Что ж… Каждый слеп в меру своих возможностей… Я не стала его переубеждать.
— А зовут меня Адам, — он улыбнулся, — и я искренне надеюсь, что вы найдете с сестрой взаимопонимание. Я уверен, она не хотела вам зла!
— Да, конечно, — я горько усмехнулась, — ты прав, да… Не хотела. Меня, кстати, Агатой зовут.
— Ну что ж! Вот и отлично, — просиял Адам и вдруг подмигнул мне, — хотите… То есть, хочешь, я развеселю тебя? А то ты очень грустная. Улыбнись, у тебя чудесная улыбка!
— Ну что ж… Весели, — я и вправду улыбнулась, все-таки от Адама шла какая-то особенная энергетика, легкая и позитивная, а сейчас мне была необходима компания именно такого человека. — Только как ты меня веселить собрался?
— Я же поэт! — сказал Адам, вытаскивая из-за пазухи бумагу и маленький уголек, — Так-с, — он взглянул на меня совершенно другим взглядом, изучающим и задумчивым.
— Ооой, неет, — я снисходительно покачала головой, — стихи явно не моё, особенно, эти твои любовные…
— Эй, не обижай меня! — пожурил меня Адам, — я не буду писать никаких любовных стихов… Но обычный стих я тебе напишу, я очень хочу подарить тебе свое творчество. Другой подарок я все равно не могу сделать, а порадовать тебя хочется.
Я не стала спорить, послушно сложила руки и с любопытством стала смотреть, как мальчишка что-то чиркает на своем листке, то с жаром зачеркивая, то с энтузиазмом и, высунов кончик языка, начиная выводить строки. Меня вдруг захлестнуло приятное волнение. Ну не каждый же день тебе что-то пишут!
"Нам никогда не стоит унывать…
Ищи же свет средь непроглядной тьмы!
Хорошее лишь нужно вспоминать
И не скрываться от своей мечты!
Давай же, улыбнись, мой новый друг!
Пусть горести обходят стороною!
Пусть яркий свет укажет верный путь
Лишь человеку с чистою душою!"
— Вот какие строчки рождаются о тебе, — скромно пожав плечами, сказал Адам.
Я похлопала в ладоши и рассмеялась. Такой наивный, такой искренний стишок, написанный добрым мальчишкой, который просто хочет доставить тебе удовольствие. В груди приятно потеплело. А вот ноги пробрал озноб, я невольно их поджала.
— Прекрасный стих! — я улыбнулась Адаму, — но мне пора…
— Я тебя провожу, — встрепенулся юный поэт.
Я хотела отказаться, потому что, если кто-нибудь, а еще хуже — если домашние увидят меня, идущую в компании с представителем противоположного пола, босую, заплаканную и растрепанную, то это будет, мягко говоря, не очень хорошо, особенно, для моей репутации. Но потом я скосила взгляд на утонувшие в сумраке улицы, не внушавшие доверия, и решила принять предложение. Я поднялась и вздрогнула, почему-то когда я оплакивала свою загубленную судьбу, мне было не так холодно. Адам заметил моё недовольное лицо. Он молча скинул с себя свои огромные ботинки и красноречиво посмотрел на меня.
— Ты хочешь, чтобы я их надела? — обомлела я, — спасибо, но не нужно.
Я даже отошла на несколько шагов от них, чтобы наглядно продемонстрировать мое намерение не надевать ботинки парня.
— Брезгуешь? — уточнил он и посмотрел на меня внимательно.
— Нет, что ты! — поспешила возразить я, — просто…
Ну мне просто неловко было надевать чужую обувь! Ну вот как ему объяснить!?
— Как хочешь.
Адам пожал плечами и пошлепал вперед по дороге, оставляя на песке следы босых пяток. Я сначала молча буравила взглядом его спину, а потом, тяжело вздохнув, сунула ноги в еще теплую обувь. Ну не нести же ботинки в руках! Я кое-как, спотыкаясь и утопая в огромной обуви, нагнала Адама.
— Спасибо, — шепнула я.
— На здоровье! — он довольно улыбнулся.
В молчании мы дошли до моей улицы. Сердце у меня заныло. Мне было ужасно страшно. Адаму, кажется, тоже было не по себе, но он старался не показывать этого.
— Все хорошо? — спросил он у меня. — Вы должны помириться с сестрой. Не стоит так нервничать.
— Дело не в Мии, — я покачала головой и встрепенулась, — ты не против, если мы чуть поглядим в окно?
