Читать интересную книгу Год - тринадцать месяцев (сборник) - Анатолий Емельянов

Как обо всем этом подумаешь, так тут и без засухи сон отлетит. Всякие разные сельскохозяйственные беды то и дело валятся на голову. Не помнит Сетнер Осипович ни одного спокойного года. Все, что Сетнер Осипович сделал за последнее время в колхозе и благодаря чему и окреп-то колхоз в Шигалях, да и сами-то Шигали преобразились, все это отчасти пришлось строить в обход строгих предписаний, а иной раз и в нарушение финансовых правил. Однако все это до поры до времени. И то, за что вчера тебя хвалили, сегодня за это же самое могут и по шапке… Вот тут и подумаешь, спорить ли с районными властями в критических ситуациях…

На днях ездили на республиканскую опытную станцию: со всего района собрались председатели колхозов и главные агрономы и поехали смотреть силосование соломы. Такие поездки часто практиковались в районе. Принимал в своем колхозе делегации и Сетнер Осипович: один раз — закладку сенажа показывал, другой — закладку сложной силосной массы из кукурузы, подсолнуха и бобов, третий — пастбища. А вот на сей раз нашлась новинка на стороне: силосование соломы. Ну и название же корму придумали: соломонаж. Ну как тут не поехать и не посмотреть! Хотя у Ветлова на этот счет есть свое мнение: как ты ни силосуй солому, как ни сдабривай разными приправами, а солома соломой останется, сена не заменит, тем более концентратов. Правда, зимовка предстоит тяжелая, судя по всему, дело как раз до соломы и дойдет. Конечно, в Шигалях не спали: косили на сенаж где только можно было, а пенсионеров организовали на заготовку веников, — нужда всему научит, а Ветлов хватил этого лиха достаточно. Засуха, да и вообще всякий тяжелый год, обнаруживают очень ясно слабости каждого хозяйства и способности руководителей.

Хотя Сетнер Осипович относился к силосованию соломы скептически и в практической пользе этой поездки очень сомневался — была не была! — собрался. Утром съехались к райкому и, чтобы не пылить на своих машинах по дорогам, разместились в двух автобусах. Садились хмурые да сосредоточенные, словно все были сердиты на то, что их оторвали от важного дела на такой пустяк — силосование соломы. Один секретарь райкома Егор Петрович Калашников казался весел и беззаботен, хотя это еще ни о чем не говорило, и каждый из них знал, что Калашников беспокоится о делах в районе не меньше каждого из них. Просто такой характер был у человека: без шутки, без веселой присказки да анекдота он, кажется, и жить не мог. А тут, наверное, видит, что все мрачные, и давай тормошить пожилого председателя «Гиганта» Луку Дмитриевича. А у того в молодости слабость была — женский пол, и правда или нет, а про его похождения ходили целые легенды. Только это было очень давно, Сетнер Осипович тогда еще и на свет не родился, когда молодой Лука увивался за юбками. И вот сейчас он вспоминал иной раз что-нибудь забавное или забавно и смешно рассказывал что-нибудь и из нынешнего. И все знали, что если Лука Дмитриевич приезжает в район на бюро или на какое-нибудь совещание, то обязательно в ресторане пообедает, а какой же обед в ресторане без стопочки винца! Вот Калашников и тормошит его: хороши, говоришь, у нас официантки в ресторане. А Лука Дмитриевич понимает, к чему клонит Калашников, и рад стараться, потешает своих товарищей-председателей:

— Новенькая особенно хороша. И где только откопал ее директор? Сел я обедать, а она и гак повернется, и этак, и улыбнется-то тебе, и глазки сощурит, ну, братцы, какой уж тут обед. Ну, я, старый мерин, и растаял, каюсь. А потом на часы-то глядь, у меня мороз по спине: опоздал на бюро! Поскорей рассчитался с этой красоткой да бегом, как спортсмен, весь взопрел, запыхался, еле живой добежал, на порог ступил, а Егор Петрович тут и спрашивает: «Сколько заложил?» А райком не обманешь, сами знаете, ну, я и признаюсь честно: «Сто пятьдесят водки и пива бутылочку». — И голосом Калашникова заключает Лука Дмитриевич свой рассказ: «Я о закладке сенажа спрашиваю, а не о водке».

Многие из тех, кто едет в автобусе, уже знают этот анекдот — сами свидетелями были, но многие не знают, и вот все весело смеются.

Тут уж следом пошли всякие старые и новые байки и анекдоты, и последние хмурые лица повеселели. Да и свой район уже был позади, и кажется, что чем дальше уезжали от своих колхозов, от повседневных и ежечасных забот и хлопот, тем легче делалось на сердце.

