Читать интересную книгу Призраки балета - Яна Темиз

Присутствующие, перешептываясь, потянулись к выходу.

– Комсомолец, красавец, спортсмен, – недовольно пробурчал Роман на ухо Лизе.

– Кто? – не поняла она, потому что прислушивалась к звукам в коридоре: отпустили уже детей или нет?

– Да этот… прошу, между прочим, заметить, что происходит с русским балетом: Андрисы, Гинтарасы, Гедиминасы всякие!

– Марисы и Мариусы, – в тон ему продолжила Лиза, отодвинув ухо и пытаясь выйти в коридор. – Айсберги, Вайсберги, Айзенберги, да? Просто ужас! Извините, мне нужно…

– Может, кофе? Подскажите бедному приезжему, где здесь можно получить чашечку кофе. А лучше две чашечки! – похоже, ему необходим слушатель, но у Лизы не было ни времени, ни желания выступать в этой роли.

– Кофе в буфете… Ринат! – закричала она, увидев неподалеку знакомый хвост темных волос. – Вы не покажете Роману, где выпить кофе? Я спешу!

– Кофе?.. Хорошо, Лизочка, там дети уже вышли, по-моему, – вряд ли Ринату хотелось возиться с новатором, но в его черных узких глазах не мелькнуло ни тени недовольства. – Пойдем, – кивнул он Роману.

– А без переводчика справимся? Вернее, без переводчицы? – Лиза не стала слушать дальше и, не заботясь о том, что о ней подумают, побежала к раздевалкам.

Время, отведенное в ее жизни на балет и всякие страсти вокруг балета, закончилось.

3. Pas-de-trois

– Балерина, – мрачно сказал Кемаль и глотнул горячего чая из большой кружки.

– И чем это плохо? – отозвалась Айше, знавшая, что главное сейчас не дать ему уйти в себя и замолчать.

Убийства, изнасилования, избиения – то, чем занимался ее муж, – случались в их относительно благополучном районе не так уж часто, но все же случались. Иначе зачем было бы содержать специальный отдел в полицейском управлении, правильно? Однако, хоть они и случались, Кемаль каждый раз переживал увиденное так, словно был неопытным практикантом, впервые столкнувшимся с подобным зрелищем.

Надо было его отвлекать.

Причем отвлекать не от убийства, все равно это невозможно, он ни о чем другом ни говорить, ни думать не сможет, так что надо оставаться в рамках темы, заставить его рассказать детали, выслушать его версии и предположения, тогда он увлечется и постепенно перестанет воспринимать случившееся как личную трагедию, в которой виноват исключительно он сам и его коллеги.

Он всегда принимал работу слишком близко к сердцу, и Айше даже нравилась его увлеченность делом. За исключением тех случаев, когда он, как сейчас, был молчалив и мрачен, терял аппетит и сон и начинал мучиться от какой-то мифической вины.

Как может быть полицейский виноват в каждом кем-то совершенном преступлении?!

– Так чем тебе не нравится, что она балерина? – еще раз попыталась Айше.

– Да ничем, – поморщился муж. Кажется, получилось, мысленно похвалила она себя. – Молодая, красивая, это само собой. Просто… она вроде почти прима, а это такой труд, наверно, понимаешь?

Как ни странно, она понимала.

Целеустремленность, талант, трудолюбие – эти составляющие, помноженные на красоту и молодость, заставляли больше сожалеть о жертве. Возможно, это безнравственно, и нужно одинаково сожалеть о любой смерти, но Айше не могла не признать, что убийство молодой и красивой проститутки или наркоманки не вызвало бы у них таких же эмоций, как убийство яркой, незаурядной личности.

Примы-балерины.

– А точно убийство?

– Точнее некуда. Там и провод на шее, и следы борьбы, и вдобавок ее еще в лестничный пролет столкнули, чтоб уж наверняка. Там, в этом подъезде, лестница такая жуткая… Как они туда детей выпускают, не знаю. Только представь: лестница вокруг лифтовой шахты, а лифта этого самого и нет! Видимо, в последний момент решили не строить, и вся середина пустая. А дом высокий при этом, и пролеты почему-то не под прямыми углами соединяются. Мрак какой-то, сюрреализм, видеть надо. Она этажа с пятого или четвертого упала, но, может быть, он ее задушил раньше, не знаю пока.

– И никто ничего не слышал?! Это же, наверно, шумно было, борьба, падение?

– Футбол, – зная, что жена его поймет, Кемаль не стал вдаваться в объяснения. – В этом поганом доме такая планировка, что гостиные у всех далеко от подъезда. Коридоры длинные, и гостиные как раз в конце, а все у телевизоров. Один жилец на матч опаздывал – он-то на нее и наткнулся. Позвонил, нас вызвал, потом уже узнал, что это соседка.

