Читать интересную книгу Август-91. До и после - Станислав Радкевич

– Сортир поглубже копайте, – порекомендовали из народа.

В толпе посмеялись и медленно, как бы нехотя, стали расходиться. Кто куда.

– И смотри, комбат, – тихо, только для своих уже, продолжал Щур, – по всему периметру выставишь парных часовых. Сменять – каждые два часа. Агитаторы сейчас – главная опасность. Батальон у тебя должен быть боевой единицей, а не бандой анархистов. Проследи.

На вершину государственной власти Щура вознесло впервые в жизни. И поэтому дух у него слегка захватывало: высоко! Но голова не кружилась, работала четко.

«Короля играет свита, верно…» – думал генерал, шагая вслед за Спинжаковым по запутанным коридорам Белого дома. В «команде» Ельцина Щур совсем не помнил людей. После смерти Сахарова там остались только голые функции. И не было ни одного заметного лица. Было разделение функций.

«Тут, если охранник, – Щур окинул взглядом полушария спины Спинжакова, – так уж это Охранник. Если тайный советник – генерал вспомнил холодную пядь Скатова – так уж это Тайный Советник, режиссер – Режиссер, вор – Вор. И так дальше».

Притом президентская свита была раздута до безобразия. Первых свитских генерал приметил еще за три этажа до президентского. Две тетки в крахмальных наколках вкатили в спецлифт крытый крахмальной салфеткой столик – так, что сразу стало ясно, для кого. А потом, по мере приближения к телу, всяких охранников, помощниц, вельмож, секретарш, постельничих становилось все больше и больше. И суету они производили несусветную. «Небось, думают, это у них демократия, – кривил губу Щур, – а это – говно».

Дурее всего показались генералу потуги ельцинской охраны соорудить подобие баррикад в коридорах. На подходе к президентскому кабинету пришлось обходить несколько завалов из хлипких книжных шкафов, столов и стульев. При каждом дежурили крепкие парни: штатские или менты. У всех были автоматы. Никакого серьезного оружия внутри Белого дома Щур не увидел.

Рота десантников, будь ей поставлена задача добраться до Ельцина, одолела бы коридорную фортификацию за десять минут. Ребята из «Альфы» – за пять.

– …А вы бы повели войска на штурм? – вдруг прервал его Ельцин, глядя генералу прямо в глаза.

– Я человек военный, товарищ президент России. Я присягу давал.

– А кому… – Ельцин сделал многозначительную паузу, – вы давали присягу?

– Горбачеву. Но он сейчас неизвестно где…

– Значит..? – вопросительно приоткрытый президентский рот был полон крупных крепких зубов.

– Приказ у меня – охрана и защита здания российского Верховного Совета. Я уже докладывал. Других приказов пока не получал.

Ельцин поднялся из-за стола, шагнул к окну и сквозь жиденькие жалюзи стал смотреть куда-то вниз, на баррикадников, наверное. Его белый «дипломатический» бронежилет остался висеть на спинке рабочего кресла.

– Вы бы поосторожнее у окошка-то, Борис Николаевич, – напыжился Спинжаков.

Президент не отвечал. Скатов потрогал галстук. Пауза затягивалась.

– Разрешите высказаться, Борис Николаевич, – вступил вице – президент Руцкой, пуша усы.

Ельцин даже не шелохнулся. Он словно ждал: что сделает каждый из присутствующих, чтобы помочь своему президенту принять окончательное решение. Но ждать себя заставляли слишком многие – и Руцкой, и ближайшие советники-советчики, и генералы, каждый из которых мог сыграть и вашим, и нашим. И тысячи три строителей баррикад внизу. И еще миллиард «цивилизованного мирового сообщества», которое пока не предложило ничего иного, кроме как укрыть его в американском посольстве. Его, президента России…

Генерал Щур и полковник Руцкой обменялись полувзглядами.

– Я лично знаю Алексея Ивановича Щура еще с Афганистана, – вновь нарушил молчание вице-президент, – с войны…

Война! Ельцин сразу ожил. От окна он вернулся к столу столь воодушевленный, будто тут его ожидали штоф водки и добрая закусь, а не полдесятка политиков с ликами пустынников. Война! И никаких тебе мировых проблем, понимаешь.

– Продолжайте! – сказал президент.

– Я считаю, что в сложившейся обстановке, – продолжал Руцкой, – батальон под командованием генерала Щура должен быть включен в систему обороны Белого дома.

– Продолжайте, Алексей Петрович, – торопил его Ельцин. – Замолчал, понимаешь.

– Теперь надо решить, – голос вице-президента, в прошлом – летчика-истребителя, зазвучал ровно на полтона ниже, – где лучше определить позицию батальону.

– Может быть, пригласить Кобеца? – вставил Скатов.

