— Неверно. Демоны воюют с детьми воздуха с момента появления человечества.
— Эта война не имеет к нам никакого отношения.
Маргред вопросительно приподняла брови.
— Даже учитывая, что ты сам наполовину человек?
Дилан оцепенел.
— Я — селки. Как бы то ни было, у порождения огня нет причин или повода нападать на тебя.
— А я и не знала, что им нужен повод.
— Разумеется, нужен, Маргред. Подумай сама. Дети моря всегда сохраняли нейтралитет в войне, которую Ад ведет с человечеством. Для чего демону понадобилось набрасываться на тебя, рискуя навлечь на себя гнев короля?
Его аргументы потрясли ее. Но она упрямо возразила:
— Можно подумать, Ллир станет обращать внимание на такую мелочь.
— Если не он, то уж Конн, во всяком случае, — ответил Дилан. — Он не оставит безнаказанным нападение на одного из его подданных.
Она одарила его яростным взглядом.
— Нет, конечно. Он всего лишь пошлет тебя, а ты заявишь, что это невозможно.
— Признай, по крайней мере, что такое маловероятно. Зачем детям огня нарушать баланс сил?
— Не знаю. Я не политик. — Разочарование родилось и крепло у нее в груди, подобно придонному роднику. Она сказала Калебу столько правды, сколько осмелилась, и он не поверил ей. А вот теперь и Дилан тоже не верит ей. — Я хочу вернуть свою шкуру.
Сочувствие смягчило жесткие черты его лица.
— Маргред… — Он потянулся к ней.
Она оскалила зубы.
Руки его безвольно упали вдоль тела.
— Ну, будь же разумной. Для чего демону забирать твою шкуру?
— Чтобы уничтожить меня.
— До какой степени?
— Говорю тебе, я не знаю. — От отчаяния голос ее сделался визгливым и пронзительным.
— Разве не более вероятно, что на тебя напал человек? Рыбак, например, — предположил Дилан. Как будто она не могла почувствовать разницу между мужчиной, которого кормило море, и демоном, которого породил огонь. — Или какой-нибудь браконьер, которому приглянулась твоя шкура.
— И поэтому он ждал, пока я благополучно не вылезу из нее, чтобы потом швырнуть ее в огонь? Какой в этом смысл?
— Во всяком случае, в таком поступке больше смысла, чем в утверждении, что другой элементаль пожелал покончить с самим фактом твоего существования.
— Я почуяла запах демона, — упрямо ответила Маргред.
— И чем же он пахнет?
— Огнем.
Дилан фыркнул.
— Твоя шкура горит, и ты чувствуешь запах пламени. Просто замечательно!
Она размахнулась и изо всех сил ударила его по лицу. Голова его качнулась назад. Ладонь обожгло как огнем. Но ей было все равно. В душе у нее бушевал ад.
— Можешь смеяться надо мной, Дилан, если осмелишься. Но я понемногу умираю каждый день, оказавшись в ловушке в этом месте. В этом теле. И когда я умру, это будет навсегда. Лишившись своей шкуры, я утратила бессмертие.
На щеке у Дилана алел отпечаток ее ладони. Остальную же часть лица заливала смертельная бледность. На нем не отражалось вообще никаких чувств и эмоций.
— А если ты ее получишь, то удовлетворишься этим и снимешь свои обвинения?
Если бы только она получила свою шкуру обратно…
В груди у нее родилась робкая надежда. Она снова будет свободной. Сможет стать самой собой. Сможет вернуться в море. Сможет…
«Оставить Калеба…»
Эта мысль камнем легла ей на сердце. Маргред показалось, что она перестала дышать.
Это ведь именно то, чего она хотела, напомнила она себе. Родное, глубокое, туманное море, переменчивое, непостоянное, играющее всеми красками и искрящееся всеми формами жизни. Колышущиеся леса ламинарий, ковры из анемон, заросли кораллов и губок. Да разве можно променять жалкое существование на ограниченном клочке суши в течение еще более ограниченного количества лет на вечную жизнь в безбрежном океане?
Удовлетворишься ли ты?
Она уже открыла рот, но слова не шли с губ. Пальцы ее помимо воли легли на ожерелье на шее.
Дилан вдруг устремил взгляд куда-то поверх ее плеча. Он замер в неподвижности, как сжатая пружина, готовая мгновенно распрямиться, или как мурена, завидевшая добычу.
— Привет, братишка, — вкрадчиво произнес он.
Братишка, чтоб ты сдох…
Калеб вперил немигающий взгляд в этого засранца, обхаживающего Мэгги. У него руки чесались надеть на молодца наручники и отволочь его в участок. Он вполне мог с ним справиться. Парень был моложе и выше — значит, и руки у него были длиннее, — а вот веса в нем явно недоставало. Скорее всего, не опытен в драке. Не вооружен. Разве что он прятал нож в кармане своих символических шортов.
Калеб наблюдал за ними с того самого момента, как поднялся на вершину холма. Мэгги нервничала, что-то доказывала парню, и разговор у них явно шел на повышенных тонах. Но скрытая близость, даже интимность их поз железной хваткой вцепилась ему в горло. Больно кольнула в сердце.
А потом Мэгги отшатнулась и закатила парню пощечину, звук которой, подобно выстрелу, эхом отразился от прибрежных скал.
К чести малого следует отметить, что он не попытался ударить ее в ответ.
Пока что.
— Кто ты такой, черт тебя побери? — рявкнул Калеб.
Невыразительные черные глаза удивленно расширились.
— Разве ты меня не узнаешь?
Что-то в насмешливом тоне, в котором сквозила легкая издевка, в кривой улыбке вдруг показалось Калебу странно знакомым. И в душе у него зашевелился червячок сомнения.
Раньше он мечтал о том, что когда-нибудь его брат вернется обратно. Появится из ниоткуда во время бейсбольного матча, или позвонит в дверь рождественским утром, или окажется подле больничной койки Калеба, когда он откроет глаза.
Но не будет стоять полуобнаженным на берегу острова, угрожая его женщине.
Калеб тряхнул головой. Если Дилан еще жив, то сколько ему должно быть сейчас? Тридцать шесть? Тридцать семь. Так что этот мальчишка никак не мог быть его братом.
— Нет, — ответил Калеб.
— Ты меня убиваешь.
Калеб не улыбнулся.
— Могу я взглянуть на ваше удостоверение личности, сэр?
— У меня его нет. — Парень мотнул головой в сторону Мэгги. — Спроси у нее, кто я такой.
— Мэгги, ты знаешь этого человека?
— Да. — Она воинственно задрала подбородок. Ее темные глаза вспыхнули, и его как будто ударили в живот. Душевную боль лишь усиливало осознание того, что она, получается, лгала ему с самого начала. — И ты тоже.
— Возвращение блудного сына, — легко, почти весело произнес Засранец. — Разве не эту историю так любила миссис Прюитт? И разве не полагается тебе заколоть упитанного тельца или что-нибудь в этом роде?
Калебу и в самом деле страшно хотелось кого-нибудь убить.