— Разумеется, — пожала плечами Гермиона. — Как всегда.
— Когда я был в твоем возрасте, всё давалось мне легко.
— А сейчас?
— А сейчас жизнь показала зубы. Настоящие клыки. И никакому, даже самому умелому укротителю хищников, не может быть легко в такой компании. Но тем хмельнее будет победа…
* * *
После той ночи Гермиона окончательно изменилась. Всё то, что только зарождалось в ней само по себе, что было лишь неуловимым, призрачным ощущением угрозы, аккумулируемое Хоркруксом, воплотилось в живую реальность. Как тогда, летом, в подземельях поместья Малфоев, ещё будучи диадемой с потемневшими изумрудами, этот осколок души Волдеморта выпростал гнев и усыпил разум, подтолкнув Гермиону совершить поступок, который она долго ещё не могла себе простить и так никогда и не сумела понять, так и теперь тлетворное действие золотого кулона незаметно усыпляло в ней жалость, чувство вины, терпение к чужим ошибкам, сострадание; и будило самые элитные из семи смертных грехов — гордыню, гнев, похоть и алчность.
Все её чувства обострились. То, что раньше беспокоило лишь слегка, усилилось многократно: насмешливое отношение к планам и идеям Гарри, отвращение к бесившемуся от её безразличия Рону, жалость к Джинни, которую только распаляло недовольство её возлюбленным; раздражение, которое вызывали Парвати и Лаванда, вечно строящие какие‑то мелкие козни и пакости своей однокурснице; осознание собственной неповторимости, значимости и превосходства над всеми окружающими; дурманящий, острый интерес к Черной магии и любопытство ко всему запретному, всему, что она когда‑то считала постыдным. А ещё жгучее, иссушающее желание, лишенная разума подростковая страсть к собственному дяде, этому олицетворению пороков и соблазнов, неизменно приходившему к наследнице Темного Лорда во снах с тех пор, как прóклятый кулон занял свое почетное место на её шее…
А время летело, обрывая листы календаря. Недели сменяли одна другую.
Учеба, почти противоестественная любовь к которой в Гермионе тоже усилилась многократно, не давала поднять головы, пятничные занятия с Генри тоже не добавляли свободного времени, хотя и приносили некоторую разрядку. А ещё они давали много знаний — глубинных знаний Черной магии, окунувшись в которую уже сложно выплыть назад… Гермиона увязала в болоте познания, не смея выбраться из его сладких объятий. И только по ночам объятия не менее сладкие заставляли забывать обо всем до самого рассвета и неизменного одинокого пробуждения.
Алиру девушка поселила в своей спальне, вызвав этим безмерное возмущение Лаванды и Парвати. Но они ничего не могли сделать — уже в понедельник, на уроке, Генри лично принес извинения за неудобства и заверил, что змея не опасна — уход за ней входит в дополнительный курс по защите от Темных искусств, изучаемый Гермионой.
Рон и Гарри тоже не выказали восторга по поводу новой питомицы: последний и вовсе питал к змеям почти что личную неприязнь. К удивлению наследницы Темного Лорда, он даже одного разу не попытался заговорить с хладнокровной красавицей, а сама Алира, по наущению своей хозяйки, хранила в присутствии героя магического мира стоическое молчание.
Гермионе же она помогала расслабиться после дневных треволнений; и ещё помогала не применять данные Генри знания на соседках по спальне, хотя временами очень хотелось! Однажды Гермиона всё же проклялá Лаванду Браун, и на следующий день та свалилась с лестницы, сломав при этом правую ногу, но мадам Помфри быстро справилась с этим. Однако мстительная Гермиона, согретая приятным жаром янтарного кулона на груди, получила истинное наслаждение.
Только кот Живоглот затаил на свою хозяйку обиду и совсем перестал ночевать в девичьих спальнях. Одинокий, он спал в гостиной Гриффиндора около камина и гонял по ночам школьных эльфов. А днями и вечерами дулся на Гермиону, да и на Гарри с Роном в придачу.
Недели, потраченные тремя гриффиндорскими сыщиками на слежку, подслушивание и вынюхивание в гостиной Слизерина и за её пределами, не принесли никаких плодов: ни дезориентированные в школьном существовании Гойл с Крэббом, ни ставшая совершенно невыносимой фурией Пэнси Паркинсон ничего не знали о своем пропавшем дружке. На то же, что от слизеринцев удастся узнать что‑то об их бывшем декане, не рассчитывали даже Гарри и Рон.
Четвертого октября, в субботу, Гарри Поттер уехал с МакГонагалл на собрание Ордена Феникса и возвратился только в воскресенье вечером — хмурый и угрюмый. Ничего утешительного он не узнал — Орден в тупике. Найти бежавшего Малфоя–старшего не представляется возможным, место нахождения Волдеморта неизвестно, а таинственное затишье обещает принести несказанно сильный ураган.
— Я рассказал им о Хоркруксах, — сообщил Гарри. Это напоминало капитуляцию. — Мне обещали проследить, где всплывали чаша и медальон. А о четвертом…
— Ты думаешь, Дамблдор не искал их? — спросила Гермиона, теребя пальцами янтарный кулон Когтевран. — Если бы можно было найти их — они уже были бы тут!
— Да знаю я! Но надо же что‑то… На Рождество поеду туда, где погибли родители. Может, выясню нечто новое… И ещё побываю в доме отца Волдеморта! И в доме Гонтов.
— Сам? — прищурился Рон. — И за одно Рождество?
— Нет. На Рождество я отправлюсь в Годрикову Впадину — благо тест на трансгрессию уже будет сдан. Надеюсь успеть и в Литтл–Хэнглтон, но я не уверен.
— А мы? — досадливо спросил Рон.
— На могиле родителей я побываю один, — отрезал Гарри. — А там посмотрим.
Они редко говорили о Хоркруксах и их возможном расположении — да и то лишь на уровне глупых предположений. Гермиона знала, что Гарри занимался этим много серьезнее, часами просиживая в библиотеке. Он даже обсуждал это с Роном — она же немного отдалилась от своих друзей из‑за перемен в характере. Важно ли это? Стоит ли налаживать отношения или можно наслаждаться тем, что не приходится ежедневно искать способ убить собственного отца?..
С Джинни Уизли, которой Гермиона продолжала симпатизировать, тоже произошли перемены. Казалось, школьная жизнь действовала на неё отрезвляюще. Девушка перестала вздыхать по углам и сверлить Гарри взглядом, уделила внимание учебе и команде по квиддичу, которую бывший капитан благополучно переложил на её хрупкие плечи ещё в самом начале года. Джинни будто расцвела, и Гермиона была искренне рада за неё.
В начале октября вышла нашумевшая книга Риты Скитер.
Наверное, её прочитал весь магический мир. Гарри был потрясен. Он отказывался верить во многое, но, Гермиона знала, не раз перечитывал ненавистные главы.
Книга наделала много шума. О ней говорили все, кто вообще умел разговаривать. Хогвартские эльфы шушукались во время уборки и галдели на кухне; в среду утром говорящие ромашки со стола профессора Спраут сорвали второму курсу Пуффендуя травологию, затеяв с юными студентами жаркий спор, в который втянули и их декана, и заглянувшего за какой‑то рассадой Хагрида; Пивз носился по школе и декламировал наиболее скандальные отрывки наизусть, а как‑то перед самым отбоем Гермиона обнаружила в пустом классе астрономии Полумну Лавгуд, задумчиво читающую «Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора» вслух взволнованным и постоянно охающим Толстому Проповеднику и Почти Безголовому Нику.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});