– Подожди с Кобецом, Юрий Владимирович, – президент нахмурился. – А шта скажет насчет расположения своего батальона генерал Щур?

– Решение простое, Борис Николаевич, – уверенно пророкотал генерал. – С приданными разведчиками мы имеем четыре роты. У здания четыре стороны. По роте на сторону – вот решение.

Ельцин вновь отошел к окну. Внизу мельтешил человеческий муравейник. Черные рабочие человечки двигались, вроде, абсолютно бессмысленно, но при этом рыжее бревнище, похожее сверху на сухую сосновую иголку, ползло безошибочно к ближайшей баррикаде. За те полчаса, что здесь, в президентском кабинете тянулся тяжелый, напряженный разговор, баррикады еще чуть прибавили в росте. Или мерещится?

«По роте на сторону… – раздражался президент. – Ишь какой стратег! Станем проигрывать, ударит в спину. А выиграем – в очередь за звездами первый встанет…Да еще Руцкой этот… Сидят, переглядываются, думают, Бога за бороду взяли. Шта тот сапог, понимаешь, та и этот. Или все же сговорились о чем-то всерьез? Тогда как – меж собой? Или, может, – с теми?»

– Какое примем решение, Борис Николаевич? – на правах второго опять прорезался Руцкой.

«Примем», – механически отщелкнул счетчик в голове у Ельцина.

– Я думаю, Александр Иваныч, шта не так важно, какое тут решение примем мы, – Президент в упор посмотрел на вице – президента. – Тут самый важный вопрос другой. – Он перевел глаза на Щура. – Вопрос, пропустят ли ваш батальон они. – И Ельцин кивнул куда-то за окно, в пространство Москвы.

– Виноват, не понял, – признался Щур.

– Они, – президент с удовольствием наблюдал, как на крутой лоб Щура крупным бисером выкатывается испарина. – Россияне, – пояснил он, наконец, – защитники Белого дома.

– Так точно. Вопрос самый важный, – Щур вдруг стал изъясняться чуть быстрее обычного. – Имею печальной опыт шапкозакидательства и оплевывания. Прошу…

Ельцин едва заметным жестом подозвал Спинжакова.

– Передайте Кобецу, – произнес вполголоса, – чтоб собрал ополченцев, у каких, понимаешь, хоть какой авторитет. Пускай они посмотрят на генерала. А он – на них.

Начнешь за упокой, кончишь за здравие. Это бывает. Однако чудно: вот, вроде, совсем потоп… И вдруг разом – просветление на небеси…

Двойная игра Руцкого – это понятно: Руцкому предать – как два пальца обоссать. Уже ж перебежал от коммунистов к демократам. Теперь недорого возьмет, дернет обратно.

Но Ельцин – загадка. Ведь вся же информация у человека – и от дружбанов-партийцев, и от всяческих там двойников, гадов, и от иностранцев. Полностью владеть обстановкой и… самому себе на шею удавку накинуть… Целый батальон, не хухры-мухры…

А как это он про баррикадников-то… Россияне…

Или тут расчет, что на баррикадах обратают десантуру? Что заразят ребят чумой бардачной? Что на жалость возьмут? Что к неподчинению командирам склонят? Что заставят по своим стрелять?

Хрен вам в рыло, господа дерьмократы. Вояка-профи вам не по зубам. По краям обкусаете, а середка целая останется.

Сдюжим. К тому же бой – явление двустороннее. Последним смеется тот, кто стреляет первым.

5

Фро не было.

В холодильнике бесприютно серел кусок «Останкинской» – из останков, ясен пень, не из Останкино. Под ножом продукт расползался картонными волокнами, хотя и пах околоколбасно.

На фирме Фро респондировало инкогнито, объяснило: «Всех распустили». Спасибо вам за экспликации, благородный аноним.

Ни черта не получалось. «Спидола» исчезла. За двадцать лет скрипучие вражьи голоса, видно, в пыль поистратили прибалтийскую электронику. Только прах и вспархивал из углов, где прежде живала рижанка.

Ось произвел блиц-обзвон друзей-приятелей, но либо того, кого надо, не было, либо не было вообще никого.

С бутербродом наперевес диссидент передислоцировался в комнату, к телевизору. На двух программах бесстрастно насиловал виолоночель нордический подросток с пробором а-ля Гитлер-югенд. Другие два канала плевались в любопытствующих ошметками черноты.

Что делать?

Несытому кассетнику Ось скормил самопальную концертную запись трио Ганелина. «Далее следует…»

Весной восемьдесят первого (десять лет, что ли, прошло?) джазовый фестиваль запустили в совсем еще нецелованный после Олимпиады «Краб» на Лужнецкой набережной. По ту сторону Москва-реки свистали соловьями Ленинские горы, черные-черные на бледно-зеленом фоне заката.