Читать интересную книгу Патриарх Сергий - Михаил Одинцов

Таким образом, сама идея созыва «примирительного собора» оказалась невозможной.

Летом 1925 года представителю ОГПУ Евгению Александровичу Тучкову было поручено провести переговоры с митрополитом Петром по вопросам положения православной церкви и принципиальных основах ее взаимоотношений с властью. Тучков неоднократно приглашал к себе митрополита и вел с ним переговоры о положении церкви в обществе и о принципиальных основах возможных взаимоотношений между ней и государством. В качестве условий возможного правового признания (легализации) православной церкви как целостного организма выставлялись следующие требования: исключение (вывод за штат, отправление на покой, запрещение в священнослужении и т. п.) из числа иерархии «политически неблагонадежных» епископов; осуждение заграничного (карловацкого) духовенства; издание декларации о лояльности церкви; согласование с властями вопросов, касающихся назначения епископата и других наиболее важных внутрицерковных проблем. Хотя ничего нового со стороны властей не выдвигалось и патриарх Тихон ранее давал принципиальное согласие по всем этим пунктам, Петру Полянскому не удалось установить приемлемых отношений с властями. Более того, в органах ОГПУ он рассматривался как фигура «политически неблагонадежная» и «неподходящая» на пост главы церкви.

Петр, со своей стороны, тяготился контактами с ОГПУ. Он считал, что церковь должна и имеет право общения непосредственно с руководителями Советского государства, настаивал на встрече с Рыковым и Калининым, выступая за продолжение той линии, что закладывалась во время встречи с обоими патриарха Тихона. Петр не был ни дипломатом, ни политиком, поэтому некоторые его поступки воспринимались властью весьма болезненно. Главная цель для местоблюстителя, считал Петр, быть со Христом и народом церковным, то есть возглавлять церковь и находиться с большинством паствы. При решении церковных вопросов Петр нередко советовался с архиепископом Феодором (Поздеевским) — настоятелем Данилова монастыря, занимавшим довольно жесткую позицию в отношении советской «безбожной» власти и вообще не одобрявшим контакты с ней. Обращался он также за консультациями к видному дореволюционному общественному и церковному деятелю А. Д. Самарину, который ранее был осужден Ревтрибуналом. И эти контакты с неблагонадежными, по версии ОГПУ, лицами вызывали раздражение.

Вдобавок, что также не нравилось ОГПУ, Петр отвергал обвинения обновленцев в «контрреволюционности» Патриаршей церкви. Свое личное мнение он изложил в специальном послании от 27 июля 1925 года: «Будем пребывать в союзе, мире и любви между собой, будем едино, помогая друг другу, охранять нашу православную веру, являя везде и всюду пример доброй жизни, любви, кротости, смирения и повиновения существующей гражданской власти, в согласии с заповедями Божиими, памятуя, что Церковь Христова ведет верующих только к духовно-нравственному совершенствованию и нет в ней никакого места для политической борьбы, дабы власть видела это, и Дух Божий возглаголал бы через нее благая о Церкви Святой»[97].

Ряд епископов, среди них был и Сергий Страгородский, братски советовали Петру более определенно разъяснить позицию свою и церкви по отношению к государству. Это нужно, подчеркивали они, потому что тему «политиканства тихоновщины» вслед за обновленцами подхватила советская пресса. Петр согласился и даже приступил к составлению специальной декларации, посвященной исключительно этой теме. Ее необходимость вытекала из того факта, что государство видело в качестве возможного переговорщика о легализации православной церкви ее действующего возглавителя, то есть именно митрополита Петра, каковым оно его признавало. Послание (завещание) патриарха Тихона рассматривалось на тот момент государством лишь как документ, хотя и исключительно важный, но имеющий теперь внутрицерковное значение и не могущий быть принятым им, поскольку подписавший его глава церкви скончался и его права перешли к другому представителю церкви.

Но было поздно. В недрах 6-го отделения ОГПУ приступили к подготовке «операции» по замене Петра более податливым и лояльным человеком. В этот период ОГПУ по-прежнему оставалось силой, формирующей советскую государственную вероисповедную политику и являлось главным «куратором» религиозных организаций. Непосредственно функцию надзора осуществляло 6-е отделение секретно-оперативного отдела, возглавляемое Е. А. Тучковым, получившим в церковной среде прозвище «игумен». Он считал выбор патриарха Тихона в отношении Петра неудачным и давно предлагал заменить его на более покладистую фигуру. Весной — летом 1925 года он принимается искать среди архиереев подходящую кандидатуру. И продумывает возможные меры по низложению митрополита Петра.

