«Имя твоё каплет мёдом сквозь соты губ…»
Имя твоё каплет мёдом сквозь соты губ;имя твоё – у грядущих галактик излук;имя твоё – птицы подстреленной стон;имя твоё в одеяньи земных веков.
Имя твоё.
Но в потоке разлукне различает мой тонущий слухголос, слова – это смыто давно.Неизбытно одноимя твоё.
«Судьба, оставь меня…»
Судьба, оставь меня;звезда, зайди…
Вот розовощёкие дети —совсем крохотные звёздочки.
а эти — туманные и слезящиеся —почтенные старцы на закате дней своих.
Интенсивно излучающие световую энергию —тридцатилетние мужчины,уверенно восходящие на вершину своей карьеры.
Нервный прерывистый свет —юноши, думающие о будущем.
Судьбы – звёзды.Судьбы.
Звезда, зайди;судьба, оставь меня.
Вот вижу,звезда упала.Мгновеньенебытиё.Забытьё.
И всё уложилось в мгновенье.
«Тонкою связаны ниточкой…»
Тонкою связаны ниточкой…Так просто её разорвать.Нелепейшая из ошибок!Или слепая судьба?
Упрётся всё в ожиданиечетверть часа в метро.…Встречи и расставания,как в итальянском кино.
Отсвет в глазах затаённойдавнишней страстной мольбы,как глас в небесах опалённыхархангельской грозной трубы.
Вглядываюсь тревожнов чёрный, как горе, тоннель.Возможно, всё невозможноеотпустит нас хоть теперь?
…Я так в эту ночь бежала,от чего-то спасаясь во сне.но горя звенящее жаловсё больнее жгло сердце мне.
Да только зачем я проснулась? —нырнуть в этот чёрный тоннель?От страха вдруг содрогнуласьнастежь раскрытая дверь
и долго билась о притолоку.Как ещё только осталась цела?Зачем нам вовеки и приснолюбимых в уста целовать?
Кто выдумал это правило,самое злое из всех?наверное, наши пращурыподняли б его на смех,
за то, что излишне ранящая,ласка была столь груба.– О Боже! какие мы разные, —перекатывается на губах.
Как эта боль унизительнаи зла, ты понять должна.но нет более неотвратимогов судьбе, чем сама судьба.
На табло часов электронныхистекшие четверть часа.И вот из дверей вагонных,глазами тревожно ища,
выходит. Пусть всё устранится,как звуки в немом кино.Сомненья не в счёт. Остаётсяза гранью возможного всё.
Ах, с бьющимся сердцем сладишь ли!А там, наверху, весна.Зеваки на эскалатореразглядывают тебя
и меня. И пусть будет сладостной,как первородный грех,судьбою или случайностьюнеотвратимость тех встреч.
Сломанная дудочка декабря
1. «Когда сгущаются ранние сумерки…»
Когда сгущаются ранние сумеркии мир погружается в зыбкую тьму,до боли в ладонях своих сжимающуюушедшего лета мольбу,
на площадях и в домах загораютсявесёлые ёлочные огни.И снова надежды в сердцах просыпаютсяс робкой надеждой, что сбудется всё в эти дни.
2. «Флейта знала, о чём она плакала…»
Флейта знала, о чём она плакалатой шалой буйной весной.Было сполна по счетам уплачено.В какой валюте? Страданье и боль.
Боль и страданье, да эти промозглые сумеркибез права преддверия января,да пальцы, сжимающие судорожносломанную дудочку декабря.
3. «Сломанная дудочка декабря…»
Сломанная дудочка декабря…А мороз всё крепчает.Кто-то ёлку уже наряжает,и свечи, потрескивая, горят.
Вот-вот в литавры ударит январь:стынут руки и стынет медь.над землёю ночь гнусавит, как пономарь,замусоленный псалтырь диковинных Вед.
Но весело пляшут на ёлках огниназло беспробудно-долгой зиме.…Дудочка, робко звучавшая, замрёт вдалеке,и ты навсегда позабудь о ней.
4. «Кошкой, мурлыкающей на коленях…»
Кошкой, мурлыкающей на коленях,жалость к себе усмиряет боль.
А летом флейта плакала по ночам,и была непонятна её тоска.И тёплая ночь прижималась к нашим ногами что-то ласковое шептала нам.
