9 сентября в Новой Деревне, после службы, в помещении крестильни, строительство которой когда‑то задумал отец Александр, а теперь она стоит рядом с его церковью, состоялся концерт детей — стипендиатов Международного благотворительного фонда Владимира Спивакова. А в конце выступил сам Спиваков. Он сыграл «Молитву» Эрнста Блоха, а потом стал говорить об отце Александре. И говорил замечательно.
Он сказал: то, что принес в мир Александр Мень, и то, что он делает сейчас, — это никогда не кончится. Отец Александр — это мощнейший космический объект, запущенный в небо и посылающий нам свои лучи. И он добавил: я хочу «утешить» тех, кто сжигал его книги, — это не кончится.
Владимир Спиваков не был учеником или духовным сыном отца Александра, но в конце концов стал им. Он признался, что давно находится под воздействием автора «Сына Человеческого», и это воздействие становится всё более сильным. Он напомнил слова из этой книги о том, что пастухи в древнем Израиле любили свое стадо и знали по имени каждую овцу, и сказал, что если бы все правители так относились к своему «стаду», мы жили бы сейчас в другом мире.
Еще Спиваков сказал, что он объездил много стран и может свидетельствовать: русский народ — самый терпеливый, самый сердечный, но он потерял ориентацию, потерял опору. И вот отец Александр дал ему опору, и это будет продолжаться.
Мы с вами знаем, как много людей он привел ко Христу после своей смерти. Приведу только один пример: Лариса Александровна Бадогина, художник, познакомилась с отцом Александром уже после 9 сентября 90–го года, прочтя его книги, и она обратилась и создала множество икон и портретов отца, вышитых бисером и нитками. Некоторые из ее работ вы видели в этом зале на вечерах памяти отца Александра. И таких примеров тысячи. Но мы даже не можем себе представить, сколь многообразно его воздействие на людей в других странах, во множестве стран.
9 сентября я, как и многие, присутствовал в Семхозе на закладке нового, большого храма справа от уже стоящей там часовни, рядом с тем местом, где отец Александр был убит. Там собралась уйма народу, включая священников, мужской хор, руководителей Подмосковья во главе с губернатором Громовым. Была масса милицейских машин и множество милиционеров, охранявших этих руководителей. И я подумал: вот так бы охраняли отца Александра при жизни. Если бы его так охраняли!
Проводил церемонию освящения закладного камня, очень торжественно, митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий, который был правящим архиереем отца Александра. Он сказал о нем много теплых слов — о его служении, его подвиге, его близости к престолу Господню. Особо отметил верность духовных детей отца своему наставнику.
Этот храм, который возведут в память об отце Александре, будет посвящен преподобному Сергию Радонежскому — великому русскому святому, которого очень любил отец Александр. Неподалеку отсюда св. Сергий некогда построил деревянную церквушку в честь Живоначальной Троицы. С нее началась Троице–Сергиева лавра.
И вот там, в Семхозе, в момент этой церемонии закладки храма на месте убийства отца Александра, в момент события, которое митрополит Ювеналий назвал великим, я ощутил совсем не случайную связь времен. Я понял, что эстафета, переданная преподобным Сергием, через ряд поколений, отцу Александру Меню, теперь передается нам и далее, в грядущие века. И я почувствовал, что произошел перелом, что Господь сломил сопротивление сил, противостоящих отцу Александру, что это по Его воле всё происходит и что пройдет время и отец Александр будет прославлен, потому что этого хочет Господь.
То, чем обернулось 9 сентября 1990 г., — это тоже «победа, победившая смерть». И отец Александр всегда будет с нами. Это никогда не кончится.
22 января 2001 г.[56]
Когда мы говорим о ком‑то: «великий человек», что мы имеем в виду? Объяснить это трудно, критериев точных здесь нет, но это все же как‑то чувствуется. Я думаю, что великий человек — для меня по крайней мере — это масштаб личности и величие духа. И это определяет судьбу. Масштабу личности соответствует масштаб сделанного и качество мысли.
Я знал троих по–настоящему великих людей — Мераба Мамардашвили, Андрея Сахарова и отца Александра Меня. Все они ушли в течение года — меньше, чем за год: Андрей Дмитриевич — в декабре 1989 г., отец Александр — в сентябре 90–го, Мераб — в ноябре 90–го. Рок какой‑то. После их ухода возник не просто вакуум, а зияние. Но они же восполнили свое физическое отсутствие своим духовным присутствием. Однако отец Александр ушел не так, как Мераб Константинович или Андрей Дмитриевич, — его убили. И в этом случае зияние было гораздо большим. Оно было бы просто невыносимым, если бы сам отец Александр эту пропасть не заполнил — и не только своими книгами, своим наследием, но своей живой личностью, сиянием своей святости, своим воздействием на жизнь миллионов людей. Вот и сегодня он будет с нами в этом зале.
