Читать интересную книгу Яик-Горынович - Павел Георгиевич Малов

человек. Все льстиво царевой шутке улыбаются, на казака перстами указывают.

– Не замай, дядько, не то как врежу по бельмесам-то! – гаркнул грозно нагой пьянчуга и впрямь на высокую персону их величества кулачищем своим жилистым, немытым замахнулся. И чуть с бочки не свалился от резкого движения.

Петр не в шутку струхнул, отскочил от разбушевавшегося казака. Тут семеновцы в дело вмешались, вмиг хмельного казака с бочонка стащили, обезоружили, как есть, не прикрытого срамного, в ноги царю бросили.

– Отставить, братцы, это лишнее! – урезонил гвардейцев царь Петр. – По нраву мне этот казачок пришелся. Пить умеет по-русски, да! Однако ум не пропивает и с оружием даже в пьяном виде не расстается. Молодец, казак! Хвалю. Служи мне верой и правдой и Россию от басурманов защищай.

Казак понял, что перед ним сам царь, а он, дурья голова, бить его кулаком собирался. Вмиг протрезвел, не вставая с колен, стал молить о прощении.

– Встань, служивый, – поднял его с земли царь Петр, – жалую тебе десять целковых на платье, потому негоже тебе этак, голышом, на турку под Азов-город идти. В поход на завтра сбирайся вместях со всем донским войском, да гляди, не пропей царев презент. Увижу еще раз в оном виде – голова с плеч! Уж не обессудь тогда, казак, я слову своему хозяин…

С тех пор, старики-донцы в Черкасском сказывали, и появилась в войске печать – голый казак на бочке – заместо старинной, на которой был елень, пронзенный стрелой…

Максим Шигаев с Денисом Караваевым тряслись в телеге по неровной, ухабистой грунтовке в сторону Талового умета, по пути вели серьезный, касающийся самого для них животрепещущего, разговор, о чем, верно, сейчас говаривали едва ли не в каждом казачьем доме.

– Ты, Максим, пограмотней меня, темного, будешь, – говорил пожилой Денис Караваев, – ответь мне вдругорядь на один вопрос… Сумнение меня берет: когда будем мы на Петра Федоровича глядеть, как отличить, истинный ли он государь али так себе? Как вообще царей распознают-то? Тебе, чай тоже, как и мне, не доводилось?

Шигаев в ответ на простодушное признание старшего товарища улыбнулся:

– Мне, дядька Денис, тожеть узнавать царей ранее не доводилось. Но я думаю, это дело не хитрое. Ежели человек назвался именем царя, так не спроста. Иначе б какая ему в том корысть? Значит, так оно и есть: он – царь Петр Федорович Третий.

– Здорово ты, Максим, рассуждаешь, – недоверчиво протянул Денис Караваев. – По-твоему значит: хоть поп Ерошка назовись царем, царем ему и быть? Так, что ли?.. А народ что – дураки? Народу истинного царя подавай, иначе он – ни в какую!..

– Да какая разница, Денис, – упрямо стоял на своем Шигаев. – Вон императрица Екатерина, ты думаешь, истинная царица? Как бы не так. Она немка исконная и русских кровей в ее жилах полушки не наберется. Она и говорить-то по-нашему толком еще не научилася, верные люди сказывали. Ее при императрице прежней Елизавете Петровне, Царство ей Небесное, из Пруссии привезли и за великого принца Петра Федоровича замуж отдали. Так у них, у царей полагается, чтоб жинка тоже пренепременно была царского роду. А Екатерина Алексеевна наша как раз какой-то там немецкой принцессой была, вот ее Елизавета за племянника своего и сосватала.

– Так это что ж получается, – недоуменно качнул седой головой в нахлобученной до самых бровей шапке Денис Караваев. – Тот же поп Ерошка на троне?.. Немка некрещеная всею Русью-матушкой заправляет?

– Что немка – точно, а вот насчет крещения ошибся ты малость, дядька Денис, – возразил Шигаев. – Крестили ее в православном храме и обвенчали по обряду нашенскому с Петром Федоровичем… Так положено.

На Таловый умет казаки прибыли к вечеру. В степи, за версту где-то от жилья, их остановили два незнакомых верхоконных казака.

– Стой, православные, куда путь держите? – окликнули приезжих конные.

– А вы кто такие, братцы? – спросил в свою очередь Максим Шигаев, опасаясь, как бы встречные не оказались разъездом старшинского комендантского отряда, посланного в степь полковником Симоновым для поимки беглых казаков. Он даже незаметно нащупал на боку рукоятку своей шашки, готовый в любую минуту к бою.

– Мы слуги его величества императора Петра Федоровича, – смело ответил молодой казачок в лохматой бараньей папахе и голубом форменном чекмене.

– Ну так нам его и надо, – обрадовался своим Караваев. – Сведите нас, служивые, с батюшкой, мы от всего Яицкого войска посланцы.

– Нетути его еще, – мотнул головой молодой казак, начальник дозора. – Сами ждем не дождемся надежу-государя, вот-вот из Мечетной слободы прибыть должен. Уметчик Еремина Курица вместе с ним в Мечетную отъехал, а из начальства на постоялом дворе один Евлампий Атаров, атаман наш. До него и правьте.

Приезжие прямиком направились на Таловый умет, где в отсутствие Степана Оболяева полновластной хозяйкой расхаживала его жена. Ей помогали по дому двое крестьян из ватаги Евлампия Атарова да еще несколько приблудных оренбургских бродяг, которых всегда было полно на умете Ереминой Курицы. Он их привечал, давал приют и защиту, укрывал, когда было нужно, от сыскных правительственных команд, а они за это помогали ему по хозяйству, денно и нощно батрачили задарма – за еду да кое-какую одежонку, что покупал им на базаре в Яицком городке сердобольный хозяин.

Атаман Евлампий Атаров с Ефремом Закладновым и казаками, свободными от дозоров, да беглый молодой крестьянин из-под Арзамаса Тимоха расположились во дворе под навесом вечерять.

– Хлеб да соль, служивые, – поздоровались с ними въехавшие во двор на телеге Максим Шигаев с Денисом Караваевым.

Караваев не спеша, степенно сошел на землю, Шигаев спрыгнул молодо, залихватски заломил на ухо каракулевую папаху, независимо окинул проницательным оком рассевшееся под камышовым навесом общество.

Жена Оболяева шепнула что-то одному из сгребавших у ограды сено в большой стог оборванцу, и тот, бросив вилы, прытко кинулся распрягать лошадей приехавших казаков. Евлампий Атаров со своими сдержанно поздоровались с приезжими, потеснились нехотя за столом, давая место.

– Сидайте, гости дорогие, вместях с нами снедать, – пригласил Атаров. Потянулся за баклагой с водкой. – Выпейте с дороги, чай нонче не пост, можно.

Хозяйка подала гостям расшитые петухами рушники на колени, две вместительные деревянные ендовы под водку и деревянные ложки. Пожилая баба-работница, жинка одного из оборванцев, скрывающихся на умете, принесла от летней печи дымящуюся чашку щей, затем – вторую.

Евлампий Атаров подал знак своему человеку, Тимофею Арзамасцу, и тот притащил из погреба свежую, тяжеловатую, наполненную под горлышко пенником глиняную баклагу. Умело разлил хмельное зелье по корчажкам, жбанам, ендовам и чашам, из чего пили сидевшие за широким деревянным столом веселые бражники.

– С богом, молодцы-удальцы, за батюшку императора, век ему жить и здравствовать! – произнес