А флейта плакала. но смеялись мы…И флейты плач, и серебряный смеха звон.И стояла ночь, но не было тьмы.Но флейта знала, что мрак и холод придут потом.
Сосулька
Она из света,она из камня —вся искрящаяся и голубая.
Слёзы,невзначай обронённые,снегом не запорошённые,схваченные морозом.
Ничейные слёзы.
Голубые стихи
За окошком снег синий-синий.Это посеревшее небоотдало ему синеву.Солнце подслеповатоеоблепили снежинки мохнатые,летящие на луну.– Скоро лето, – твержу, – скоро лето.…Зелёное лето спряталось в синем снегу.
Тихий дождь за окном в эту ночь
Росинками – по маковкам церквей;дробинками – по лицам площадей;смешинками – в глубокий сон;пушинками – в тугую влажность крон;слезинками – в погашенный огонь;дождинками – в раскрытую ладонь.
Шарик улетел
Дворы – колодцы; улицы – траншеи.Слепят глазницы окон облака.Тягучий зной асфальт расправил. Шеисогнули крыши, и едва-едва
колеблет ветер ретушью ленивойискусно заштрихованный простор.Дыханье спёрло. Не хватает ливня.Да проку нет от редких облаков.
Ну и кого обрадовало солнцев таком гигантском каменном мешке?Ту девочку с косичками, быть может,с воздушным красным шариком в руке.
Она смеётся. Просто нету сладус тонюсенькою ниточкой в руке.Поднялся ветер. Он принёс прохладу.Вот только жаль, что шарик улетел.
«Раскалённое солнце распласталось…»
Раскалённое солнце распласталось медузойнад каменным мешком города.Весь в ожогах от прикосновенийего ядовитых щупалец,город пытался зализать раныедва заметным колыханием ветраи уползти в тень деревьев,обрубков, лишённых листвы.
«Занесённые песком дороги…»
Занесённые песком дороги…Только ветры свищут над пустыней.Погибающий от жажды странник.…Всё теряется в немыслимом просторе.
Ты ещё не допил этой чаши?…Красоты нетленной светлый искус…Господи! почто меня оставил?Свет небес – высокое искусство
торжества любви. В земной юдолипостигает путник безыскусныйсмысл скитаний. Нестерпимо больносвет пронзает грозовые тучи.
«Среди степей, под раскалённым небом…»
Среди степей, под раскалённым небомвсё выжжено, и зной слепит глаза.И солнце жалит беспощадным светом,как будто разозлённая оса.
Июль увяз в расплавленном асфальтеи задыхается в густой пылии духоте измученный. А сверху солнце жалитбольшой пчелой. Гудит. Жужжит. Палит.
И степь от солнечных ожогов в язвах:трава вся выжжена, растрескалась земля.И небо обожжённое лизалисвоими языками тополя;
и в мареве расплавленном калёный,усталый ветер крылья опустил.…но и такой, ветрами опалённый,сожжённый солнцем край, ты сердцу мил.
Пурга
Пошёл колючий мелкий снег.Мороз дышал. Всё стыло.Наверно, так гуляет бес.Закручены стихии
в один сплошной снеговорот.Спираль. Пружина. Вихремполёт снегов. Вновь поворотменяет ход событий.
Снежинки к небесам взмелои тихо опускалото хризантемою-зимой,то вновь начнёт сначала.
Колючий мелкий-мелкий снег,и нет пространства. Дализатмил собою ото всех,и очи не видали
ни света, ни земли, ни слёзколючих на колючемморозе. Ни луны, ни звёзд —один лишь снег сыпучий.
«Земля вся в царственном убранстве…»
Земля вся в царственном убранстве:алмазы, ленты, кружева…Снежинки кружат в лёгком танцеи оседают, не спеша.
Зима, казалось, не наступит,и после осени – веснашальные головы закружити свет больной сведёт с ума.
Но вот – белейшим покрывалом,бескрайней, мутной пеленойснега над зыбкой бездной всталии укрывают шар земной.
А шар земной – пушинка в бездне(слегка кружится голова)летит сквозь смерти и забвенья —не счесть потерь. И пустота
холодной ясностью пределавдруг обозначилась. Возникиз тьмы снегов слепяще-белой,всё озарив, бессмертный лик.
Тусклый свет