— Нет, — ответила она с обезоруживающим обаянием и продолжила грудным женственным голосом, какого я ни разу не слышала у нее: — Иначе я никогда бы не ослушалась тебя. Прошу прощения, но я так хотела увидеть воочию своего супруга, что не могла больше ждать. Теперь, когда мое желание исполнилось, я совершенно счастлива.
Последние слова она произнесла с наигранным подобострастием, откровенно потешаясь над мужем. Однако Джироламо совсем не знал Катерину, поэтому ничего не понял.
Он выслушал ее, кивнул, принимая оправдание, и спокойно сказал:
— Что ж, едем, и побыстрее. У меня полно неотложных дел. — Он повернулся спиной к своей благородной супруге, даже не подумав поклониться, и жестом велел стражникам возвращаться к лошадям.
Катерина не двинулась с места. Она стояла, глядя туда, где недавно находился Джироламо. Ее фальшивая подобострастная улыбка быстро исчезла, а глаза сузились от сдержанной ярости.
Пока все садились на коней и возвращались к экипажам, я тронула ее за локоть и позвала:
— Ваше сиятельство!.. Нам тоже надо ехать.
Она стояла спиной к присутствующим, только я видела ее лицо и слышала голос.
— Паршивый рыбак! — пробормотала Катерина вполголоса, затем снова растянула губы в притворной улыбке и развернулась к дожидавшемуся эскорту.
Остаток пути графиня ехала верхом, а мы с горничными сидели в экипаже. По мере приближения к городу нам пришлось останавливаться через каждую четверть мили, и Катерина спешивалась, чтобы ее могли приветствовать кардиналы в алом облачении и благородные римляне. С наступлением ночи мы прибыли во дворец кардинала Урбино, расположенный в северной части города. Дворец был великолепен, только что отремонтирован, с мраморным фасадом, колоннами, фризами и фронтонами, но улицы, ведущие к нему, пребывали в ужасном состоянии. Между камнями пробивалась трава, нашему вознице приходилось прогонять с дороги пасущихся коз, зайцы проносились под копытами коней и проворно скрывались в поле, раскинувшемся напротив дворца.
Катерина, измученная поездкой, крепко заснула, несмотря на несносную жару. Она не шелохнулась, даже когда под окном спальни завыли волки.
Я проснулась на рассвете, потому что рядом кого-то рвало. Выскочив из постели, я обнаружила свою госпожу. Она склонилась над тазом, совершенно обнаженная. Я отыскала тряпку, смочила водой из кувшина, приподняла ее влажные от пота волосы и прижала прохладную ткань к затылку.
Когда приступ прошел, Катерина распрямилась и взглянула на меня. Ее лицо побелело, веки и ноздри трепетали.
— Это из-за еды? — спросила я.
Мы обе накануне отдали должное роскошным яствам и выпили немало вина.
Она помотала головой. Катерина дрожала всем телом, лоб блестел от пота, выступившего из-за удушливой жары.
— Он просто ужасен, — прошептала она. — Грубый, неотесанный. Я хочу домой.
Я снова смочила тряпку и обтерла ей лицо. Мне хотелось сказать, что ее супруг просто переволновался, у него сложный период, в жизни он, конечно, гораздо лучше, чем кажется, но это была бы ложь.
Поэтому я произнесла другое:
— Я рядом с тобой, мадонна. Ему сначала придется убить меня, если он захочет тебя обидеть.
Возможно, я сказала что-то не то, потому что ее глаза вдруг наполнились слезами. Но она подавила их усилием воли и решительно сказала:
— Я не больна. Это все из-за проклятой жары.
Я подумала, что если первое утверждение — правда, то второе — точно ложь, но не стала с ней спорить. Вместо этого я прополоскала тряпку, выжала и приложила к ее горячему лбу.
— Поедем со мной, — сказала она. — Я хочу, чтобы сегодня ты была рядом.
Не слушая возражений, Катерина заставила меня снять черное вдовье платье и дала вместо него наряд из темно-синего шелка, вышитый серебряными листьями. Платье оказалось лишь немного коротко и широковато в талии.
Несмотря на жару и солнце, которое нещадно палило даже в этот ранний час, Катерина оделась в подвенечный наряд со всеми полагающимися атрибутами. Нижнее платье было из черного шелка, вышитого розами и с продернутой золотой нитью, которая создавала ромбический рисунок. Черный корсаж и рукава покрывали такие же ромбы, украшенные золотыми бусинами. Сверху графиня надела платье из малинового атласа и тяжелый плащ из черного бархата с вышитым гербом Сфорца. В ушах у нее сверкали крупные рубины, шею украшали такие же камни на золотой цепи толщиной в палец и длинная нитка жемчуга, подаренная Джироламо.
Был день Святой Троицы, и весь Рим ликовал. Джироламо, натужно улыбающийся и сердитый, явился в переливающейся шелковой тунике небесно-голубого цвета с вышитым золотым дубом. Он со своей свитой возглавил процессию, Катерина ехала следом на белой кобыле. Я двигалась сразу за госпожой, перед представителями самых знатных семей Рима — Гонзага, Орсини, Колонна — и миланскими придворными. Мы проехали через центр города по широкой виа Ректа, проложенной вдоль Тибра, который недавно расширили и одели в кирпич по приказу Сикста. В Риме были сотни церквей, больше, чем мне когда-либо доводилось видеть, и сейчас все их колокола звонили. Этот звон заодно с приветственными криками народа, запрудившего улицы, оглушал меня.
Катерина позабыла обо всех своих волнениях. Оказавшись на публике, она снова превратилась в уверенную, сдержанную графиню, жену второго по важности человека в Риме. Моя госпожа поворачивала голову из стороны в сторону, махала народу, и я видела ее радостное, сияющее лицо.
Мы проезжали мимо бесчисленных церквей, многие из них нуждались в серьезном ремонте. Шпили у них были сломаны, кирпичи выпадали из кладки, окна разбиты, а каменные ступени за долгие века настолько износились, что вряд ли было можно подняться по ним. Попадались на пути лавки, новые и старые — в основном там продавали религиозные сувениры для паломников, которым приходилось пересекать виа Ректа, направляясь к святым местам, — парки, часто пустынные и заросшие, скопления грязных лачуг. Нам встречались и основательные дворцы, принадлежавшие богатым семействам и не менее состоятельным кардиналам. Я решила, что, когда древние римские храмы были новыми, они походили на эти квадратные белые строения из туфа. Их входы тоже были обрамлены мраморными колоннами с резными капителями и украшены изображениями всевозможных богов и херувимов.
Наша кавалькада повернула на запад и пересекла мост, ведущий к невероятно огромной папской крепости, где некогда покоились кости императора Адриана. Это был замок Сант-Анджело, массивный каменный цилиндр с множеством этажей, его кирпичная кладка так выцвела от солнца и ветра, что определить ее изначальную окраску было невозможно. Предание гласило, что примерно девятьсот лет назад, когда в городе свирепствовала ужасная чума, на крыше крепости появился архангел Михаил и убрал в ножны свой меч, после чего эпидемия прекратилась и Рим был спасен. Когда мы переезжали реку Тибр — мутно-коричневый поток, несущий горы мусора и воняющий отбросами, к моему горлу подступила тошнота, и я закрыла нос рукой.