.
– В ущерб своим детям.
– Кроме того, нельзя забывать, что в данной ситуации еще и смерть вашего отца сработала подобно детонатору.
– Мой отец… – начала Анна и замолчала.
– Что?
– Я и на него злюсь, хотя мне его очень не хватает.
– Вот именно. Видите, что получается? Противоположные чувства – и они сосуществуют. Жизнь не черная и не белая. Люди не хороши и не плохи. Чувства всегда смешанные, они несовершенны.
Анна улыбнулась.
– Почему вы улыбаетесь?
– Мой муж называл… Он называл клиенток, которые шли на операцию, «несовершенными». И отец мой тоже говорил, что все женщины несовершенны, но только с положительным оттенком: вроде как ощущение несовершенства генерирует это их вечное стремление к улучшению себя.
– Хм. Я, возможно, выскажусь чересчур категорично, но эти точки зрения, хоть и несколько разные, по сути являются типично мужскими, а точнее, даже женоненавистническими. Не одни лишь женщины несовершенны, а все люди, все человеческие существа. Вам следует быть более милосердной к себе. Принять свои несовершенства, а не объявлять их злобными демонами.
– Серьезно?
– Анна, настало время вернуться к реальности. Я понимаю,