Читать интересную книгу Буйный Терек. Книга 1 - Хаджи-Мурат Мугуев

— Да что же нам делать? — удивился полковник. — Ведь у нас крыльев нет, чтобы перелететь через этот провал…

— А вот позвольте, ваше высокоблагородие, сделать так, как нас Суворов и Кутузов учили. — И с этими словами, сняв с себя шинель, старый солдат бросил ее в провал.

— А ну, ребята, кидай туда шинеля! — крикнул он остальным егерям.

Сейчас же в обрыв полетели десятки и десятки смятых, скомканных, развернутых шинелей. Перед глазами удивленного полковника дно провала стало заполняться серой грудой шинелей. Вдруг пожилой солдат перекрестился, крепко обхватил руками ружье и, рискуя разбиться о края обрыва, прыгнул в провал.

Молодые солдаты, недавно лишь пришедшие на Кавказ, ахнули, но со дна провала донесся веселый, ободряющий возглас старого кавалера:

— Ничего, ребята, прыгай! Здесь мягко…

И молодые, словно только и ожидали приглашения, последовали его примеру.

На краю обрыва стоял другой, усатый, с седеющими висками унтер-офицер и, не давая задумываться, кричал замешкавшемуся:

— А ну, прыгай!! Нечего глядеть под ноги!

Внизу уже было полно копошившихся солдат. Одни стояли на четвереньках, другие лезли на них, третьи, стоя на плечах вторых, уже подтягивались на руках, вылезая на противоположную сторону, где двое или трое наиболее проворных егерей уже тянули за ремни и руки выбиравшихся из провала товарищей.

— Прыгайте и вы, ваше высокоблагородие, — услышал Кравченко возле себя голос седоусого унтер-офицера.

Полковник хотел что-то сказать, но вдруг раздумал, махнул рукой и неожиданно для самого себя легко спрыгнул в провал. Уже стоя на другой стороне, он с удовольствием наблюдал за пожилым солдатом, уверенно и ловко руководившим переправой фальконетов через провал.

— Ты ее ремнем, ремнем крепи, — кричал он батарейцам, — да легче спускай лоток, а то ядра рассыпешь!

— Как фамилия, кавалер? — спросил его полковник.

— Младший унтерцер Елохин, вашсокблагородие! Второй роты седьмого егерского полка.

— Так где же ты, старина, с Суворовым и Кутузовым встречался? — спросил начальник отряда.

— С его светлостью Александрой Васильевичем не привел господь службу делать… Молод я в те поры был, а с князем Михайлой Ларионовичем, с князем Петр Иванычем и с его высокопревосходительством Алексей Петровичем мы, ваше высокоблагородие, от Москвы и до Парижу проходили. С нами и вот он был… дружок мой, ефрейтор Кутырев, тоже кавалер и Алексей Петровича знакомец… — И он кивнул головой на стоявшего по ту сторону обрыва усатого солдата.

Кравченко посмотрел на одного, потом на другого солдата. Опершись о ружья, оба старых служивых стояли по сторонам обрыва, и в их подтянуто-четких, но вместе с тем спокойных и свободных позах была уверенность в себе и свойственная только старым кавказским солдатам непринужденность.

— Когда вернемся из похода, явитесь ко мне оба, — сказал полковник.

За камнями гомонили веселые солдатские голоса, отбивал дробь барабан, и батальонный горнист играл «сбор», созывая рассыпавшихся по скалам солдат.

Соединившись с казаками у аула, отряд запер караулами выходы и остановился на пригорке. К полковнику Кравченко уже спешили старики, старшина и мулла аула.

— В аул без приказа не входить! Ослушников накажу своим судом, — громко пообещал полковник. — Нам велено захватить разбойников Абдуллу, Сурхая и прочую сволочь, жителей же не трогать и не обижать.

Услышав эти слова, старики низко поклонились полковнику. Недавний разгром Дады-Юрта был еще в памяти у всех, и эта неожиданная милость обрадовала их.

Жители аула с радостью встретили отряд, уже заранее зарезав и зажарив к приходу русских быка и несколько овец.

— Мы знали, что вы идете к нам, и поэтому выслали навстречу провожатых и заготовили заранее пищу. С русскими у нас мир, а негодяи вроде беледа Абдуллы и его гостей бежали отсюда, как только прослышали о вашем движении, — сказали старики, а старшина при общих возгласах одобрения добавил:

— Мы бы и сами изгнали их отсюда, но что поделаешь! Ведь эти смутьяны привели с собой свыше двухсот вооруженных головорезов.

Казачий офицер со взводом солдат и казаков обыскал саклю беледа, но хозяина, ее уж и след простыл. Ни его, ни сыновей, ни двух его молодых жен в ауле не оказалось. Третья, старшая жена Абдуллы, женщина лет пятидесяти, выглядевшая значительно старше своих лет, была приведена к полковнику. Она спокойно и не без интереса разглядывала всех.

