Следовать за ними кажется неразумным. Нам точно не в Когахейру, но сможем ли мы добраться до дома? Только мы вдвоем, с одной лошадью?
Я слишком устал, чтобы объяснять, почему пока не могу уйти, почему, несмотря ни на что, мне нужно именно в Когахейру, и просто сказал:
– Сначала надо пережить ночь. Конечно, они с большей вероятностью будут преследовать основную массу дезертиров, но…
– Но ты Рах э'Торин, и некоторые из них тебя по-настоящему ненавидят.
Я вспомнил ярость Сетта. Или презрительный взгляд Йитти. Или ухмылку Истет. Я никогда не собирался делать из себя врага собственного народа.
Я мог бы пропустить следующие слова Амуна, если бы не ощутил их вибрацию щекой, лежавшей на его плече.
– Как бы там ни было, у меня нет к тебе ненависти. Ты был хорошим капитаном и хорошим другом, и я хотел бы вернуть те времена.
Эти простые слова лишили меня дара речи, но, к счастью, Амун и не ждал ответа, а рысью пустил лошадь дальше по болоту.
Дремотные мысли текли так вяло, что я не мог сказать, сколько прошло времени, секунда или целая вечность. Амун, должно быть, вымотался, но продолжал двигаться, не останавливаясь на отдых. Он постоянно оборачивался, будя меня этим чаще, чем внезапными поворотами или резким вздохом, когда из темноты неожиданно возникало дерево.
Наконец нас нашел рассвет, возвестив о своем приходе слабым серым светом. Мир медленно появлялся из темноты, сначала в виде теней, затем силуэтов, и новый день наступил раньше, чем я был готов его встретить. И все же Амун не останавливался. Лошади требовался отдых. Нам требовался отдых. Но он продолжал чередовать шаг с галопом, когда позволяло болото.
– Думаешь, они преследуют нас?
– Я все время слышу крики ночных животных. – Даже в профиль Амун выглядел усталым и встревоженным. – Может, я накручиваю себя, но… с чего бы им не преследовать?
В ночных засадах мы использовали голоса обитателей степей, каждый из которых имел свое значение, но в болоте имелось достаточно животных, так что это все могло ничего не значить. И все же, когда вдалеке раздалось «тила-тила», мы с Амуном насторожились. Разве здесь есть такие птицы? На родине, по крайней мере для гурта Торин, этот крик означал бы появление врагов. Амун снова пустил лошадь в галоп, и холодный утренний воздух хлестал нас по щекам.
Новый крик прозвучал ближе. Амун резко изменил направление, и моя рука соскользнула. Пришлось резко наклониться вперед, чтобы снова ухватиться за Амуна. Сердце бешено колотилось. Лес по обеим сторонам оставался пустым. Позади тоже.
– Никого, – прошептал я ему на ухо, и он едва различимо кивнул.
Лошадь неслась вперед, хотя я чувствовал, что она уже начинает уставать. Надо остановиться. Но даже если два выкрика, как я уже начал надеяться, были просто совпадением, рядом раздался третий. Среди деревьев мелькнул коричневый и алый, и тут же исчез. Я не стал убеждать себя, что это какая-то птица – в Кисии не так много ярких птиц. Особенно когда цвет появился снова, держась с нами наравне.
– Они здесь.
– Я знаю.
Амун сильно сжал колени, и лошадь рванула со скоростью, которую мы не могли поддерживать в густом лесу с двумя всадниками на спине. У наших преследователей было преимущество: на каждую лошадь приходился всего один воин, и в конце концов они настигнут нас, что бы мы ни делали.
– Проклятье, – прошипел Амун, несомненно, думая о том же.
Лошадь слабела, и ни один из нас не имел достаточно оружия или сил, чтобы сражаться с несколькими противниками.
Он сделал еще один резкий поворот через густые заросли. Алая вспышка осталась позади, но это ненадолго, и Амун бешено погнал лошадь сквозь лес, поваленные стволы, лужи и густую листву, мокрую от утренней росы. Мы ужасно шумели, но если наши преследователи скакали так же быстро, то ничего не слышали, кроме ветра в ушах и стука копыт. Верхом звуки бесполезны, молодые левантийцы узнавали это на самых первых уроках следопытов.
– Держись крепче.
Предупреждение прозвучало за мгновение до того, как Амун дернул поводья, направляя лошадь вниз по крутому склону. Копыта заскользили по грязи. Амун пригнулся, когда низкая ветка стряхнула на нас дождевые капли, засверкавшие в короткой щетине его волос. Вокруг по болоту эхом разносились крики, но, оглянувшись, я увидел лишь листья, трепещущие на ветру, яркие в лучах наступающего рассвета.
– Что там?
– Я никого не вижу, но слышу их.
Амун быстро взглянул на небо, снова резко повернул и понесся дальше. Я хотел спросить, куда он направляется и знает ли, где мы сейчас, но мог лишь верить, что у него есть план.
Снова какое-то движение слева от нас. На этот раз не алый, и я хотел бы убедить себя, что это не один из Клинков, выслеживающих нас, но не мог. Не успел я открыть рот, чтобы предупредить Амуна, как он сказал: «Я знаю» и снова повернул.
Я поборол желание спросить, что он собирается делать. С давлением легче справляться, когда контролируешь ситуацию, напомнил я себе, но легче не стало.
Когда он снова взглянул на небо и резко повернул, я убедился, что он знает, где мы находимся. Было что-то в том, как он прочесывал взглядом деревья, поглядывал на солнце и следы в грязи. Грязь… теперь кругом была грязь и лужи, и если бы я не видел, что мы едем на восток, то предположил бы, что углубляемся в болото, а не выбираемся из него.
Сквозь деревья блеснули голубые искры. Не преследователи, а река, вдоль которой мы ехали с генералом Китадо и императрицей Мико к святилищу Отобару и дальше в Сян.
Лошадь проскакала по глубокой луже, забрызгав нам ноги. Мы уже были не в болоте, а на заболоченном берегу реки, дальше от лагеря, чем я предполагал.
– У тебя есть план? – прошипел я в ухо Амуна. – Мы их не перегоним.
– Знаю. У меня есть половина плана.
Что ж, сойдет и половина.
Быстрый перестук копыт перекрыли крики. Мы пересекли короткий участок твердой земли и тут же снова плюхнулись в лужу, с трудом увернувшись от клубка спутанных веток, больше похожих на птичье гнездо, чем на дерево. Позади мелькнула тень, и Амун, услышав мой резкий вздох, пришпорил лошадь, отворачивая от реки. Нос щекотал запах грязи, соленой воды и гниения, напомнивший другой раз, когда я был ранен и скрывался от своих соплеменников.
Амун пробрался через густые заросли и резко свернул на узкую дорожку, вызвавшую во мне те же воспоминания, что и запахи. Путь в Отобару. Возможно, если доберемся до святилища, мы сможем… что? Спрятаться? Сражаться? Ни то, ни другое невозможно, если их слишком много. Но и продолжать гонку становилось все более невозможным.
Мокрые отпечатки копыт на свежевытоптанной