Так и доехали до места. Автобус остановился.

— Ну что ж, посмотрим, как солому надо силосовать! — сказал Егор Петрович, когда дверка распахнулась, вышел из автобуса. Из автобуса вышел, сделал два-три шага и упал. Подумали: споткнулся. Бросились помогать подняться. Но оказалось, что дело хуже. Сетнер Осипович побежал в контору опытной станции вызывать «скорую помощь», надеясь, что у Калашникова обморок от жары в автобусе. Но Егору Петровичу не потребовалась уже медицинская помощь, он умер, не дождавшись «скорой помощи». Сердце…

Что было делать? Оставили агрономов перенимать опыт, а председатели колхозов повезли тело секретаря райкома в обратный путь. Ехали молча, смотрели по сторонам на жухлые, сморенные жаром поля, а когда случайно встречались взглядом друг с другом, то было понятно, что мысли их все о том же: как они теперь будут без Калашникова, к которому привыкли и сработались? Кто придет ему на смену? С каким характером да с какими повадками будет этот новый? С Калашниковым все они проработали больше десяти лет, привыкли к нему, да и он к ним привык, узнал каждого, понимал, кому доверять можно, а с кого глаз не спускать. Все председатели искренне любили Егора Петровича — и такие, как Сетнер Осипович, умеющие жить своим умом, и такие, которые хорошо чувствуют себя только под пристальным оком начальства. И вот теперь все эти налаженные отношения рухнули. И человеческая любовь к доброму Калашникову, которого теперь они везли мертвого в том же самом автобусе, и скорбь, и тревога, и беспокойство о том, что будет завтра у них, — все это смешалось в сердцах председателей. И, смущенные своими чувствами и непрошеными трезвыми соображениями, они ехали молча и избегали не только разговаривать, но и смотреть друг на друга.

Но живым, как говорится, живое. Через три дня после похорон Егора Петровича состоялся внеочередной пленум райкома партии. Когда секретарь обкома, приехавший проводить этот пленум, назвал незнакомое еще имя Станислава Павловича Пуговкина, то всем стало ясно, что это именно и есть их будущий секретарь райкома. Оказалось, что Станислав Павлович Пуговкин закончил Академию общественных наук при ЦК КПСС. В тот день еще не знали, как это проявится на деле, но ясно было, что ученое звание работает на авторитет Станислава Павловича Пуговкина.

Жизнь научила Сетнера Осиповича распознавать людей применительно к районному образу деятельности и к реальным условиям. Во всяком случае, Сетнер Осипович именно так и думал о своей способности проникать в характер человека. И сейчас он был уверен, что первое впечатление его не обманывает: этот Пуговкин приехал не надолго, года на два — на три, а как только он поварится в районном котле, его обязательно двинут выше и дальше, ведь там тоже нужны молодые, грамотные и представительные из себя люди. Колеся по всей стране, разговаривая с людьми в райкомах, в различных учреждениях, повидал немало, так что, глядя на молодого, самоуверенного и по-спортивному красивого Пуговкина, он как бы предсказывал возможности его дальнейших успехов. И это его предположение оправдывалось, как думал Сетнер Осипович, не только жестами и краткими репликами Пуговкина, но даже и тем, что кандидатство у него было не по сельскому хозяйству, а по истории. И Сетнеру Осиповичу стало тревожно от своих наблюдений.

А новый секретарь попросил слова. Сначала все шло как обычно: картина района в цифрах, передовые колхозы и промышленные предприятия, имена лучших тружеников, особый упор на рядовых механизаторов, животноводов… И вдруг все насторожились: Пуговкин начал критиковать работу в районе. Не правильно, мол, велась работа с кадрами, особенно с высшим звеном. Прежний секретарь райкома допускал с председателями панибратские отношения, а это, мол, сильно влияло на дела, и не в лучшую сторону. Не было должной требовательности, подрывался важнейший принцип в партийной работе — демократический централизм. Вот как повернул новый секретарь! А в колхозах, сказал Пуговкин, дела велись по старинке, «с креном на преимущественное развитие многоотраслевого хозяйства». Тут Сетнер Осипович насторожился. Он почувствовал, к чему клонит новый секретарь, и весь замер в напряжении, словно ждал удара. И он его дождался.

— Задержалось у нас в районе дело со специализацией, — строго сказал новый секретарь. — Видимо, райком в вопросах сельского хозяйства придерживался старой практики и игнорировал достижения передовой науки и передового опыта…

Все видели, как секретарь обкома Андрей Петрович, только что отлично аттестовавший Пуговкина, нахмурился и покачал головой.