Либо придавать преувеличенное значение таким, в общем-то, неважным вещам, как, скажем, постановка «Лебединого озера» и собственная в этом озере роль.
Впрочем, за годы работы в полиции Кемаль твердо усвоил, что ничего неважного в жизни нет, что причина и повод любого преступления – вещи разные, и если поводом может оказаться глупая и неправдоподобная мелочь, то уж причины-то его всегда серьезны.
Любовь, ненависть, страх.
Зависть, ревность, жадность.
Злоба и месть.
Вера в справедливость или еще во что-нибудь.
В число этих страстей вполне может входить и вся эта закулисная возня вокруг распределения ролей и своего места в лебедином стане.
Просто страсти, одинаковые по накалу и силе, у всех питаются из разных источников.
Прежде чем войти в ожидающую его курилку, Кемаль прочитал висевший на стенде за стеклом список: действующие лица, исполнители и дублеры, расписание репетиций и классов. Его еще не поменяли, и имя Пелин Пембе значилось в нем в самой верней строке.
Неужели за то, чтобы занять эту строчку?.. Да, да, и за это тоже, ты далек от театра и их проблем, тебе не понять, прими это как данность и занимайся своим делом.
Кемаль не имел ни малейшего представления о сюжете «Лебединого озера», однако, следуя логике списка, можно было легко догадаться, что погоду в нем делали четыре персонажа: Одетта, Одиллия, Зигфрид и Ротбарт. Остальные были второстепенными.
Четыре?
Кемаль мгновенно уловил какую-то неправильность: исполнителей было трое.
Обе женские роли предназначались звезде и приме Пелин.
Обругав себя за то, что не выяснил в Интернете все про это злосчастное «Озеро» и теперь будет выглядеть непосвященным, Кемаль вошел в окутанное дымом помещение с необъяснимо высокими потолками.
Длинноногие принцы и длинношеие лебеди, гордые принцессы и их придворные, гусары из чардаша и испанки – с веерами и без – все они, как по команде, повернулись в его сторону. Они показались ему существами из иного мира, иной вселенной: то ли из-за их необычных, невозможных для нетренированного человека поз, то ли из-за странных трико, гетров, коротеньких юбчонок, то ли из-за всеобщей худобы, то ли из-за делавшего их похожими на призраки дыма.
Дым охотно играл свою мистифицирующую роль, клубился над столиками и уплывал под потолок. Напоминая о первоначальном предназначении этого здания, некогда отданного под репетиционные залы балетного театра.
Когда-то давно это высокое уродливое серое строение было табачным складом.
Тюки с табаком привозили на огромных фурах, заезжавших через широкие двери, почти ворота, прямо вовнутрь, там сгружали и хранили, а потом отправляли дальше, на фабрики, производящие сигареты. Сейчас высоченный первый этаж использовался как автостоянка, а почти весь второй (он же последний) был прибежищем и царством местного балета.
Кому пришло в голову, что это не приспособленное для подобных целей, плохо отапливаемое помещение годится для изысканного и изящного искусства, неизвестно, но этот кто-то, по-видимому, исходил из того, что по лестнице, ведущей наверх, к нынешним репетиционным залам, никто, кроме профессиональных танцоров или спортсменов, подниматься не сможет. К тому же, места тут достаточно, строение это городу не нужно, все равно пустует, а сносить или ремонтировать его никто не желает, – танцуйте себе и не говорите потом, что мэрия не заботится о культуре.
Всех, кто впервые попадал сюда, ожидая увидеть нечто соответствующее элитарному слову «балет», неприятно поражали три вещи.
Во-первых, само серо-бесцветное здание с огромными, такими же серыми, как стены, годами немытыми окнами; потом та самая, крутая до неприличия лестница с разными, словно издевающимися над пришедшими ступеньками; и, наконец, въевшийся во все стены, так и не выветрившийся за годы, отвратительный, кислый запах табака.
Наивные визитеры начинали озираться в надежде увидеть нечто более приятное глазу, затем принюхиваться и морщить лоб в попытках определить, что это за запах и каким ветром его принесло, а преодолев подъем по лестнице, тяжело дышали, забывали и про вид, и про запах, и только радовались, что наконец-то достигли цели. Здесь их встречали обшарпанные стены, те же немытые серые окна, длинный узкий, всегда плохо освещенный коридор – и потрясающей стройности юноши, неземной красоты девушки, захватывающая музыка, французские слова и ритмичный счет, развязавшиеся ленточки на пуантах, которые какая-нибудь из неземных девушек поправляла, держа ногу высоко над головой, запах кофе и сигаретный дым…
И визитер понимал, что, несмотря на все внешнее убожество бывшего табачного склада, теперь здесь жил своей не понятной чужакам жизнью загадочный и прекрасный балет.
Конец ознакомительного фрагмента.