— А что нам мешает сделать это сейчас? Бежим!
Они сели в вагон и поехали через весь осенний город. А трамвай — это удивительное городское животное — никогда никуда не спешит, можно глазеть по сторонам и медленно ехать мимо дворцов, статуй, рек, парков, прохожих, мимо старой церкви, над куполами которой вдруг показалось солнце.
Лина оторвалась от окна и перевела взгляд на сидящего рядом Данилу. Усталое лицо, сейчас скорее некрасивое, темная, немного потрепанная (фотограф Суворов никогда не был модником) куртка с коричневыми пуговицами. Ее захлестнуло отчаянной нежностью, и она подумала, что все живущие на земле люди не стоят даже одной пуговицы на старой куртке Данилы. Лина невольно улыбнулась, вспомнив, что этим утром, выходя из дома, она оставила в квартире свой мобильный телефон. Потому что единственный человек, звонок от которого был для нее по-настоящему важен, находился рядом с ней, а слышать никого другого она не хотела. Так что в телефоне не было надобности.
Совершив большое осеннее путешествие, трамвай привез их обратно, к Летнему саду.
В аллеях сада было безлюдно. Деревья почти облетели, последнюю листву срывал ветер.
Данила коснулся ее озябшей руки и расстроился:
— Ну вот, рукавички забыла! Замерзла совсем!
Лина изумилась — именно так когда-то говорила ее мама.
Данила положил ее руку в свой карман, отогреваться.
Лина решилась — нельзя больше скрывать от него правду — сейчас, пусть будет сейчас.
— Послушай, есть кое-что, что я тебе не сказала. Планируя убийство, я была готова повесить его на тебя, если другого варианта не будет. Я собиралась убить эту тварь и сбежать, но это означало подставить тебя. Так вот я хочу, чтобы ты знал — я готова была предать тебя. Пока не полюбила.
Лина вздохнула: ну вот — теперь все. И может быть, после этого она потеряет его навсегда.
— Я знаю. Но это не важно. Это больше не имеет никакого значения. Никогда об этом не вспоминай, ладно?
Данила обнял ее, прижал к себе, и она уткнулась лицом в ту самую пуговицу на его куртке.
КНИГА 1. ЧАСТЬ 3. ГЛАВА 17
ГЛАВА 17
СТАРОЕ ЗЕРКАЛО
К Новому году Леша Белкин обычно начинал готовиться заранее — примерно с июля. Ему хотелось, чтобы «Экипаж» в новогодние праздники был украшен и чтобы в меню кофейни обязательно присутствовали праздничные напитки и угощения. И хотя до зимы было еще далеко, Леша уже вовсю задумывался над преобразованием «Экипажа» в рождественскую кофейню. С вдохновенным видом, с каким иной писатель пишет роман, а художник картины, Леша записывал в свой красный блокнот с дурацкими оленями на обложке, список необходимых покупок и важных новогодних дел. Возможно, кому-то постороннему эти записи могли показаться бредом сумасшедшего или неким зашифрованным посланием (к примеру, девятым пунктом у Белкина значились «Мишки большие и мишки маленькие», а десятым — фигурировал «хв-о-ст»). На самом деле ничего странного в этих записях не было — под «мишками» подразумевались торты и пирожные одноименного рецепта, «хв-о-ст» означал хворост, а следующими пунктами шли глинтвейны, пунши и специальный рождественский кофе. И, наконец, Леша перешел к главному пункту. «Каждый день, начиная с тридцать первого декабря до старого Нового года, дарить Тее какой-то необычный подарок».
Задумавшись о том, что именно он будет дарить Тее, Леша перевел взгляд на сидящих за кофейным столиком у окна Теону и Лину.
Эти две девушки, склонившиеся сейчас над ноутбуком, были очень разные. Маленькая, кудрявая Теона — сгусток энергии, своеобразный стиль (на ней сегодня были брюки с модными подтяжками, белая рубашка и серая кепка), и рыжеволосая, короткостриженая, всегда очень бледная Лина, кутающаяся в свой песочный палантин, как в кокон. Они и по темпераменту сильно разнились — Теона жестикулировала, махала руками, а меланхоличная Лина лишь иногда сдержанно улыбалась — неспешно, мягко. Но эти две совершенно разные девушки были заняты теперь одним делом — писали электронное письмо-запрос во Францию, намереваясь выяснить обстоятельства жизни Ольги Ларичевой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пару дней назад Теона озаботилась поисками человека, который бы помог ей перевести письмо на французский язык. И вот сегодня, случайно узнав от Данилы, что Лина знает французский, Теона попросила Лину помочь и пригласила ее в кофейню.
Быстро справившись с переводом, Лина поинтересовалась у Теоны, с какой целью та отправляет письмо. Теона рассказала ей историю с найденным кладом (впрочем, пока умолчав о том, что найденная картина обладает большой ценностью).
— Понимаешь, от этого письма многое зависит, — вздохнула Теона, закончив рассказ.
И вот уже письмо — почтовый голубь — улетело из России во Францию, из настоящего в прошлое, а девушки все не расходились. Они сидели и разговаривали. За это время Лина выпила уже несколько чашек крепчайшего «Капитана» и даже, поддавшись на уговоры своей новой знакомой, попробовала гордость Мананы — пирог с лисичками.
Наигрывал джаз, Леша без устали кофеварил и иногда поглядывал на барышень.
Заметив, что Лина зябко кутается в палантин, он не выдержал и подошел к их столику:
— У нас холодно?
Лина смутилась:
— Нет, просто я все время зябну. Данила подарил мне плед и палантин — так я даже дома не расстаюсь с пледом.
— А давайте-ка, я вам сделаю глинтвейн? Он такой горячий, что вам и шарф не понадобится! — предложил Леша.
Он деликатно, чтобы не мешать девичьему разговору, поставил на столик два бокала линтвейна, в который впихнул ударную дозу фруктов и специй: «Пейте-пейте, витамины никому не помешают!»
— Такой хороший парень! — улыбнулась Лина, посмотрев вслед Леше.
— Кто, Белкин? Да он, знаешь, какой несносный?! — прищурилась Теона, но тут же согласилась: — Но вообще есть в нем и что-то хорошее. Даже странно.
Обе девушки рассмеялись, и через соломинку потянули тепло Лешиного глинтвейна.
И хотя за столиком сидели сейчас две женщины, возможно, что тут же, незримо присутствовала и третья — та самая, судьбой которой они интересовались в недавно отправленном письме.
Увидев в окно, что к дому подъехала машина Данилы, Лина встрепенулась: я пойду!
Теона помахала Лине на прощание.
На освободившееся место за столиком тут же присел Леша и подмигнул подруге:
— Ну как глинтвейн?
Теона уставилась на Белкина:
— Что ты добавил в это пойло? Признавайся!
— Подумаешь, добавил капельку рома, для согрева! Вам обоим не повредит. Вот и Лина повеселела и оживилась, а то иногда она меня по-прежнему пугает своим бледным чахоточным видом. Так что, написали письмо?
Теона кивнула.
— Ну а с картиной что решим? — Леша опять завел старую волынку. Он все еще не терял надежды загнать картину за большие деньги.
Теона сморщилась — эта волынка в Лешином исполнении ей порядком поднадоела.
А Леша наяривал, бесхитростно искушая подругу:
— Давай продадим, а? Домовик на нас не обидится! На деньги от продажи тебе… это… кукольный театр купим! Будешь, как Карабас-Барабас со своим собственным кукольным театром. Помнишь, ты говорила, что у тебя мечта? Кукольный театр, все такое…
— Это же мечта, Белкин, а мечту нельзя купить, — грустно сказала Теона.
— Но с деньгами ее можно приблизить, — снисходительно, как маленькой, разъяснил Леша. — Не хочешь театр, ладно. Краски тебе купим — целый грузовик. Хоть закрасься. Да любое желание с деньгами на раз можно исполнить. Я вот кофейню открою. «Экипаж-два». А потом «Экипаж-три». В каждом районе города будет свой «Экипаж», классно же, ну?
— Белкин, подумай сам, — вздохнула Теона, — вот тебе нравятся Ван Гог и Саврасов, да? Но ведь они тебе не принадлежат?! Потому что они вообще никому не могут принадлежать! Это объекты искусства, они для всех людей, для всего человечества, понял, Белкин? И мы с тобой не можем взять и присвоить произведение искусства! Ну как тебе еще объяснить… Есть вещи, которыми нельзя обладать! Вот тебе что-то еще нравится?