Читать интересную книгу Генерал из трясины. Судьба и история Андрея Власова. Анатомия предательства - Николай Коняев

— Но они видят не наши национальные цели, в перспективе они видят свои собственные цели, — сказал Гитлер. — Каждый народ думает о себе и ни о чем другом.

— В дополнение к этому осмелюсь доложить, — сказал Кейтель, когда фюрер закончил свою речь, — что, когда Польша действовала против нас, немецкие офицеры, как, например, один командир Кавалерийского полка, состоявший в немецкой армии и четыре года участвовавший в боевых действиях, перешли на сторону Польши, чтобы принять на себя командование соответствующими подразделениями. Польское столбовое дворянство!

— Да! — кивнул Гитлер. — На сегодня перед нами встает именно такая опасность. Приказ № 13 вообще не подлежит обсуждению. Равным образом и другие вещи можно делать с таким расчетом, чтобы практически из них не вытекало никаких даже самых незначительных последствий и чтобы, прежде всего, не допустить распространения такого образа мыслей, какой я, к сожалению, уже обнаруживал у некоторых субъектов. Я могу лишь сказать: мы никогда не создадим русской армии — это фантазия первого разряда. Прежде чем мы это сделаем, будет гораздо проще, если я из этих русских сделаю рабочих для Германии, ибо это в гораздо большей степени является решающим фактором.

Мне не нужно русской армии!

Если я взамен этого получу русских рабочих, это меня вполне устраивает. Я могу тогда высвободить немцев, я могу соответствующим образом переквалифицировать русских. Наибольшим достижением для нашего производства будет являться рабочий, который будет занят на работе в Германии и которого мы должны, естественно, снабжать совершенно иначе, чем немцев.

Одного нам нужно решительно избегать — чтобы у нас неожиданно не возникла мысль: может быть, наступит день, когда дела у нас пойдут плохо, — и нам нужно только создать украинское государство, тогда все будет в порядке, тогда мы получим один миллион солдат.

Мы ничего не получим, ни одного человека! Это такая же фантазия, как и тогда. Мы совершили бы величайшую глупость. Мы прежде всего упустили бы из виду цель настоящей войны… Никаких отдаленных целей я намечать не могу в смысле создания независимых или автономных государств. Ибо начинается дело, и всегда оно кончается независимым государством. Это совершенно ясно, таков бывает заключительный аккорд песни.

Здесь нужно ставить вопрос со всей остротой, чтобы у нас не возникало никаких ложных представлений!

— Мы имеем всего 78 туземных батальонов., - доложил начальник Генерального штаба, — 1 полк и 122 роты. Это все. Из этих 78 батальонов 47 находятся в распоряжении фельдмаршала, на Украине и в распоряжении командующего запасной армией. Так что, собственно, — впереди остается немного, и все они очень распылены, поскольку они находятся впереди. Далее имеется особая категория численностью в 60 000 человек. Это — некоторая разновидность охраны. Они сведены в совершенно мелкие группы. О добровольных помощниках — их приблизительно до 220 000 человек. Они распределены в войсках примерно по 4–5 человек на одного артиллериста. Их нельзя убирать.

— В этих добровольных помощниках я не усматриваю никакой проблемы, — сказал Кейтель. — Что касается туземных соединений, то там дело опаснее, так как они сведены в достаточно крупные единицы.

— Имеется только одно-единственное подразделение полкового типа, — возразил Цейдлер. — Все остальные сведены в батальоны. Это также не представляет опасности.

— С моей точки зрения, — прервал этот спор Гитлер, — решающий момент заключается не в самом факте существования этих соединений, а в том, что мы ни в коей мере не должны дать себя обмануть насчет того, чего вообще мы можем от них ждать и какое действие это произведет на другую сторону.

— Я позволю себе заявить, — проговорил Кейтель, — что мы будем рассматривать национальный комитет Власова как чисто пропагандистское средство.

— Но необходимо провести резкую черту, — сказал Цейдлер. — Там, где дело касается противника, там можно все делать, а что происходит внутри, там дело обстоит иначе. Здесь должна быть ясная граница.

— Я этот вопрос еще раз поставил перед Розенбергом совершенно четко, — сказал Кейтель. — Я задал ему вопрос: каковы их собственные намерения в отношении национального комитета? Что касается нас, то мы предполагаем использовать их в целях пропаганды для возможно более широкого привлечения перебежчиков.

Его ответ: сведение этих добровольных помощников (так он их называет) и русских, украинских, кавказских, татарских боевых соединений в Единую русско-украинскую освободительную армию, а также, добавлю я, использование этого предприятия с пропагандистскими целями.