— Спроси, где ее муж? — приказал полковник.

— А кто его знает, где он. Ты, начальник, его молодых жен спроси об этом, я уже двадцать лет и не вдова, и не жена ему, — подмигнув полковнику, весело сказала старуха.

Не ожидавшие такого ответа и полковник, и старшина, и старики рассмеялись.

— Не шути, Сафиат, с начальником, — остановил ее мулла, — говори только о деле.

— А для нас, женщин, это и есть главное дело, мулла. У тебя самого четыре жены, и ты лучше других понимаешь это, — еще озорней сказала старуха. Старики, офицеры, солдаты покатились со смеху.

— Тьфу ты, старая дура, мелешь, что придет в твою пустую башку, — сплюнул озадаченный мулла.

— Скажи ей, — кивая на разглядывавшую его женщину, сказал полковник, — пусть спокойно возвращается домой. Обижать ее не будем, ее и так обидел муж.

— Правильно, добрый начальник, — выслушав переводчика, согласилась старуха, — а вот если б ты еще дал мне в мужья кого-нибудь из этих молодцов, — ткнула она пальцем в офицеров, — я бы тебя сто лет добром вспоминала, — под хохот всех присутствующих закончила старуха.

Переночевав в ауле, поговорив со стариками и аульчанами, полковник к общему удовольствию и жителей и солдат двинулся обратно во Внезапную. Солдаты со свистом и выкриками пели плясовую, и объезжавший роты полковник увидел, как один из его недавних знакомых, пожилой солдат с Георгием на груди и серьгой в ухе приплясывал впереди роты, выделывая немыслимые фортели ногами.

«Молодец! Военная косточка! Такого никакой поход не сломит», — просияв от удовольствия, подумал полковник, пришпоривая коня.

— Напрасно ты избавил от смерти этого грязного пса! Все равно он как был врагом нашего дела, так и останется им, — недовольно сказал Шамиль, когда Гази-Магомед вошел в саклю Нур-Али.

— Нет, Шамиль, я поступил правильно, — ответил Гази-Магомед. — Если бы он стрелял в тебя или покушался на жизнь любого из мюридов, я бы без колебания казнил его.

Нур-Али, Шамиль, несколько мюридов и вошедший в саклю последним аварец с удивлением слушали имама.

— Но он стрелял в меня, и если б его казнили, то все наши враги, все продажные люди, ненавидящие нас, сказали бы, что он убит мной из мести, что я, подобно ханам, казню моих личных врагов, и этого пустого и глупого человека они превратили бы в жертву. О нем бы, как о мученике, рассказывали в горах, пели бы песни, превращая этого глупца в сказочного героя, а меня поносили бы, как кровопийцу и тирана.

— Ты прав, имам, — тихо сказал аварец, — я был уверен, что ты казнишь бека.

— Разве ты не уехал, Абу-Бекир? — удивился Гази-Магомед. — Ведь ты еще утром собирался ехать.

— Собирался и даже оседлал коня, имам, но, — Абу-Бекир тяжело вздохнул, — я не мог отправиться в путь… Сомнения мучили меня, суд стариков остановил мой отъезд. Я хотел убедиться в том, что ты кровопийца и выскочка, каким тебя называют наши аварские ханы.

— И ты убедился в этом? — улыбаясь, спросил Гази-Магомед.

— Да, убедился. Я понял, что единственный из всех, кто хочет помочь народу, — это ты, имам. Я был потрясен, когда ты простил елисуйского бека. Никто не ожидал этого, а сейчас, когда я услышал, почему ты сделал так, я понял глубину твоей мудрости! — Он низко поклонился Гази-Магомеду. — Я должен ехать, имам, но позволь мне прежде поговорить с тобой и почтенным Шамилем бен-Дингоу. У меня к вам есть дело.

— Хорошо, брат. Ты человек честный, и я слышу голос твоего сердца.

Мюриды вышли во двор.

— Останься и ты, Нур-Али. Я больше всех виноват перед тобой как перед другом и хозяином дома, приютившим меня, — тихо, с трудом выговорил аварец.

Нур-Али подошел к нему. Шамиль и Гази-Магомед выжидательно посмотрели на аварца.

— Я был у русских. Меня посылала в крепость Грозную ханша Паху-Бике, — медленно начал Абу-Бекир. — Я уже три раза ездил от нее к русским как слуга аварских ханов и их помощник против вас. — Он остановился и, глядя в глаза Гази-Магомеда, так же медленно продолжал: — Я, как и они, ненавидел вас и считал тебя, имам, абреком и смутьяном. Я был убежден, что вы убийцы и бездельники, желающие поживиться добром богатых. Я с радостью взялся отвезти письма Абу-Нуцала и ханши Паху-Бике русским. В этих письмах они обещались заманить тебя, имам, в Хунзах, и, заковав в кандалы, передать русским.