Читать интересную книгу Каждый сам себе дурак - Кирилл Туровский

Ночью довольно тихо. Ночью на улицах почти нет «чужих». Ночью всегда можно поймать крупные неприятности, а может, даже и приключения. Но однозначно, все, кто попадаются тебе, уже не скучны.

Иногда мне навстречу появлялись редкие персонажи ночи. Им давно ничего не надо, они давно залили себе внутрь различного пойла. По крайней мере они разбавили им свою тупость. Отдали дань Дионису, Рабле и сорока градусам Менделеева. Хотя и Менделеев тоже плохо кончил.

Западный Город стал враждебным и чужим. Просто. Без причин. Мне никто не нужен. Я никому не нужен. А что? Пускай. Это даже очень замечательно. Меня как будто здесь и не было. И все же я существовал. И все же я прозябал. И все же было очень грустно. Меланхоличные такие депресснячки накрыли.

Я шел мимо фасадов, деревьев, фонарей. Рекламных вывесок и плакатов. Какие-то яркие надписи зазывали меня.

Куда? Зачем? Почему? Все было фальшиво.

Обрывки зданий, куски дорог. Парки. Скверы. Площади. По крайней мере я был жив. А множество намного более умных людей вполне беспричинно умирало. Именно в этот момент. И потом. И всегда. Ничего не изменится. Пройдут миллионы лет одиночества, а будет только туман. Никогда ничто не закончится. Никогда никто не будет удовлетворен.

В тревожном свете луны и фонарей я видел знакомые лица. Они плыли мимо меня, меня не замечая. Они были знакомыми и одновременно совершенно неузнаваемыми.

Сначала вижу двух знакомых ребяток на «бэмке». Они мимо проскочили. Этих я знаю, они пребывают в творческом поиске пьяных тинок, возвращающихся поздно из кабаков. Церемонии неуместны, процедура отточена. Если девки не согласятся ехать на великолепный праздник сами, то один пес, пожалуй, все равно получат в торец и неизбежно поедут наслаждаться прелестями природы и Морем за Городом.

Как нас залечивают плотно отовсюду, мы все воняем и разлагаемся, время убивает нас ежесекундно, и надо отчетливо поторапливаться. Пока не поздно, надо реально действовать, бежать и кричать. Никогда не самоуспокаиваться. Пока, злорадствуя, тебя в дощечки не упаковали.

Затем увидел пожилого соседа. Я его знаю. Он существует в моем же доме. Он возвращается от своей еще более пожилой любовницы. Устав жить, он медленно бредит. Ему уже все параллельно. Сейчас он доковыляет, включит торшер, посмотрит в стену, застонет и выругается. Чуть позже он заснет и когда-то, спустя сто двадцать шесть дней не проснется. А пока завтра ему на работу. На свои десять штук в месяц он может нажраться только дешевой водкой. Ворвется тоска, он закатит глаза, изображение в зеркале остановится. И все-таки он чего-то ждет.

Дальше был Борис. Он весьма нервно передвигался. Он почти бежал и будет еще долго наворачивать круги по переулкам. Борис выпорхнул из одного небольшого зала казино. По-моему, это место называлось «Сан-Франциско».

Борис — интересный человек. Он претендует на роль тех, кто умеет летать. Это не шутки. Потому как, когда про это прознали те, кто также претендовал на эту роль, они выразили свое неудовольствие. В его голове вили гнезда ласточки, он также умел ориентироваться по облакам. Он даже пытался писать расчудесные стихи. А пока в абсолютно идиотской надежде на лучшее он проводит ночи здесь, причем даже не на блэкджэке или рулетке, а в зале игровых автоматов. Спецкор РТР в Самом Западном Городе Борис напивается, стучит по клавишам. Он никогда не выигрывает, он даже сам уже понял, что ему никогда не выиграть, и даже ловит от этого какой-то свой специфический драйв. Это уже просто имитация полета. Это уже просто абсолютный бред от усталости жить. Борис должен деньги всем и каждому, он проигрывает все свои заработки, оставляя деньги только для того, чтобы залить извращенное возбуждение от проигрышей алкоголем. Присев на синюю волну, он клянчит деньги у своих родителей, у своей девушки. Борису никогда не рассчитаться с долгами. Все это заставляло его постоянно и бестолково врать. Это был замкнутый круг. Он ругался и надеялся на некое подобие чуда, которое, может, и спасет его. Подобие чуда зыбко лелеялось, а вот само чудо не проявлялось. Позже он превратится в обычную рабочую скотину. В тот же самый миг он разучится летать, а ласточки прекратят вить в его голове гнезда. Ведь быдло и ласточки — понятия несовместимые.

Но хватит загоняться по другим. Ведь и свой шкурятничек имеется в наличии.

