— слишком маленькая рыба, чтобы выходить из самой высокой башни.
— Его руки, которыми эти решения претворяются в жизнь, — это Девантора. Видеться я буду с ним.
Что? Кирихара резко оборачивается на Бирч. То есть да, как могло бы быть иначе, но…
— Мэм, при всем уважении… — начинает он, старательно подбирая слова, — и вы все равно уверены, что вас там не убьют?
Он одергивает себя: это звучит так, будто бы он сгущает краски и пытается посеять в Бирч тревогу.
— Девантора — второй человек в Картеле после Ольбериха Басира. То, что вместо себя Басир пришлет его, — это хороший знак. Дает понять, за кого нас принимает Картель. Будем надеяться, что его аналитические способности позволят оценить сделку, которую я хочу предложить Басиру.
Она говорит это совершенно будничным тоном, и Кирихаре от этого очень сильно не по себе. Кажется, она с легкостью оседлала темп сумасшедшей Джакарты, а он не успевает даже догнать ее мысль.
— Сделку, мэм? — как хороший мальчик, спрашивает он. По возрасту агент Бирч, наверное, чуть младше его матери — ей точно за сорок, и чувствует он себя при общении с ней так же.
— Скормим ему полуправду. Скажем, что мы действительно в городе из-за Гринберга, но не из-за его оттисков, а пришли именно за ним.
Задача «поймать Гринберга» действительно была в установке сверху, но как дополнительная. Основной задачей группы являлось изъять оттиски с рынка и доставить их в Вашингтон.
— Я расскажу ему, что Служба десятилетиями пытается найти Гринберга. Каков шанс, что, возникнув из небытия в Джакарте, он не скроется на следующие десять лет?
— Пока звучит очень близко к правде, — поправляет очки Кирихара.
Бирч кивает. Она спокойна и явно знает, что делает. Свежий макияж на темной коже, тугой пучок, аккуратные серьги и такой вид, будто она действительно находится всего лишь в очередной рабочей поездке.
— И главное, я скажу ему, что, поймав Гринберга, мы отдадим его Басиру.
— Простите? — моргает Кирихара. А потом понимает сам.
Если они заявят, что хотят посадить Гринберга, Девантора спустит их по лестнице, чтоб они его босса лишний раз не расстраивали. Учитывая то, что они знают про социальные связи Басира с другими фигурами преступного мира, Басиру не нужен Гринберг в тюрьме: Басиру нужен мертвый Гринберг.
— Я дам Деванторе понять, что американское правительство не прочь избавиться от Гринберга навсегда… Конечно, в ходе беспорядков в далекой стране в Индийском океане. Конечно, без какого-либо участия американских спецслужб в этом. Все остаются в выигрыше. Ну, и одно дело — перестрелять местных, другое — агентов спецслужб США. Он не станет меня убивать. Тем более с порога.
— Но какова вероятность, что Девантора поймет именно то, что вы хотите, чтобы он понял, и передаст Басиру именно то, что вы хотите, чтобы он передал? — уточняет Кирихара.
— Ты сомневаешься в моем навыке ведения переговоров, Эллиот? — от смущения его спасает только то, что Бирч слегка усмехается.
Она выглядит такой спокойной и уверенной, будто бы уже знает, чем все закончится. Возможно, это то, что называется опытом. У Кирихары такого нет. Кирихара мало что видел на этой работе — возможно, именно поэтому вся эта ситуация ему кажется неисчислимым набором неизвестных переменных.
— Нет, мэм. Я сомневаюсь в адекватности Деванторы.
Он мало что видел на этой работе, зато видел Девантору в порту, и тот… произвел на него некоторое впечатление. Такое прям «я буду мучить тебя во время сонного паралича еще лет пятнадцать» впечатление.
— Он работает на Басира почти пятнадцать лет. В криминальной области мало какие межличностные отношения могут исчисляться таким сроком. Да, судя по информации из досье, Девантора эксцентричен, но он полностью устраивает Басира на своем месте.
В ее словах есть смысл, но Кирихара все равно считает, что коэффициент опасности намного превышает желаемый (и тот, который ему обещали, когда он сюда отправлялся).
— А если он будет не в духе? — интересуется он.
— А с чего ему быть не в духе? — в обычно лишенном эмоций голосе Бирч угадывается хмык. — Оттиски у Басира, они победили. Наоборот, думаю, сейчас самое подходящее время, чтобы навестить их, — она говорит это так, будто собирается на ланч к старому знакомому.
Кирихара качает головой.
Она паркует машину в двух кварталах, и Кирихара ничего не может с собой поделать, но чувствует волнение и вину, когда она отстегивает ремень безопасности и открывает дверцу, чтобы выйти.
— Если вдруг что-то пойдет не так, я дам знать, — говорит она, заглядывая в салон, и захлопывает дверцу автомобиля.
Какое-то время Кирихара провожает взглядом ее изящный силуэт, затянутый в темную блузку с коротким рукавом и тонкие льняные брюки, а потом откидывается на сиденье, немного опуская спинку. Позвоночник ломит, голова гудит: слишком много всего произошло за эту ночь.
Он думает про пули, свистящие в сантиметре от лица, твердость стены под лопатками, когда тот яванец приказывает им встать в ряд, и дуло чужого пистолета, направленное ему в подбородок. Какие-то воспоминания хочется просто вычеркнуть — от стыда за свою неумелость, от неловкости, от раздражения.
Кирихара хмыкает, склоняя голову набок и прикрывая уставшие глаза. Что оказывается удивительно, так это то, что почти все три эмоции он испытывал в основном, когда открывал рот — Кирихара морщится с закрытыми глазами — Эйдан Рид.
Кирихара знает, что он производит впечатление сдержанного и рационального человека (и сам старается о себе так думать), однако он знает и то, что, несмотря на «сдержанность» и «рассудительность», его симпатии и антипатии всегда вспыхивают стихийно: он редко когда может их спрогнозировать, хотя и может назвать качества, которые в людях ему импонируют и которые раздражают.
Николас — неуверенный в себе и поддакивающий тем, кто выше по статусу или берет на себя доминирующую над ним роль, — вызывает желание сказать «слушай, расслабься», хотя все эти качества в других людях выводят его из себя. Может быть, дело в уме: Кирихаре импонирует интеллект, каким бы характером он ни был прикрыт.
А Эйдан Рид умен. У него хорошо поставлена речь, он мастер провокаций и с первого взгляда способен вычислить, на чем можно сыграть: недаром он сцепился языками именно с Кирихарой и использовал его раздражительность.