Белл не была религиозной, но состояние, навеянное этими местами, иначе как мистическим не назовешь. Ее переполняло новое, незнакомое чувство. Жизнь оказывалась гораздо многограннее ее прежних представлений. На глаза наворачивались слезы. Белл ощущала легкость. Полет преобразил ее, словно и она теперь принадлежала воздушной стихии наравне с птицами и ласковым ветром. Как мир может быть столь удивительно красивым и в то же время полным насилия? Такое противоречие и сейчас не укладывалось в ее голове, но она знала, что найдет способ понять и принять эти крайности.
Белл чувствовала, что могла бы целыми днями плавать по воздуху, но Гаттридж закончил строчить в записной книжке. Их полет близился к концу.
Спуск был медленным, а приземление чем-то напоминало вчерашнюю поездку. Корзина несколько раз подпрыгнула и замерла. Но легкий дискомфорт не испортил Белл впечатления. Она довольно улыбалась. Теперь она будет жить по-другому. Она перестанет терзаться мыслями о рангунских событиях. Она взглянет на жизнь другими глазами и прекратит волноваться из-за того, что не в силах изменить. Сутки назад она и не мечтала о полете на воздушном шаре над одним из красивейших уголков планеты. Но это чудо произошло.
Глава 37
Диана, Минстер-Ловелл, 1922 год
Сегодня я впервые встречусь с доктором Гилбертом Стоуксом. Мне о нем известно совсем мало. Несколько лет он проработал в больнице Рэдклиффа в Оксфорде, затем перешел на работу в психиатрическую лечебницу Рэдклиффа. Должно быть, услышав об этом, я побледнела от сильного беспокойства. Симона поспешила меня заверить, что доктор уже отошел от активной практики и занимается лишь пациентами с особыми проблемами. От нее же я узнала, что он придерживается весьма прогрессивных взглядов на психиатрию. Насколько я понимаю, он верит в излечение определенных болезней через доверительное обсуждение. Пока не знаю, как мне к этому относиться. Если честно, мне еще предстоит выяснить, возможно ли это. Неужели разговор, пусть даже доверительный, способен помочь?
Напишу о приятном. Я полюбила свой коттедж и стены сухой кладки, окаймляющие участок. Мне нравятся плиточный известняк, которым покрыта крыша, и высокие дубы, растущие по обе стороны дома. Рада я и тому, что из челтнемского дома сюда приехало кое-что из мебели. Лучшая ее часть. Это туалетный столик цвета слоновой кости, доставшийся мне от матери, комодик, прежде стоявший в детской, мой любимый абажур от Тиффани, полукруглый столик для прихожей и старый материнский письменный стол с потайным ящичком.
Я наняла садовника, поручив ему скосить траву и выполоть сорняки. Жду не дождусь, когда я достаточно окрепну, чтобы самой заниматься садом, сажать цветы и обрезать сухие ветви. Я еще не бывала в деревне, но со слов Симоны знаю: если пройти через церковное кладбище до развалин Минстер-Холла, то вскоре окажешься на живописном берегу реки.
Снаружи слышатся приглушенные голоса, но пока я не вижу ни Симоны, ни доктора. Должно быть, они стоят на крыльце, которое из окон гостиной не просматривается. Я жду, пока они войдут в дом. Когда они появляются в гостиной, вид доктора меня удивляет. Гилберт Стоукс оказывается не таким, каким я ожидала его увидеть. Я почему-то представляла себе психиатров худощавыми и изворотливыми, старающимися посредством своих хитроумных методов подловить тебя на чем-то. Передо мной стоит полный, благодушного вида человек с добрыми голубыми глазами и красивой седой гривой.
Он протягивает мне руку. Я пожимаю ее и невольно улыбаюсь. Он накрывает мою руку второй своей рукой и слегка сжимает:
– Здравствуйте, миссис Хэттон. Очень рад знакомству с вами.
– Здравствуйте, доктор. Теперь я именуюсь мисс Райли, но прошу звать меня просто Дианой.
– Простите великодушно. Это моя оплошность.
– Я приготовлю чай, – с улыбкой говорит Симона и выходит из гостиной.
Я киваю. Все это мы обговорили с ней заранее. Маленькая уловка. Пока готовится чай, я сумею составить представление о докторе, а он – обо мне. Последнее вызывает у меня кривую усмешку.
– Не угодно ли присесть? – спрашиваю я и указываю на стул у окна.
Я сажусь на другой стул. Это позволяет мне видеть сад перед домом. Доктор разворачивает стул и садится лицом ко мне:
– Хочу убедиться, что вы понимаете следующее. Процесс излечения может показаться вам довольно медленным, однако вы в любой момент можете передумать.
Я киваю:
– Если я правильно поняла, мы с вами будем просто разговаривать?
Его глаза вспыхивают, и он улыбается. Улыбка у него искренняя и теплая.
– Вот именно.
Я уже говорила, что не понимаю, как разговор способен мне помочь, но снова киваю. Из кухни доносится свисток закипевшего чайника. Я поворачиваю голову к двери. Не сочтет ли доктор бестактностью, если я отправлюсь на кухню и помогу Симоне?
Словно прочитав мои мысли, он говорит:
– Если хотите, помогите вашей подруге.
Это производит на меня впечатление.
Возможно, за его добродушной внешностью прячется острый, восприимчивый разум, но, если доктор Стоукс относится ко мне по-доброму, я это принимаю. Получив разрешение уйти, я уже не чувствую потребности пойти на кухню и остаюсь сидеть. Мы заводим разговор о деревне. Доктор рассказывает о своем доме вблизи церкви. Я ощущаю спокойствие. Его присутствие незаметным образом прибавляет мне уверенности. Я даже немного досадую, когда Симона возвращается с подносом и наш разговор наедине обрывается.
Мы пьем чай с печеньем. В конце чаепития доктор Стоукс вытирает салфеткой рот и поднимается со стула:
– Итак, Диана, если вы согласны стать моей пациенткой, мы можем начать со следующей недели и встречаться, скажем, по понедельникам и пятницам. Каждая встреча в десять часов утра. Вас устраивает такое предложение?
– Благодарю вас, доктор Стоукс. – Я тоже встаю. – Вполне устраивает.
Я провожаю его и потом стою на крыльце, ничуть не волнуясь, что нахожусь почти за пределами дома. Удивительно, но я не покривила душой. Мне действительно хочется быть его пациенткой.
Глава 38
Около пяти часов дневной зной начал спадать. До встречи с помощником Гаттриджа оставался еще час, и Белл решила прогуляться самостоятельно. Пароход отходит в восемь, так что времени у нее предостаточно. Залпом выпив стакан воды, она сунула в карман несколько мятных конфет и вышла.
Легкий ветер помогал разгонять духоту. Белл старалась идти в тени высоких деревьев и кустов, где было сравнительно прохладно. Она шла по желтой пыльной дороге, слушая звук собственных шагов. На каждом перекрестке она сворачивала направо, чтобы затем, поворачивая налево, легко вернуться обратно. В одном месте она едва не наступила на длиннорогого жука с шишечками на усах и остановилась, наблюдая, как он переползает дорогу.