Борджа принялся цветисто объяснять, что исключительное благочестие и блистательные способности обязательно должны принести Рафаэле сан кардинала, несмотря на крайнюю молодость, вдруг замолк, указал на небо и воскликнул:
— Смотрите!
Его голос сопроводили несколько приглушенных взрывов. Мы задрали головы, глядя на каскады фейерверков, рассыпавшихся по ночному небу. Белые искры породили сноп малиновых звезд, разлетевшихся по спирали. Они усеяли весь небосклон, а затем исчезли, снова сменившись белыми искрами.
Борджа, стоявший рядом с Катериной, слегка подтолкнул ее локтем, лукаво улыбнулся и произнес:
— В честь дома Сфорца.
В небе взорвались новые снопы ярко-голубых искр, сменившихся золотистыми — цвета делла Ровере и Риарио. Все вокруг зааплодировали, за исключением Джироламо, который только кивнул в знак признательности. Катерина не сводила взгляда с неба, на ее лице застыло восхищение, рот приоткрылся, разноцветные огни играли на золотых волосах и серебряном платье. Борджа наблюдал за ней из-под опущенных век, явно довольный такой реакцией.
Когда фейерверк закончился, Родриго кивнул герольдам, и они сыграли короткий мотив. Это был знак слугам на улице вести гостей в дом, к двери под гигантским знаменем с красным быком. Когда мы потихоньку продвигались к входу вместе с кланом делла Ровере и нашим хозяином, через толпу прорвался маленький мальчик — не старше трех лет, с черными волосами и большими темными глазами — и побежал на толстых коротких ножках прямо к Борджа.
— Папа! Папа! — кричал он, раскинув на бегу руки и едва не ударившись со всего размаху о колени Борджа.
Граф Джироламо и кардинал Джулиано делла Ровере поглядели на мальчика с раздражением — ребенок был явно не к месту на этом празднике. Но Борджа рассмеялся, за миг до того, как мальчик должен был врезаться в него, наклонился, подхватил его на руки и подбросил в воздух, отчего тот зашелся в смехе.
— Чезаре! — воскликнул Борджа радостно. — Как ты нашел меня, мальчик мой? Где твоя мать?
— Там, — беспечно махнул куда-то за спину Чезаре. — Она сказала, что я могу пока здесь остаться, если буду хорошо себя вести.
Борджа качал ребенка на руках, с обожанием улыбаясь ему.
— Верно, сможешь, если будешь хорошо себя вести. — Он оглядел всех нас.
Мужчины явно были знакомы с мальчиком. Джулиано делла Ровере улыбнулся ему и ущипнул за щеку.
— Ваше сиятельство!.. — обратился Родриго к Катерине. — Это мой сын и законный наследник Цезарь Борджа. Чезаре, это ее светлость графиня Катерина Сфорца, супруга капитана Джироламо Риарио.
Он бережно опустил Чезаре на землю. Мальчик, который только недавно научился ходить, отвесил низкий поклон с таким серьезным лицом, что Борджа, кардинал Джулиано и я невольно заулыбались.
Катерина одарила ребенка своей самой обворожительной улыбкой, преувеличенно церемонно опустилась в реверансе и нараспев произнесла:
— Цезарь Борджа, ты умен не по годам и носишь королевское имя.
— Я и буду королем! — заявил мальчик, делая вид, что вытаскивает несуществующий меч и пронзает Джироламо.
К моему удивлению, тот вскрикнул, схватился за живот и зашатался словно раненый, отчего ребенок пришел в полный восторг.
Взрослые снова засмеялись.
— Но в Италии нет королей, за исключением Неаполя, — вставила я благодушным тоном, хотя на самом деле была потрясена до глубины души.
У Борджа, действующего кардинала, есть сын!
Борджа снова подхватил ребенка на руки, игриво щелкнул по носу и с нежным укором сказал:
— Ты должен стать кардиналом, как твой отец, а потом, в один прекрасный день, если на то будет воля Господа, сделаешься Папой.
— Разве ты не хочешь быть отцом короля или императора? — упрямо настаивал Чезаре, что вызвало новую волну смеха.
В следующий миг он заметил что-то, внезапно замолк и крепко вцепился в отца. Мы проследили за его взглядом, обернулись и увидели, как к нам приближаются две женщины.
Первая выглядела постарше, ее красота давно увяла, в русых волосах блестели седые пряди. Она была тонкая и невысокая, с острым подбородком и большими, слегка навыкате, глазами. Несмотря на жару, дама шла в тяжелом платье из черного бархата и плотного золотого шелка и как будто нисколько от этого не страдала. Ее суровый, лишенный живости взгляд был прикован к Чезаре, однако при виде Джироламо и Катерины она остановилась, опустила глаза в землю и сделала реверанс.
Женщина оставалась в этой позе, пока Борджа не сказал:
— Моя кузина Адриана де Мила из Валенсии, вдова Людовико Орсини. Она помогает присматривать за детьми. — Он кивнул на вторую женщину и продолжил: — А это Ванноцца Катанеи, мать моих детей.
Пока Борджа по очереди представлял всех, мы с Катериной улыбались и произносили полагающиеся слова, хотя я видела, как широко раскрылись глаза моей госпожи. Я лишь надеялась, что у меня не такой ошарашенный вид.
Ванноцца — крупная женщина, всего на полголовы ниже самого Борджа и в два раза шире его в талии — была одета так же роскошно, как и прочие дамы, присутствующие здесь. На ней было серовато-голубое шелковое платье и тяжелое ожерелье из сапфиров и алмазов. Однако все впечатление портило декольте. Корсет оказался зашнурован слишком туго, отчего большие груди комично вздымались и Ванноцца запросто могла бы упереться в них подбородком. Волосы, которые, как я решила, изначально были того же цвета, что и темные брови, полыхали оранжевым оттенком сушеного абрикоса. Очевидно, она недавно сильно растолстела. Плоть так и выпирала из разрезов рукавов вместе с тонкой шелковой рубашкой, и швы на корсете над талией были натянуты до предела. У Ванноццы было приятное овальное лицо с правильными чертами — если она и не смотрелась писаной красавицей, то, во всяком случае, отличалась миловидностью. На вид ей было не больше двадцати. Безупречно гладкая кожа сияла, как мрамор дворцовых стен, а глаза, подведенные сурьмой, отливали темнотой. В них отражалась пустота и холодное высокомерие.
Ванноцца не стала приседать в реверансе, потому что прижимала к себе голого полугодовалого младенца, который не позволял делать широких движений, и ограничилась вежливым кивком. Она внимательно, серьезно рассмотрела нас, женщин, и стала пересаживать младенца на другую руку, чтобы он не тянул за ожерелье. Тут я заметила у нее на пальце золотое обручальное кольцо. Его надел ей не Борджа, а какой-то другой мужчина.
Родриго назвал ей наши имена, и я снова вспомнила Бону. Если бы она знала, что меня только что познакомили с любовницей кардинала и его сыном!