– Всех опросили? – Кемаль пришел так поздно, что у Айше слипались глаза, но она не могла не дождаться его. Как бы он, спрашивается, сидел сейчас один и пил этот чай?

– Почти. Завтра еще раз придется. Сегодня только личность установили и кто что слышал, кто что видел, – он зевнул, – а остальное завтра. Все спать хотели, ничего ни от кого не добьешься.

– Ты и сам иди ложись, утро скоро.

– Надо бы в театр съездить, – не слушая ее, словно сам себе говорил Кемаль. – А то завтра этот адвокат на нас набросится…

– Какой адвокат? – вроде он не упоминал никакого адвоката, или она проспала?

– Ее мужа. Мы его задержали, а завтра адвокат явится с утра пораньше, и придется выпустить.

– Ты думаешь, ее муж убил?

– А что ты так удивляешься? Там все на него указывает: и ссорились они, и алиби у него нет, и провожал ее часто кто-то… там у них соседки такие…

– Глазастые?

– Ну да, она же балерина, для них это как красная тряпка. Для них что балет, что стриптиз в кабаке, по-моему. Танцует, значит, не слишком порядочная – и весь разговор.

– И нечего тогда их слушать! Ты вспомни моих соседок бывших! Если бы меня тогда убили, они бы сказали, что это потому, что я разведена, живу одна и каждый день хожу на работу!

– Тебя, к счастью, не убили. А там провод еще. У нее муж компьютерами занимается, а ее задушили проводом каким-то непростым. И алиби у него, мягко говоря… типа он поехал ее после репетиции встретить, но почему-то не встретил, вернулся домой и стал ее ждать. Телефон у нее не отвечал, он якобы позвонил кому-то из театра, узнал, что она ушла давно, и так и сидел, пока наши не подъехали. Ничего не слышал, ничего не видел. Ладно, это все завтра: и провод, и театр…

Он поставил кружку в раковину и снова зевнул.

– Они, кстати, «Лебединое озеро» ставят.

– Да что ты?! В нашем театре? Красота! Надо будет посмотреть.

– Если будет на что. Она сегодня костюм примеряла, там перышки вокруг валялись, представляешь?

– Представляю… а почему – «если будет на что?»

– Да потому, что, чует мое сердце, без нее там никакой постановки не получится.

Именно это заявил наутро решительно настроенный адвокат задержанного.

– Вы даже не позаботились о том, чтобы связаться с ее коллегами и руководством театра, и я вынужден был делать за вас вашу работу. Вам, разумеется, проще задержать ни в чем не повинного человека, который и так перенес стресс и не отвечает за свои слова. Потерпевшая работала в театре, вся ее жизнь была подчинена репетициям и спектаклям, в ней просто не было места никаким другим конфликтам. Я позвонил директору и главному балетмейстеру, что, повторяю, должны были сделать вы, и они оба пришли в ужас не столько от происшедшего как такового, сколько от перспективы срыва нескольких постановок, замены исполнителей и прочих грозящих им проблем. Покойная госпожа Пелин была прима и красавица, и вместо того чтобы арестовывать убитого горем вдовца, вы должны были провести тщательное расследование в театре.

Кемаль слушал, не перебивая.

Оправдываться было бессмысленно: адвокат отрабатывал свой гонорар и все равно сказал бы все, что считал необходимым или по крайней мере входящим в оплаченный минимум.

Что подозреваемого придется выпустить, взяв, конечно, подписку о невыезде, было понятно. Улик, в сущности, пока никаких, алиби ни подтвердить, ни опровергнуть невозможно, адвокат разовьет бурную деятельность, напустив, как это сейчас модно, на плохих полицейских хороших и честных журналистов, да и театр, конечно, заслуживает внимания.

Вчера ночью заниматься театром казалось неразумным, но сейчас Кемаль понял, что они допустили ошибку. Теперь в театре все предупреждены, все успеют подготовиться и надеть на лица сожаление, горе, предшествующую похоронам печаль, приличествующее ситуации равнодушие к предстоящим переменам в списках исполнителей, все благоразумно забудут все гадости, сказанные покойной или о покойной, – словом, это будет сплоченная против вторжения чужаков семья с настроением «Ах, какое несчастье!»

Конечно, надо было еще вчера звонить им, договариваться о встрече, сделать то, что проделал этот шустрый адвокат, но у Кемаля не было никаких сил, и ему казалось, что ночь не самое лучшее время для разговоров с людьми. Почему он не сообразил, что для артистов никакой ночи не существует?! Спектакли заканчиваются за полночь, а еще надо смыть грим, прийти в себя, переодеться…

Получается, что убитая возвращалась очень рано? Интересно почему? Надо бы узнать у ее мужа.