Здесь мы имеем дело не только с использованием в целях пропаганды, но и особого рода сосредоточением. А это есть именно то, чего фюрер не желает.

Оказалось, что того, чего не желает фюрер, не желает никто.

— Сосредоточение я считаю совершенно неправильной мерой, и уж ни в коем случае в форме дивизий, — поспешил заявить начальник Генерального штаба. — Батальоны еще допустимы, их легко держать в руках. Но соединения выше этого не должны допускаться, за исключением казачьей дивизии. Эта последняя будет вести себя вполне порядочно.

— Я сказал бы, что, если бы мы успешно удержались на Кавказе, мы могли бы наверняка получить соединения не у грузин, а у мелких тюркских народов, — с сожалением проговорил Гитлер.

— Такие соединения есть! — торопливо отозвался Кейтель. — Они будут составлять исключение из вышеуказанного правила, так как они являются сильнейшими врагами большевизма. Они стоят вне дискуссии. Это — тюркские легионы. Это чисто туземные соединения. Я еще раз могу указать на то, что мы говорили в прошлом году, в начале сентября, они особо отличились в борьбе с бандами… Эти роты, поскольку они состоят из безусловно надежных элементов на добровольческой основе, могут быть оставлены и дальше, а также могут создаваться заново.

Разговор о Власове начал личный адъютант Гитлера Шмундт.

Он сказал, что его беспокоят поездки Власова на фронт. Власов разъезжает всюду в качестве проповедника и проповедует национальное освобождение как в населенных пунктах, так и перед добровольными помощниками и войсками.

— Это я уже запретил, — сказал Кейтель.

— Генерал-полковник Линдеман говорит не совсем так, как думает господин фельдмаршал! — возразил Шмундт. — Он говорит, что, несомненно, этим больше всего затруднил борьбу с партизанами.

Линдеман говорит, что теперь наступил момент, когда одно из двух: или надо сделать уступку этому Власову, даже если мы не намерены остановить его, и сказать: «Вы за это получите то-то и то-то», или все это дело надо отклонить начисто. Иначе это ударит нам в спину, люди станут выражать недовольство и вместо того, чтобы обслуживать железнодорожную сеть, в один прекрасный день начнут саботировать ее.

«Фюрер. Вообще этот генерал Власов в наших тыловых районах мне совершенно не нужен.

Шмундт. Но он там работает.

Фюрер. Это необходимо прекратить. Он мне нужен только на передовой.

Шмундт. Командующие армиями хотели бы получить такое решение.

Кейтель. Это дело решенное.

Фюрер. Цейтлер, для нас вопрос ясен, для тыла этот Власов нам не нужен. Он может действовать только в сторону противника.

Цейтлер. Только в сторону противника своим именем и своими снимками».

Таки была решена судьба власовского движения. Одни считают, что на год, но на самом деле — навсегда.

В стенограмме воспроизведены лишь прозвучавшие на совещании речи, но то, что думали, что чувствовали, произнося и слушая их, участники совещания, не вместилось в протокол.

И очень трудно отделаться от ощущения, что, рассуждая о Власове и изрекая приговор ему, Гитлер думал не только о Власове, а о чем-то гораздо более важном для него.

Напомним, что шел июнь 1943 года.

Меньше месяца оставалось до Курской битвы.

Четыре месяца миновало с того дня, когда в Сталинграде сдался фельдмаршал Паулюс.

Четыре месяца назад на совещании в ОКВ Гитлер сказал все, что он думал и про Паулюса, и про его капитуляцию. Вот его слова.

«Они сдались там по всем правилам. Можно было бы поступить иначе: сплотиться, образовать круговую оборону, оставив последний патрон для себя. Если отказывают нервы. не остается ничего другого, как застрелиться. можно было бы сказать: человек вынужден застрелиться, подобно тому как (раньше полководцы) бросались на меч, если они видели, что сражение проиграно».

«Представьте себе: он прибудет в Москву, и вообразите себе эту „крысоловку“! Там он подпишет все. Он будет делать признания и составит воззвания. Вот увидите: теперь они пойдут по пути бесхарактерности до предела, докатятся до глубочайшего падения. Он в ближайшее время выступит по радио, вот увидите. Зейдлиц и Шмидт будут говорить по радио. Они запрут их в крысином подвале на Лубянке, и через два дня они будут настолько измучены, что немедленно заговорят. Как они могли поступить так трусливо? Я не понимаю этого».