Я знал и некоторых других, кого называют великими, например, Георгия Константиновича Жукова — у меня было несколько встреч с ним, несколько бесед. Но он не был великим человеком. Незаурядным, смелым, волевым — да, но не великим. Масштаб личности был — да, крупный, но величия духа не было. Нет, он не сравним с теми тремя, кого я назвал. Й, пожалуй, к ним я бы добавил еще одного своего знакомого — Булата Окуджаву.
Мераб Мамардашвили однажды сказал: «Когда мы мыслим неточно, нами играет дьявол». Вот отец Александр всегда мыслил точно. И не только мыслил — он жил точно. Дьяволу просто не за что было ухватиться.
Отец Александр показал нам, как важно быть идеалистом (в смысле преданности идеалу, самому высокому, какой может быть, не абстрактной теории, а воплощенному идеалу — Христу). Но в то же время, а скорей всего потому, что отец Александр был идеалистом, он был и реалистом. Не реалистом–прагматиком, а реалистом в высшем смысле слова. Достоевский так себя называл — «реалистом в высшем смысле слова», но отец Александр именно в этом смысле был еще большим реалистом.
Обратите внимание на его письма, прежде всего письма художнице, иконописцу Юлии Николаевне Рейтлингер. Вот я хочу прочесть вам одно место из его письма:
«…Человек перед лицом смерти, иного мира и потустороннего как бы «отмирает» от земного. Он весь погружен в Иное, в непривычное инобытие. Бывает, что люди, еще не переступив грани, становятся «равнодушными» ко всему посюстороннему. Хорошо ли это? Да, и — естественно. Наступает другая жизнь, и нужно много сил набрать, чтобы в ней сориентироваться. Только потом, вероятно, люди думают о «покинутом». А святые заботятся о нем. Но годится ли это для данной, этой жизни? Это, конечно, удобно — умереть для мира еще до смерти и поэтому почти не заметить перехода. Так сказать, при жизни перейти в нирвану. Однако это идеал буддийский, а не христианский. Живя здесь, мы, по–моему, должны жить реально и полно — телом, душой и духом. То, что от нас ждет евангельский завет, подразумевает вполне живого человека, хотя стремящегося «отвергнуться себя». Он мыслит, живет, дышит, любит, переживает во всей полноте. И если что‑то гаснет в нем, то оставшиеся силы должны компенсировать потери. Такой человек более уязвим, чем буддийский архат, которому наплевать на всё. Но нам вовсе не обещано безмятежное существование.
…Много ли дали миру люди, которые вместо того, чтобы свидетельствовать на земле о правде Божией, отвернулись от всего? И похож ли Господь (или ап. Павел) на существа бесстрастные? Нет, Христос горевал, удивлялся, радовался. Он был живым человеком среди живых людей. Над этим стоит подумать. И умер Он в муках, а не так, как бесстрастный мудрец вроде Будды…»
Вот так и жил отец Александр. Он был как сжатая пружина, и теперь она начинает разжиматься, раскручиваться, и это надолго.
Я поздравляю вас с днем рождения отца Александра.
ОТЕЦ АЛЕКСАНДР МЕНЬ — МУЧЕНИК И АПОСТОЛ XX ВЕКА[57]
XX век — век беспримерного насилия и жестокости. Его история — это история трагедий и катастроф: две мировых войны, десятки революций, гражданских и локальных войн, гитлеровские и сталинские лагеря уничтожения, расстрелы миллионов верующих и неверующих, священников и мирян, вспышки насилия и терроризма, ядерные бомбардировки. В этом веке были пролиты моря крови — больше, чем за всю человеческую историю. Мир озверел и взбесился, дух зла отбросил его далеко назад.
Случайно ли, что всё это произошло в XX веке? Уверен, что неслучайно. Хорошо об этом сказал Николай Бердяев: «Наша эпоха задыхается от злобы, потому что она изменила христианству». Измена заключалась в подмене: религия любви была подменена идеологией ненависти, в разных ее вариантах, и эта идеология, разлившаяся по миру подобно огромному чумному потоку, отравила сознание миллионов людей. По сути своей, она была радикально антихристианской. Разрыв с христианскими ценностями начался давно. Всё это копилось веками, но реализовалось в полной мере в веке ХХ–м.