трогали все сердца и наполняли каждый дом. Для того чтобы узнать, какой сейчас день, не надо было заглядывать в календарь, достаточно было принюхаться и определить, что готовят женщины. К примеру, если вкусно пахло мацой, это могла быть только Пасха. А значит, глава семьи должен собрать всех вокруг стола и угостить сладостями и запеканкой из кошерного мясного фарша, приготовленного с мацой. Эти фантастические рецепты наши женщины, в том числе и моя жена Зельма, знают очень хорошо. Под конец праздника все распевали пасхальные песнопения, и тогда мы, дети, обступали наших мам, тетушек и бабушек, чтобы выучить слова. В то время радио было у очень немногих, а о телевидении никто и представления не имел. Зато женщины в каждой семье умели рассказывать разные истории, давать полезные и смешные советы, заставляя нас умирать со смеху от своих шуток и от своего поразительного театрального таланта. Они собирали нас дома, особенно зимой, и мы сидели на диване, плотно прижавшись друг к другу, чтобы согреться.
От одной смешной истории до другой мы пекли в жаровнях картошку и жарили каштаны, пока не наставал час идти спать.
В хорошую погоду праздник был еще веселее и ярче. На Родосе, к примеру, в последний день Пасхи обязательно выезжали на пикник. Ехали все. Женщины собирали корзины с едой, и у всех уже заранее были намечены места, куда поехать в последний день и вечер Пасхи. Кто ехал в Родос, кто в Трианду, кто в Сиринеллу, где были прекрасные песчаные пляжи. Те, кто досконально соблюдал закон, не решались завершать праздник таким образом, потому что для того, чтобы доехать до пляжей, надо было сесть в автобус, а на Пасху это запрещалось. Но большинство закрывали глаза на запреты: всем хотелось провести незабываемый день. На автобусе или без автобуса, но, прибыв на место, сразу расстилали скатерти, начинали чистить огурцы, резать помидоры с удивительным ароматом и все это поливать оливковым маслом. Пикники заканчивались поздно вечером, и домой все возвращались с песнями. Я до сих пор помню запахи этих пиршеств на свежем воздухе: ведь для нас, детей, это были события, выходящие из ряда вон. Они врезались в память еще и потому, что обычно наш рацион разнообразием не отличался.
Наша еда была очень простой: вяленая рыба, фасоль, чечевица. Блюда бедные и питательные, рассчитанные на то, чтобы даже тот, кому почти нечего есть, мог держаться на ногах.
Одним из самых распространенных рецептов был такой: размочить до мягкости молодые виноградные листья, а потом свернуть их в трубочки и начинить смесью из риса, петрушки и маленьких помидоров. Те, кто побогаче, клали в начинку мясной фарш, а гарниром служили фасоль и помидоры.
Другим классическим блюдом, которое подавали по особым случаям, были las cumidicas de los judios de Rodi[5]. Готовили их долго, и самые простые ингредиенты, например лук, приобретали поистине королевскую изысканность, недаром его еще называли sivoia riinata, что означает лук по-королевски. Луковицы разрезали пополам, шелуху снимали, измельчали и обжаривали на сковороде, а сама луковица шла на начинку из мясного фарша. Приготовленный таким образом лук обваливали сначала в муке, потом в яйце, потом обжаривали и запекали в печке вместе с гарниром.
Для этого блюда был нужен выносливый желудок и такое количество времени на приготовление, что увидеть его на столе было редкостью. Гораздо легче было приготовить буррекитас. Эти маленькие запеченные в печи трубочки с начинкой из баклажанов, картофеля или яиц ожидали нас всякий раз после возвращения из синагоги в субботу утром. Дух братства, объединявший нас, простирался гораздо дальше официальных праздников, потому что каждую субботу, возвращаясь домой из храма, мы получали множество приглашений от других еврейских семей и могли застрять в любом доме за разговорами и за буррекитас.
Если же с улицы ветерок приносил запах марципана, значит, через несколько дней будет либо свадьба, либо Бар-мицва[6]. Женщины бланшировали миндаль, размалывали его в кухонных мельничках, смешивали с сахаром и яичным белком и добавляли для аромата лимонное и апельсиновое масло. Достаточно было одной капли, чтобы запах пропитал все пространство вокруг дома, где намечался праздник, и собрал вокруг всю детвору. Когда же, после долгих часов обработки, смесь застывала, женщины принимались за следующий этап работы: лепили из пасты длинные круглые полоски и разрезали их на кусочки, украшая каждый серебристым драже.
Во время Йом-Киппура, наоборот, был положен пост. Все шли в синагогу, и не дай Бог что-нибудь съесть в течение дня. Однако на Родосе даже пост имел свои запахи. Да-да, потому что, когда наконец наступал момент пополнить энергию, все евреи принимались за тонкое питье: за пипитаду.
Летом женщины собирали семечки дынь, мыли их и клали сушиться на белую ткань. Накануне Йом-Киппура семечки толкли в бронзовой ступке, пока они не превращались в порошок. Порошок складывали в марлевый мешочек, перевязанный бечевкой, и погружали в графин с холодной водой. Порошок около часу мок в воде, и вода становилась молочного цвета. Воду держали всю ночь на свежем воздухе, время от времени отжимая мешочек, и в результате получался напиток пипитада, идеальный для продолжения голодания.
Однако моим любимым праздником был Пурим. Мы собирались на «Калле Анча», что по-испански означает «Очень широкая дорога», в самом сердце квартала, неподалеку от синагоги Шалом, и все дети принимались играть. А уже оттуда все отправлялись в экипажах по направлению к легендарному месту. В годы моего детства на Родосе только шесть еврейских семей владели экипажами и лошадьми. Практически они выполняли функции такси, зарабатывая себе этим на жизнь. За одну монету они отвозили нас в сад, которым владел местный турок. Там росли особые лимоны с очень плотной кожурой. Это путешествие длиною в каких-нибудь пару километров для нас, малышей, было огромным праздником. Возвращались мы с грузом лимонов, которые отдавали женщинам, а те готовили для нас из них цукаты, сласти и вкусное питье.
* * *
Моя семья обитала на Монте Смит[7], но большую часть времени я проводил в еврейском квартале у двоюродных братьев и сестер. Если я не возвращался к ужину, мама даже не волновалась. Не надо было звонить по телефону, чтобы догадаться, что я остался на ужин в доме кого-нибудь из двоюродных сестер или у бабушки.
От тех лет крепче всего в памяти осталось ощущение безопасности. Ни разу за все время я не почувствовал, что мне грозит опасность, и у нас не было мест, которые надо было избегать и обходить стороной. Джудрия жила одной большой семьей. Ни барьеров,