Читать интересную книгу Буйный Терек. Книга 1 - Хаджи-Мурат Мугуев

— Видишь ли, если ты насчет денег, то извини меня, мон шер, но, находясь в затрудненных обстоятельствах в данный момент, я просто не в силах… но как честный человек и дворянин я…

— Перестань паясничать, — сухо перебил Небольсин. — Ты отлично знаешь, о чем я говорю.

«Узнал, подлец, как бы еще чего не случилось!» — опасливо поглядывая на хозяина, подумал подпоручик.

— А об… чем же? — упавшим голосом спросил он.

— О твоем подлом и недостойном поступке, о гнусном доносе князю… вот о чем!

— Про-сти, прости меня, подлеца, — хрипло, дрогнувшим голосом еле выговорил Петушков. Он робко взглянул на Небольсина и вдруг, рванувшись к нему, рухнул на колени.

— Встань, ты что, с ума сошел, что ли! — Небольсин брезгливо попытался поднять Петушкова. — Не позорь себя, ведь ты же все-таки офицер и мужчина, — тихо сказал он, глядя на струившиеся по лицу Петушкова слезы.

— Какой я офицер, сволочь я, подлец и дурак, — всхлипывая и растирая ладонью по лицу слезы, прошептал Петушков. — Будь я мужчиной, разве ж я перенес бы оскорбления и все издевки над собой! — Он еще раз всхлипнул. — Виноват я, Александр Николаевич, это верно, но и перенес я не дай бог сколько… Оплевал меня князь за мой донос, хамы крепостные, глядя на меня, не только что смеялись, а и куражились надо мной, а теперь из полка выгоняют. Сторонятся меня все, ровно я собака шелудивая, отщепенец какой или пария… Спасибо Чагину, в провиантские перевел, а то бы и вовсе пулю в лоб.

Как ни подл и мерзок был поступок Петушкова, но Небольсину стало искренне жаль его.

— Успокойся, Ардальон Иванович, — тихо сказал он, придвигая к нему стакан с водой. — Как это случилось? Как ты позволил себе этот донос? — глядя на жалкое, со следами слез лицо Петушкова, спросил он.

Лицо подпоручика дрогнуло.

— Зависть проклятая обуяла, злость такая охватила, когда я тебя с Нюшенькой ночью видел.

— Ты что, любишь ее?

— Не-ет, кабы любил, другое дело. Позавидовал тебе: и любовь, и орден, и Тифлис, и внимание главнокомандующего, все тебе, а мне ничего… а к тому же обидело меня и то, что дурака я тогда с сиренью свалял…

— С какой сиренью? — не понял его Небольсин.

— Ну, с букетами, когда ты сам через меня Нюше про десять букетов, сиречь десять часов ночи, передал, — опустив голову, пояснил Петушков, — все представлял себе, как вы надо мной, дураком, потешались.

— И не думали, Петушков, даже наоборот, оба, и я и Нюша, благодарны тебе были.

Петушков еще ниже опустил голову.

— Но я все же отрекся от Нюши, я Голицыну сказал, что ошибся… что, возможно, это и не она была…

— Я знаю это. Но как же все-таки ты мог это сделать? Ведь князь засек бы ее до смерти… Ты не подумал об этом?

— Зол был очень… прямо возненавидел тебя в те дни, — вздохнул подпоручик.

Минуты две оба молчали, и только фитиль лампы чуть потрескивал в тишине.

— Когда ты едешь? — наконец спросил Небольсин.

— Завтра, — уныло ответил подпоручик.

— Кто назначен адъютантом?

— Родзевич. Я уже сдал ему дела.

Опять наступило молчание. Петушков вздохнул и, поднимаясь с места, неуверенно, с тайной надеждой спросил:

— Ты простишь меня, Саша?

Небольсину была тягостна вся эта сцена. Он видел, что раскаяние и стыд мучат Петушкова, но преодолеть своего отвращения к нему все же не мог.

— Нет! После, может быть, но сейчас, Петушков, нет! — тоже вставая, сказал он.

Лицо подпоручика передернула судорога.

— Я понимаю, я поступил подло… — Он втянул голову в плечи, и, съежившись, вышел из комнаты неровными шагами.

Небольсин подошел к окну, но в темноте только стукнула калитка.

— Шерше ля фам? Уй? — спросил вошедший Сеня и, не дождавшись ответа, стал готовить Небольсину постель.

В крепость приехала из Грозной комиссия во главе с генерал-майором Вельяминовым-младшим — родным братом генерал-лейтенанта Вельяминова, начальника штаба и близкого друга Ермолова. Приезд генерала был неожиданным и вызвал много толков в крепости и слободе. Никто не знал причины назначения комиссии, тем не менее самые разнообразные слухи заполнили Внезапную. Слухи эти сходились в одном: крепость собираются очистить от лишних людей, а «женатые» роты отвести за Терек. Об этом говорили и на базаре, и в Андрей-Ауле, и в хатах женатых солдат.