Словом, присел на лавку. «Желтые», понятно, шибко будоражили, поэтому пришлось немного по синей вдарить, чтоб осадило мал-мал. В мои годы терять было нечего. Как нечем было и обмануть окружающий мир. Чем, откуда? Я вспомнил про давешнее письмецо. А я уж и позабыл про него. Уехать, и как можно дальше уехать. Чего думать — в Большом Городе, вне всяких сомнений, лучше. Вспомнил содержание письма я с трудом. Это от беспокойства. А руки дрожали. Это уже от сегодняшних заморочек. Повторюсь, терять здесь было нечего.

Здесь, в Западном Городе, все равно бы ничего не изменилось. Как все были тяжелыми и тупыми, так все такими и остались бы. Кроме дележа на «Я» и шесть миллиардов бесспорных «чужих», люди делятся еще на множество категорий, к примеру, на быдло баранье и тех, кто тявкает. Я частенько потявкивал. И зачастую совершенно напрасно. И конечно, если бы я задумал прекратить свое жизненное путешествие, окружающие бы даже этого не заметили. Впрочем, в таком случае и с ними бы тоже все было покончено. По крайней мере для меня.

«Эге, — решил я, — ко мне сегодня еще приходит некоторое подобие мыслей». Помогает, могилка. Обнадеженный, я почехлил дальше.

Безусловно, что Бега, что Альфа совершенно ничего не секли. Хоти немного позже их собственные путешествия закончились вполне логично. Я поговорил ни о чем с Бетой. И в принципе был теперь этому бесконечно рад. А вот от Альфа, в отличие от нее, несколько позже ВСЕ поняла. Об этом позже.

А тот, кто научился цифровать пунктирчики, гарантированно проживет спокойно. И лишь иногда, в истерике, исключительно трясясь за свою зябкую жизненку, он Судет поднимать бараний свой таблоид, когда его, гавкнув, дернут за ошейник с экрана телевизора.

Меж тем я медленно, но верно продвигался к центральным улицам Города. Все блестело, пищало, бликало. Шелестело и мерцало. И казалось, что из каждого подвала доносится органная музыка. И казалось, что вот-вот феи начнут осыпать нас лепестками роз.

Вот и тупик Памяти Коммерсантов, бывший переулок Щорса. Днем здесь многолюдно, все заставлено палатками и киосками, легашами и теми же самыми коммерсантами. Ведь теперь все только и делают, что торгуют. Так что чего уж там.

Не знаю, как же меня так вставили «желтые Омеги», не знаю, откуда заплясала эта немыслимая вакханалия видеоизображения с саундом, но прямо на меня выплыл Лев Толстой. Ну в рубахе, портках нестираных, при бороде до пупа.

Он был конкретно и плотно зашторен. Это точно.

Увидев своими простецкими, но затуманившимися глазами меня, этот господин тут же поспешил поближе. А я хоть и опешил неслабо, задергался, но тем не менее где-то фоном мелькнула мыслишка, что было бы неплохо что-нибудь поиметь со старикана. Граф как-никак… У него изо рта что-то капало и это было не совсем приятно. Тем не менее я тут же пожаловался господину на слишком яркие огни, резкое пространство и туманные звезды. Он, конечно, не мог упустить случая все объяснить:

— Понимаешь, Северин, слово — великая вещь. Предложение, ясно, еще круче. Тем более если оно на полстраницы. Но, понимаешь, слово может разъединить людей, может соединить, — он замолчал и с опаской огляделся. — Ты понимаешь, о чем я, а? Берегись такого слова, которое может разъединить людей.

Мне показалось, что у него даже что-то за спиной блеснуло. Он снова с опаской осмотрелся и огорченно вздохнул.

Ну тут я из самоутверждения сказал уважаемому господину, этому престарелому мыслителю, что не согласен с ним в корне, но спорить не собираюсь. Он задумался и протянул мне фляжку.

Кстати, одет он был довольно прилично. Рубаха атласная, портки, хоть и грязные, зато бархатные. Так что вряд ли бы с ним случились неприятности. Хотя, может, и наоборот. Толстому явно хотелось чего-то большего. Великие необычные люди, они все такие. Его понесло:

— Смотри, Северин. Смотри, дурья твоя башка. Теперь я рассказал им все. Они меня так просили, так просили. И что же? Я им все объяснил. Я написал им такую сладенькую чепухень, и быдло мне поверило. «Воскресение» называется, кажется… Я уж точно и сам не помню. Помню только, что про девку там какую-то правильную. Ты только глянь, какой кэш на кармане!

Я зажмурился и заболтал головой.

Ярко-серо. Ярко-серо. Открываю — видение не исчезало.

Оно возбужденно раскачивалось. Трясущимися руками оно доставало приятные глазу пачки ласковых баксяток. Если бы только они повалились на асфальт, я бы помог их собрать исходя из некоторых своих проводок… Все-таки этот рерайтер действительно отхватил гонорар за свой бук. Я тут же предложил взять на ближайшей точке экстази. Его глаза радостно заблестели. Давай, конечно давай, прилип он ко мне. Все это было достаточно страшновато, но ради экса я готов был стерпеть и худшее. Но не успел я раскатать маршрут нашего предполагаемого путешествия и поймать тачку, как в его голове запульсировала очередная оригинальная идейка. Уж, на это он был способен: