Читать интересную книгу Яик-Горынович - Павел Георгиевич Малов

с Евлампием Атаровым, ватажным атаманом ихним.

Расставшись с Закладновым, Иван Зарубин тут же направился к своему закадычному дружку Тимохе Мясникову, дом которого располагался на самом берегу Яика. Тимоха во дворе смолил перевернутую вверх днищем лодку.

– Бог в помощь, Тимофей, – поздоровался Чика, входя во двор, и скорчил таинственную гримасу. – Ты не шибко занятый?

– А что надоть? – заинтригованно вопросил Мясников.

– Разговор до тебя имеется дюже серьезный, – уклончиво проговорил Зарубин. – Пройдем в хату, что ли, либо в сарай. На улице негоже об том толковать.

Мясников проворно встал, бросив в чан с растопленной смолой палку, на конце которой была намотана пакля, так называемый квач. Провел друга в сарай для кизяков, стоявший в дальнем конце двора, у заплота. Войдя в сыроватую, резко пахнувшую слежавшейся прелью, прохладу, плотно прикрыл за собой заскрипевшую несмазанными петлями дверь.

– Валяй, рассказывай, Чика, что за дело у тебя до меня? Да покороче. Вишь, ялик конопатить надо.

Зарубин уселся на кучу крупных кизячных кирпичей, не спеша потянул из кармана чекменя расшитый цветными шерстяными нитками кисет, достал из-за пазухи глиняную трубку. Мясников тоже извлек на свет свою старенькую, потертую носогрейку, потянулся к кисету Зарубина за табачком. Казаки смачно задымили.

– Ты слыхал, небось, Тимофей, про купца залетного Емельяна Пугачева, который в прошлом году на Таловый умет к Ереминой Курице набегал и грозился все наше войско Яицкое на Кубань к некрасовцам увести? – издалека начал Зарубин.

– Ну-у, был такой шум, – кивнул головой Мясников. – По двенадцати рублей дорожных на семью обещано было… Токмо где тот купец со своими денежками?.. Опять, как ни крути, обман!

– Ты погоди, не горячись, – остановил его Иван Зарубин. – Донос в тот раз был на купца Пугачева. Схватили его гдей-то в Мечетной слободе и в казанский острог упрятали… Я едва Дениса Пьянова упредить успел, у которого оный купец в Яицком городке гостевал одно время. Так вот, слухай, Тимоха, что сказывать тебе буду. – Чика вскочил на ноги, в волнении схватил приятеля за плечо. – Я надысь на базаре Гришку Закладнова встретил, и сообщил он мне великую новость: снова прошлогодний купец на Таловом умете объявился. Токмо не купец энто вовсе, а спасшийся от погибели в Петербурге истинный государь-ампиратор Петр Федорович Третий, во как!

– Да ну?! – вскочил в свою очередь Тимоха Мясников. – Неужто доподлинный царь-батюшка?

– Я его еще не видал, – признался Зарубин, – мне Закладной посоветовал подобрать кое-кого из нашенских казаков да съездить на Таловый умет на погляденье царю… Поедешь со мной, Тимоха?

– Конечно, Чика! Об чем разговор.

– А ялик же как?

– Да пропади он пропадом…

2

Не дремала и старшинская сторона. К полудню слухи о появлении в крае самозваного императора достигли коменданта Яицкой крепости полковника Симонова. Он тут же принял надлежащие меры. В степь в разных направлениях были снаряжены конные казачьи команды для розыска и поимки оного злодея и его сообщников. Возглавил поиски смутьянов бывший войсковой атаман, а теперь полковник Мартемьян Бородин.

По улицам городка, в толпе на базарах, в церквях шныряли комендантские соглядатаи из казаков послушной стороны, прислушивались к уличным вольным разговорам, выискивали крамолу и нужные коменданту Симонову сведения о скрывающемся самозванце. Подозрительных казаков непослушной, войсковой стороны тут же хватали, вязали и волокли в крепость, в тюрьму при городской канцелярии.

Казаки в городке глухо роптали и с угрозой сжимали кулаки, а кое-кто и кривые татарские кинжалы:

– Вот ужо будет вам, комендантские злыдни, как придет царь-батюшка в городок!..

– Какой царь-батюшка, каторжное ваше отродье?! – злобно огрызались в ответ богатенькие, старшинской стороны, казаки. – У нас государыня императрица Екатерина Алексеевна на престоле… А ну вяжи зачинщиков и крикунов!

– Мы все зачинщики с прошлого году… Всех не перевяжете, куркули, псы комендантские!

Дело иной раз доходило до рукоприкладства. Богатеньких втихаря подкарауливали в глухом переулке втроем или вшестером, предварительно накинув на голову, чтобы никого не признал, старый дырявый зипун, и потчевали от души кулаками, а то и дубинами. Вышибали напрочь зубы, отбивали печенки, походя опустошали от денег карманы. По городку расползалась яростная гражданская междоусобица, дотла сжигающая не терпящее недомолвок и гнилых интеллигентских компромиссов русское сердце. Вновь, как в легендарные годы царя Бориса Годунова, на Руси наступали смутные времена…

На посмотренье объявившегося царя Максим Шигаев с Денисом Караваевым выехали с утра пораньше третьего дня. Хозяйственный Караваев запряг в телегу пару своих лошадей, взял провизии на дорогу, сготовленной супругой загодя, еще с вечера. Посоветовал Шигаеву своего конягу не брать, даром не гонять в этакую даль. На повозке вдвоем сподручней. Да и не так подозрительно пред симоновскими соглядатаями. Максима Шигаева вполне устроили доводы старшего приятеля. Ружье, однако, он с собой прихватил, на охоту якобы… И шашку казачью в ножнах, с которой и вовсе никогда не расставался. Караваев тоже был при оружии, впрочем, как и все служивые в Яицком городке казаки, коим по строевому императорскому уставу даже спать и то полагалось с оружием в головах.

Недаром еще при покойном императоре Всероссийском Петре I казус знаменитый выдался в Донском казачьем войске, в Черкасском заглавном областном городке. Напился бесшабашный, забурунный один казачок в шинке до поросячьего визгу, шапку-трухменку гдей-то в драке посеял, кафтан пропил, сапоги яловые, новехонькие, с татарского злого джигита в степной сваре надысь снятые, жиду-целовальнику за штоф пенника жгучего заложил, шаровары с рубахой в кости забулдыгам кабацким продул… Остался, в общем, казак в чем мать произвела его когда-то на свет божий, то есть голяком. Однако – при полной походной амуниции, с шашкой вострой на боку, с пищалью за спиной, с патронницей и кинжалом кабардинским за поясом. А в руках – кружка, полная медовухи, последняя. А сам – на бочке винной, пустой, как на коне верхом, без седла. Только нагайка ременная висит на кисти левой руки, которой гнал пред тем на майдан бабу свою, чтобы на кругу средь товарищества холостого, забубенного гаркнуть заветное казачье:

– Не люба она мне, постылая, братья-славяне, атаманы-молодцы… Забирай кто хошь, пользуйся, я не в обиде! Я себе другую в походе возьму, краше да глаже!

И узрел эту картину проходивший мимо царь Петр. Он о ту пору как раз в Черкасском городке у атамана здешнего донского в гостях был. Глядит самодержец – совершенно нагой человек на пустой бочке сидит и песни пьяным голосом горланит. А сам при всем казачьем оружии, хоть сейчас сажай на конь – и в поход на турку! Приблизился император к бочке и потянул шутейно у нагого казака пищаль с плеча. Близ царя свита его набежала да охрана из солдат Семеновского гвардейского полка, с дюжину