Если Адам и удивился, он предпочел ничего не спрашивать, за что я была ему благодарна. Мы тихо прошли мимо крыльца и подкрались к окну хозяйского кабинета. Хотя истеричный голос Мии был слышен еще за несколько метров.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я не понимаю! — кричала сестра. — Почему она!? Она же ничтожество! Почему король выбрал её, когда была я!? Я же в сто крат лучше её! Мама, я лучшая! Так почему я должна гнить в этом болоте, когда моя сестра поедет в столицу!? Станет королевой!? Где справедливость!?
Между отчаянными и уже охрипшими возгласами Мии доносился и монотонный голос мисс Брасс:
— Госпожа, поверьте, она не достойна ехать во дворец. Она только опозорит семью. Она абсолютно не воспитана, если даже смеет уединяться с мужчинами в саду. А что уж вытворит в столице, я боюсь представить.
Я впервые была благодарна дуэнье. Пусть я останусь здесь, пусть меня считают хоть грязной дурнушкой, пусть накажут, но я не буду обременена ненавистным браком. Я тихо порадовалась, а потом перевела взгляд на Адама.
Юный поэт сидел на траве, прислонившись к стылому камню, смотрел перед собой неверящим взглядом, то и дело сжимал и разжимал кулаки. Я осторожно коснулась его плеча, он вздрогнул.
— Адам…
— Почему? — он поднял на меня взгляд, светло-карие, еще детские глаза блестели обидой. — Почему она такое говорит? Она же была ангелом, она не могла…
— Адам… — я не знала, как ему помочь, я никогда еще в любимом не разочаровывалась, и я не могла его понять, только догадываться о том, насколько ему было больно.
— Нет!
Адам отчаянно замотал головой, а потом быстро вскочил и пошел прочь, только махнув на прощание рукой. Я поджала губы, провожая взглядом его фигуру. А потом развернулась и поднялась на порог своего дома.
Когда я зашла в кабинет матери, все затихли и уставились на меня, мечтая убить взглядом или хотя бы превратить в горстку пепла. Мисс Брасс осмотрела меня, и брови её удивленно взлетели вверх, когда она заметила мою обувь. Нет! У меня на миг закружилась голова, ну как можно быть такой бестолковой, настолько, чтобы забыть переодеть ботинки Адама и предстать перед всеми в мужской рабочей обуви. Мисс Брасс, наверное, была готова упасть в обморок. А мне оставалось надеяться, что я опозорена настолько, что меня к столице на километр не подпустят.
— Агата, — обратилась ко мне мать, заставив меня вздрогнуть и обмереть, — твои вещи уже собирают.
— Я все-таки еду? — я подняла на неё обреченный взгляд, сердце, потерявшее надежду, рухнуло вниз.
— Она все-таки едет? — ненавидяще прошипела Миа.
— Да и да, — усмехнулась мать. — Миа, дочка, будь честна с собой, внешность у Агаты куда изящней и приятней твоей, поэтому её и выбрали, тебя нет. А что касается поведения…
Она строго взглянула на меня и в отдельности на мои ноги.
— Агата, милая, этого же больше не повторится, я надеюсь? — это было произнесено ласково, но по интонации я сразу поняла, что, если я сделаю что-то не так, могилу буду вскапывать себе сама.
— Нет, мама, — хрипло произнесла я. — не повторится.
— Ну вот и отлично, — торжественно улыбнулась госпожа.
Ей потребовался один уверенный взмах рукой, чтобы пресечь недовольные возгласы Мии и Лилит Брасс.
— Миа, детка, попрощайся со своей сестрой.
Сестра подошла ко мне с явным желанием вытрясти всю душу и обняла с явным желанием задушить. Я скованно приобняла её, похлопав по спине.
— Ненавижу тебя, — прошептала она на ухо, — ты никогда не станешь королевой, слышишь? Ни-ког-да!
Я отстранилась и посмотрела на лицо Мии, искаженное бессильной яростью. Невольно пронеслись все родные моменты: ночные долгие разговоры, тайники сладостей на чердаке, совместные игры в саду. Сейчас эти воспоминания приносили только боль, мне стало тошно. Да, Миа была не подарком, но нас всегда связывала крепкая нить, которая так мигом оборвалась, точнее, которую сама Миа и разрезала. Я чувствовала, как наша сестринская связь рассыпается, летит в пропасть. Но я не заплачу. Может, потом ночью в подушку, но не сейчас. Только не сейчас.