Да, у Джироламо некогда имелся старший брат Пьетро, которого Сикст удостаивал особых милостей. Уже в юном возрасте сын пошел по стопам отца, получив образование сначала у францисканцев, а затем в различных университетах. Сикст щедро жаловал его должностями: епископат, бенефиций и неизбежный кардинальский сан — поскольку юноша, в отличие от тугодумного младшего брата, унаследовал от отца проницательность и редкий ум. Заодно Пьетро передалась любовь к вкусной еде, выпивке и женщинам, что, как говорили некоторые, и привело его к преждевременной, неожиданной кончине — слуга, явившийся будить хозяина поутру, обнаружил его в постели мертвым. Но другие, в том числе и Теодора, горничная Катерины, уверяли, что Пьетро был отравлен, поскольку его неограниченное влияние вызывало зависть у других кардиналов.
Трагедия произошла три с половиной года назад, но только сейчас наконец-то был закончен надгробный памятник. При виде его Сикст вырвался из рук младшего сына и заковылял к высокому монументу. Он погладил мрамор и приглушенно зарыдал, опускаясь на колени.
Джироламо поспешил на помощь. Этому великану не хватило сил, чтобы поднять тучного понтифика на ноги, и он замахал рукой. Трое кардиналов и патриарх Стефано Колонна помогли ему усадить отца на папский трон, где тот и обмяк, хватая воздух ртом и рыдая.
Джироламо лишь на мгновение задержался рядом с монументом. Все глаза, кроме моих, были сосредоточены на охваченном скорбью Сиксте, и только я видела, как на лице Джироламо отразилось смятение и он тоже провел по мрамору ладонью. Когда муж Катерины отнял руку от камня и подошел к отцу, в его глазах было то же выражение, какое, должно быть, появилось в моих, когда я узнала, что Маттео отравили: любовь, скорбь и горькая ненависть.
Дни и ночи пролетали незаметно, и удручающий зной, заодно с принесенными им смертельными лихорадками, наконец-то отступил, хотя здесь все равно было жарче, чем когда-либо в Милане.
Я возненавидела Рим. За великолепными новыми церквями и дворцами, за несколькими большими улицами, недавно заново вымощенными по приказу Папы, начинались узкие переулки, кривые, заваленные конским навозом и воняющие сточными водами. Ветер, дующий с Тибра, иногда приносил с собой такое зловоние, что нам приходилось закрывать окна, несмотря на жару. Дома богачей были новые и красивые, но их оказалось слишком мало по сравнению с лачугами бедняков, которые кормились тем, что промышляли мелкую дичь, встречавшуюся на пустынных улицах, или рыбу, водившуюся в мутных водах Тибра. В некоторых районах Рима было так опасно, что мы не осмеливалась заезжать туда даже в экипаже. По вечерам и в самых богатых кварталах города лишь немногие отваживались выходить без вооруженного эскорта. Мы прожили в палаццо Риарио целую неделю, когда я с изумлением узнала, что на верхнем этаже и за фризами плоской квадратной крыши скрываются лучники и пушкари, а с закатом солнца солдатские патрули обходят по периметру весь дворец.
Сначала я решила, что Джироламо, главнокомандующий папской армии, недавно чудом избежавший гибели, просто проявляет чрезмерную осторожность. Но нет. Поскольку Катерина часто выезжала, мы видели, что все дворцы охраняют точно так же. Тогда Рим был куда более опасным местом, чем теперь. Волки, одичавшие собаки, банды вооруженных грабителей слонялись по темным улицам, а семейства Орсини и Колонна, вполне обходительные при свете дня, по ночам вершили бесконечную кровавую вендетту. Каждое утро обнаруживались новые трупы. Они лежали у дверей домов, посреди оживленных улиц, в кривых переулках или плавали в Тибре.
Мир внутри стен палаццо Риарио сильно отличался от всего, что мы знали. Мы с Катериной привыкли к жизненному укладу Боны, которая, даже будучи герцогиней, отказывалась от роскоши и всяческих излишеств. Столетний замок в Павии содержался в прекрасном состоянии, но казался старым, бедным и жалким по сравнению с великолепным палаццо Риарио, с его просторными залами, набитыми резной мебелью, статуями, картинами и фресками, стенами, полами, потолками, винтовыми лестницами и колоннами из сверкающего мрамора. Двор и сад здесь были как в Милане и Павии, вместе взятых.
Но за подобную роскошь, разумеется, приходилось платить. Точно так же, как в Павии весь двор дрожал от страха перед гневом герцога Галеаццо, обитатели палаццо Риарио трепетали, когда Джироламо являлся в скверном расположении духа. К несчастью, он был редко настроен благостно, и весь двор ликовал, когда хозяин уезжал, чтобы лично руководить войсками, сражавшимися за усиление влияния Риарио в Романье.
Слава богу, Джироламо почти не общался с женой. Они никогда не оставались наедине, не обедали вместе. Джироламо не приглашал ее на свою половину и не заходил в покои Катерины, за исключением тех случаев, когда требовал от нее исполнения супружеского долга, обычно поздно ночью и напившись почти до бесчувствия.
В такие ночи я искренне переживала за свою госпожу, думая, что ей никогда не найти счастья в любви. Но так продолжалось только до тех пор, пока мы не побывали на пиршестве, устроенном кардиналом Родриго Борджа.
Однажды вечером, в начале июня, мы с Катериной и Джироламо отправились в гости к кардиналу, причем в экипаже и в сопровождении восьми вооруженных всадников, хотя до палаццо Борджа было двадцать минут ходьбы. Сначала я не поняла, почему муж моей госпожи поехал с нами. Карета с его камердинерами следовала за нами, значит, Джироламо собирался вернуться домой позже дам. Потом он все объяснил.
Тем вечером Катерина была просто восхитительна в переливающемся серебристом платье с голубыми бархатными рукавами и в серебряном головном уборе с прозрачной вуалью. Теодора целый час возилась с нагретой кочергой, мастерски завивая длинные локоны, обрамлявшие лицо графини. В свои четырнадцать Катерина быстро превращалась в ошеломительно прекрасную молодую женщину. Лишь самые бесчувственные и самовлюбленные мужчины в тот вечер не замирали от восторга, прежде чем разразиться потоком комплиментов.
Джироламо сел в наш экипаж, оглядел жену и принялся читать нотацию.
— Берегись кардинала Борджа, — сказал он Катерине, но она не вняла его предостережению, поскольку, в предвкушении шумной пирушки, Джироламо был слишком весел. — Не оставайся с ним наедине, он не в силах пройти мимо красивой женщины. Если начнет приставать, беги от него и сразу скажи мне. Я надеру ему уши!
Крестьянский говор прорывался в его речи сильнее обычного, от Джироламо несло вином. Риарио неожиданно разговорился, он сказал, что Борджа — самый худший из всех негодяев. Кардинал открыто держит любовницу, у него есть маленький сын, и Родриго убедил Сикста признать его законным. Кажется, этот факт особенно выводил Джироламо из себя. Борджа был изрядным политическим авантюристом. Когда его дядя стал Папой Сикстом III, он сумел сделаться кардиналом в двадцатилетнем возрасте. Этот невероятно амбициозный человек добился для себя самой доходной должности в Риме — вице-канцлера курии. Значит, именно он направлял деятельность всего папского правительства и… получал больше всех взяток.