что умел он. Для него, имевшего дело с металлом и всеми видами соединительных швов и сварки, сконструировать трубопровод или гидравлическую систему не составляло труда и впоследствии стало основным заработком. День за днем наблюдая за ним, я научился множеству приемов преодоления проблем разного сорта.
Однако когда я начал работать рядом с ним, настали скверные времена, и его дело начало понемногу угасать. Но мой отец предпочитал, чтобы я работал, а не носился на улице, и нашел хитрый выход: он понемногу приплачивал Альберто, а тот в конце недели выдавал мне эти деньги в качестве зарплаты. Я об их сговоре ничего не знал, но для меня эти копейки были настоящим достижением: я не только учился ремеслу, но у меня появилась иллюзия, что я теперь гораздо меньшая обуза для семьи.
Главным женским ремеслом на острове была вышивка. Не важно, какой национальности были женщины: и еврейки, и турчанки, и гречанки достигали в вышивке большого мастерства. К какой общине они принадлежат, тоже не имело значения. А вот портными и сапожниками по преимуществу были евреи. Они не ограничивались только ремонтом одежды или обуви, хотя штопать и чинить приходилось очень часто: ведь костюмы и туфли были дорогим удовольствием. Нет, они шили и одежду, и обувь с нуля, по миллиметрам выверяя размер и выполняя все требования очередного клиента.
И точно так же, как все женщины вышивали, все мужчины ловили рыбу. Здесь тоже не имело никакого значения, к какой общине они принадлежали. Рыбачить умели все, потому что это был самый надежный и, по большей части, самый легкий способ добычи пропитания. Турки, и особенно греки, относились к рыбной ловле как к работе, а мы, евреи, смотрели на нее как на времяпрепровождение, а уж дети просто сходили по рыбалке с ума. Мы выходили к морю через Морские ворота и шли в порт, где немногие счастливчики хвастались своими красивыми удочками. А мы, бедняки, довольствовались тем, что сами сооружали себе удочки из подручных материалов. Нам везло, потому что в то время рыбы было очень много. Так много, что мы придумали способ ловить без удочки и без приманки. Мы выпрашивали у своих мам и бабушек небольшие тазики, клали на дно кусочек сыра и накрывали тазики полотном с дыркой посередине.
Вооружившись этим странным приспособлением, мы прятались в скалах, а тазики опускали в воду. В прозрачной воде нетрудно было увидеть, кто заплывет в тазик с кусочком сыра через дырку в полотне: стайка мальков или несколько кефалей. Достаточно было накрыть дырку ладонью и быстро вытащить тазик из воды – и добыча наша. К вечеру мы возвращались домой с солидным уловом: свежайшая рыба была уже готова к жарке. Таким образом мы, детвора, не только развлекались, но и вносили свой маленький вклад в экономику семьи.
Для нас, и евреев, и греков, и турок, море было и душой, и жизнью. Мы буквально жили в воде и все прекрасно плавали.
Там, где сейчас новый порт, раньше был пляж. Мы ходили туда играть и купаться.
В мое время центр города Родоса располагался в Мандраккьо, в том месте, где итальянцы построили новый город, со своим рынком, с очень красивой набережной и с ротондой, выходившей на Променад Мыса, очаровательный пляж, рядом с которым построили Отель Роз. Поблизости от греческого квартала Неохори располагалась итальянская мужская школа, где я учился. А женская, которой заведовали монахини и где училась моя сестра, располагалась рядом с нашим домом, в районе Монте Смит.
После школы мы шли в Бруссали, местечко неподалеку от моря. На холме Бруссали итальянцы построили больницу, ныне заброшенную, но если от нее идти мимо нашего дома, то выйдешь за пределы города, в Родини, где те же итальянцы выстроили новый стадион. Там же, в Родини, располагалось кладбище, подвергшееся серьезной реконструкции по приказу губернатора. Раньше у каждой общины был свой участок земли, где хоронили мертвых, неподалеку от городских стен и городских ворот. Администрация решила перенести все могилы и сконцентрировать их в единой зоне, лучше оборудованной и более функциональной. У этого новшества была еще одна цель: противостоять требованиям новой итальянской общины. Может быть, эти перемены и внесли некоторую неловкость в отношения турок, итальянцев и евреев старшего поколения, но зато другие действия итальянцев вернули Родосу его былой блеск, и я горжусь тем, что я один из них, что учился в итальянской школе и говорю на итальянском языке. В Италии я видел только красоту, и меня не интересовало, кто остался недоволен новым кладбищем. Да и нас, малышей, эти вещи интересовали мало. Смерть от нас была так далеко, что просто не могла нас затронуть.
* * *
Сразу после женитьбы отец нашел прекрасную работу в «Альхадеф», местной фирме, которая занималась импортом и перепродажей всего понемножку. Она торговала чемоданами, зонтами, шляпами и обувью итальянской фирмы «Урсус», которой, может быть, уже и не существует. Отец начал рядовым продавцом, а потом постепенно, двигаясь со ступеньки на ступеньку, стал руководителем отдела.
Вместе с двумя молодыми сотрудниками отец заведовал небольшим магазином, находившимся совсем рядом с банком, который тоже контролировала фирма «Альхадеф». Напротив располагались скобяная лавка и лавка сладостей все той же фирмы. В старом городе зданий этой фирмы было бессчетное количество, и некоторые из них работают до сих пор. Вместе с несколькими другими семьями Альхадеф контролировали почти всю экономику на Родосе, а потому, если ты жил на острове, то уже не мог у них не работать.
Папа хорошо зарабатывал и на отложенные деньги купил старый двухэтажный дом в районе Монте Смит, на улице Санто-Стефано. Мы постепенно его перестраивали, и с годами нам удалось обустроить там пять квартир: одну для нас и четыре для сдачи внаем. Дом стоял на обширном пустыре, которым никто не занимался. И на этом одичавшем куске земли папа дал волю своей давней страсти к садоводству и превратил его в самый настоящий райский уголок. Он посадил апельсиновые, мандариновые и лимонные деревья, построил ветряную мельницу, наладил работу колодца и выкопал пруд для оросительных работ. Все свое время он отдавал работе в «Альхадефе» и обустройству своего «поля чудес».
К сожалению, когда был положен последний камень в кладку дома и высажена последняя травинка в саду, отцу оставалось недолго наслаждаться плодами своих трудов. Когда его депортировали, ему было всего сорок пять лет.
Однако в те дни никто и не помышлял о плохом. Старый заброшенный дом превращался в прекрасное и отлично приспособленное для жизни место, а пустырь становился прелестным парком. Только сумасшедший мог тогда подумать о