принадлежат королю, честь же — лишь им самим. Смерть может прервать полёт, но небо помнит каждого.
Торжественность момента немного нарушил мастер Патрик — когда до него дошла чаша, оказалось, что старик задремал и даже начал всхрапывать. Над ним беззлобно посмеялись, а Мартин поведал всем, что его братец с детских лет обладал способностью засыпать сидя, стоя, в самых немыслимых позах, но Элмерик успел заметить тревогу, мелькнувшую в его взгляде. Наверное, нелегко видеть, как стареет твой младший брат, когда ты сам остаёшься вечно юным…
А праздник шёл своим чередом. На столе каким-то непостижимым образом начали возникать жёлтые, оранжевые и красные листья с написанными на них благопожеланиями. Большинство были адресованы Каллахану — видимо, от его эльфийской родни. Несколько листьев, впрочем, пришло Шону и Дэрреку, и даже один Мартину. От одних пожеланий на лицах наставников возникали улыбки, от других они, напротив, мрачнели, но всё равно каждый творил чары, рассылая ответы. На паре посланий Элмерик не без удивления рассмотрел знак Благого двора и имя Медб.
Когда поток поздравлений иссяк, мастер Дэррек показал магический фейерверк прямо в комнате, вызвав восторг даже у старших Соколов.
Мастер Шон, так и не надевший свою маску, курил трубку. Он пускал клубы сладковатого дыма, заставляя его принимать разные очертания. К забаве подключился сидевший рядом с ним Мартин, и некоторое время они с упоением создавали чудищ с рогами, хвостами и множеством глаз, соревнуясь, чьё страшнее. Победителем состязания признали мастера Патрика, который заставил дым принять весьма узнаваемый облик командира. Все единодушно решили, что перед ним никакое чудище не устоит.
Потом леди Эллифлор попросила Каллахана спеть что-нибудь из древних баллад. Эльф сперва отнекивался, а потом, вздохнув, попросил у Элмерика арфу. Осторожно он погладил рукой инструмент, будто знакомился с диким зверьком и пробежался пальцами по струнам, пробуя звук. И вдруг запел на родном языке.
Этой песни Элмерик раньше никогда не слышал, но суть уловил. Эльф пел о двух братьях — непримиримых врагах, которые встретились, чтобы сразиться не на жизнь, а на смерть. У одного на голове был венец из золотых листьев, а у другого — из серебряных. Старшего брата звали Дуб, а младшего — Падуб. И когда Падуб убил Дуба, наступила зима, потому что матушка Осень горько оплакивала судьбу своих детей. Но жёлудь с короны Дуба упал в землю, пустил корни, и старший брат вновь ожил по весне. Воскреснув, он отправился искать младшего, чтобы отомстить, но сердобольная мать спрятала Падуба в куче палой листвы, и Дуб не смог найти брата.
Перед глазами встала недавняя картина, как сошлись в схватке сам Каллахан и его брат Браннан. И у них на головах тоже были венки из золотых и серебряных листьев. И Браннан победил. Значило ли это, что Браннан и есть Падуб? Элмерик уже хотел задать вопрос, но чья-то рука закрыла ему рот.
— Молчи. Он не любит об этом говорить, — шепнул Мартин ему на ухо.
А Каллахан пел уже другую балладу — про рыжеволосую королеву осени Оону и золотоволосую деву весны Олнуэн, которые поспорили, кто из них красивее, и попросили маленького принца грозовых дней рассудить их. Тот же никак не мог выбрать, ведь осень приходилась ему матерью, а весна — названой сестрой, и он любил их обеих. Боясь показаться пристрастным, он сказал: хороши и осень, и весна, но всё же нет никого краше, чем Медб — королева лета. Сестрица Олнуэн лишь рассмеялась, а королева Оона затаила горькую обиду на сына и возненавидела соперницу Медб, которая стала кичиться званием прекраснейшей из прекрасных. Так из-за их вражды и козней случилась война, дворы разделились на Благой и Неблагой, и эльфам больше никогда не суждено стать единым народом. А всему виной — гордыня и неосторожные слова.
Слушая песню за песней, Элмерик задремал, уронив голову на руки, а очнулся уже в своей комнате на кровати — в одежде, но без сапог. За окном уже начинало светать, но друзья и не думали расходиться. Помимо Соколят, бард с удивлением обнаружил в их компании Риэгана, леди Эллифлор с братом и таинственно улыбающегося мастера Дэррека.
— Р-р-раскажи, пр-росим! — от хриплого голоса ворона Элмерик окончательно проснулся и приподнялся на подушках.
Голова уже гудела, но ещё не прояснилась. Розмари заботливо протянула ему воды, и бард жадно осушил стакан до дна.
— Ладно, — неожиданно согласился мастер Дэррек, — расскажу. Но с одним условием: Каллахан ничего не должен знать.
— Р-разумеется.
Кажется, им предстояло услышать что то действительно интересное, и Элмерик тоже навострил уши.
— Имейте в виду, я сам с трудом разобрался в этой истории. Что-то услышал от командира, что-то — от Шона, недостающее нашёл в старых книгах, — мастер Дэррек понизил голос до шёпота. — У эльфов ничего не бывает просто, и даже их песни рассказывают далеко не всё. Но, сдаётся мне, дело было примерно так…
История, рассказанная мастером Дэрреком
Как-то король Неблагого двора Финварра решил жениться, и выбор его пал на прекрасную Оону — рыжеволосую королеву осени с янтарными глазами. А надобно сказать, что отец Финварры завоевал свой престол силой, убив прежнего мужа Ооны и оставив госпожу Осень вдовой. Поэтому Финварра справедливо опасался отказа, но, как оказалось, зря — его избранница была рада вернуть себе трон и положение, а красота и мудрость её с годами лишь умножились.
Оона прибыла ко двору вместе со своими златокудрыми детьми — Эйвеоном, сыном от покойного мужа, и милой воспитанницей Олнуэн. Все эльфы гуляли на королевской свадьбе три дня, а может статься, и три года — ведь время в волшебной стране течёт так, как ему заблагорассудится.
Вскоре после свадьбы король Финварра узнал, что его супруга понесла дитя, и радости его не было предела. Он отправился в священную рощу, чтобы погадать на судьбу первенца, и пророческий сон привел короля в немалое смятение. Выходило, что родится мальчик, и что его рождение принесёт в волшебную страну то ли раздор, то ли согласие. Он унаследует трон отца и править будет то ли мудро и по закону,