…В ранний час 3 июня 1925 года Тучков сидел за своим рабочим столом. День обещал быть хлопотным и ответственным: начиналась новая игра против православной церкви. Все необходимые агентурные сводки, справки и доклады лежали у него на столе. Не хватало лишь того, кто по плану спецорганов должен был сыграть роль «взрывного устройства». Но об этом у него уже была договоренность с Владимирским централом, который направил в Москву «папашу», так про себя чекисты называли возможного нового их переговорщика.

Наконец раздался стук в дверь. Вошедший конвоир протянул пакет. Бегло проверив его сохранность, прочтя надпись: «Сов. секретно. С личностью. Москва. СО ОГПУ. Тов. Тучкову», вскрыл. Записка в несколько строк сообщала: «Владимирский губернский отдел ОГПУ при сем направляет под конвоем епископа Яцковского, согласно Вашего распоряжения, и кроме сего сообщаем, что случившаяся некоторая задержка в отправлении является по причине болезни Яцковского».

— Введите, — приказал Тучков конвоиру, все это время стоявшему по стойке «смирно».

В кабинет вошел, тяжело опираясь на палку, высокий грузный человек. Одышка, слезящиеся глаза — все свидетельствовало о его болезненном состоянии. Бледный цвет лица, что называется «ни кровиночки», выдавал в нем тюремного сидельца со стажем, отвыкшего от солнца, воздуха и воли.

Опытному Тучкову достаточно было одного взгляда, чтобы понять душевное состояние собеседника. Он уже знал, как поведет беседу.

— Присаживайтесь поближе к столу, — не поднимая головы и не отрывая взгляда от бумаг, промолвил хозяин кабинета.

Приглашенный сел, затравленно озираясь по сторонам: казенные стол и стулья, серые стены, плотно зашторенное окно, в углу стенографист и часовой.

Выдержав долгую паузу, неспешно перелистывая страницы пухлого дела, Тучков наконец обратил внимание на вошедшего.

— Ну что же, будем знакомиться, я — Тучков Евгений Александрович. А вы?

— Архиепископ Екатеринбургский Григорий, в миру Яцковский Григорий Иулианович.

— Вот и ладненько. — Тучков стал что-то записывать в лежавший перед ним документ. — Да не волнуйтесь вы так, — не отрываясь от бумаг, проговорил он, — не приговор пишу, а анкетку на вас выправляю… для формальности.

Мягкость обхождения следователя немного успокоила арестованного. Подумалось, что все обойдется, если объяснить сейчас все сразу.

— Зачем я тут? Срок мой заканчивается через два месяца. Мне надо домой…

— Отвечу, отвечу… Однако анкету заполним. Ваша национальность?

— Русский.

— Образование?

— Высшее духовное.

— Где служили?

— В Баку, Екатеринбурге.

— Когда, где и кем арестованы?

— 2 августа 1922 года, по ордеру ГПУ, в городе Екатеринбурге, в своей квартире.

— По какой статье обвинялись? Каким было решение Ревтрибунала?

— По делу о сопротивлении декрету об изъятии церковных ценностей… Три года тюрьмы.

С чувством исполненного долга Тучков захлопнул дело и отодвинул от себя, как бы показывая: все неприятное уже позади, сейчас просто побеседуем. Благожелательно улыбаясь, он откинулся на спинку стула, потянулся и совершенно не к месту произнес:

— Вот и лето наступило. Шел на работу — солнышко, птички, теплынь… Эх, к речке бы сейчас, на природу… А вам как погодка?

Допрашиваемый, явно обескураженный настроением и словами «начальника», нерешительно протянул:

— Д-а-а-к… я и не видел всего этого. Знаете ли, тюрьма, вагон… Но… Бог даст, еще по теплу и мне посчастливится выйти.

— А вот этого: «Бог даст» да «Боже мой» — при мне не надо! Не люблю. Разговор у нас с вами предстоит серьезный. Вскрылись новые обстоятельства, указывающие на вашу антисоветскую деятельность.

Опешивший епископ промолвил:

— Да помилуйте, я три года в исправдоме. В одиночке мыши и вши мне соседи, какая там антисоветская деятельность?!

— Милый мой, — когда Тучков «заводился», он переходил на фамильярный тон, — не держите нас за дураков. Имеется в виду то, о чем вы на допросах не сказали, — о делишках ваших в двадцать втором году.