— И слава тебе господи, давно пора отселе выбираться. А то завезли в орду, только и видишь одни некрещеные рожи…

— Все ближе к России, хоть казаки и не мужицкого сословия, а все же свои, русские, — подхватывали бабы.

— А жить, дуры, где станете? Тут вам и хаты, и животина всякая, а там чего? — хмуро говорили мужья.

— Ничего. Отстроимся, и тут не сразу в хаты вошли. А худобу с собой погоним, — отвечали бабы.

Помощник генерала Вельяминова инженерный полковник Сургучев, присланный из штаба главнокомандующего для исполнения приказа Ермолова, был человеком дела, сухим, точным и необщительным. Не вдаваясь в излишние разговоры, он тщательно несколько раз обошел и осмотрел крепость, солдатскую слободку, побывал на базаре, посетил Андрей-Аул, и все время что-то записывал, чертил и вычислял. За инженером неотступно следовали два капитана, сапер и фортификатор, после каждого осмотра подолгу о чем-то советовавшиеся с ним. Обеспокоенные Чагин и Юрасовский пытались разузнать, к каким выводам пришла инженерная комиссия, но приглашенный на обед полковник почти не пил, мало ел и еще меньше говорил, и хитроумный Юрасовский так ничего и не узнал. Спустя трое суток полковник Сургучев, явившись к полковнику Пулло, совершенно официально и твердо заявил ему:

— Слободку необходимо уничтожить. Все солдатские дома срыть, базар, двухэтажное здание офицерского собрания сровнять с землей.

— Ка-ак срыть? — ахнул Юрасовский, беспомощно глядя на Сургучева.

— Всенепременно! Мало того, этот сад и деревья, кои заслоняют видимости обозрения и обстрела равнины, срубить. Деревья могут быть прекрасной защитой нападающим на крепость, скроют от обороняющихся противника.

— Да что вы, полковник, кто из местных мошенников решится напасть на крепость? — махнул рукой Пулло.

— Не могу сего знать, но, исполняя приказание главнокомандующего, считаю обязательным для себя настаивать на не-мед-лен-ном… — раздельно и подчеркнуто сказал Сургучев, — выполнении решения нашей комиссии. Честь имею просить коменданта крепости сообщить комиссии, когда будет приступлено к срытию указанных комиссией объектов и в какой срок это будет выполнено?

— Но позвольте, ведь там же более двухсот семейных солдат с женами и детьми, армянские торговцы, мирные кумыки, торгующие с нами.

Генерал Вельяминов, присутствовавший при этом разговоре, поднялся с места и решительно сказал:

— Солдаты с семьями в течение месяца будут переведены за линию, на ту сторону Терека. Как мне было сказано в Грозной его превосходительством генерал-майором Розеном, часть расселится по казачьим станицам, часть будет отправлена в Моздок для усиления русского населения в оном. Армяне же переселятся в Кизляр.

— Да-с, комиссия отца Паисия, — почесал затылок Чагин, — а что же с семьями господ офицеров?

— Согласно приказу Алексея Петровича все должны выехать из Внезапной, и даже раньше, нежели солдатские семьи и торговый сброд, — сказал Вельяминов. — С первой же оказией отправьте полковника Голицына и его людей. Это всеобязателыю, и требует исполнения в первую очередь.

— Слушаюсь, — покорно сказал Пулло.

— Опустеет наша Внезапная… И что так разгневался на нас Алексей Петрович? Изгоняет отсюда все то, что оживляло крепость, поистине станем теперь такой дырой, что только одним ссыльным и жить, — сокрушенно покачал головой Юрасовский.

— А крепость, сударь мой, позволю доложить, для того и существует, чтобы в ней служить, а не забавляться. Какие могут быть театеры и танцы в захолустной крепости? Зачем здесь актерки и балет? — насупившись, произнес Вельяминов.

— Да это уж вы самому князю скажите. Ведь не мы же его приглашали, а он по казенной надобности, в командировке здесь, — обиженно вставил Пулло.

— Кончилась командировка. Вот ему приказ отправиться со всеми принадлежащими ему людьми обратно в Петербург.

— Что ж, Владимира с бантом получил его сиятельство, зачем же ему еще оставаться? — иронически заметил Чагин, и все улыбнулись.

— Князь Голицын уведомлен обо всем. Я уже передал ему приказ Алексея Петровича. С ближайшей оказией он собирается в дорогу, — сказал Вельяминов.

Пулло посмотрел на него, почесал лоб и тихо спросил:

— А когда считаете нужным отправлять семьи господ офицеров?

— Со второй, следующей оказией. На этих днях сюда прибудут две охранные казачьи сотни, с помощью которых вы эвакуируете всех.