Читать интересную книгу Выдумщик (Сочинитель-2) - Андрей Константинов

Честно говоря, Обнорский и сам не понимал, что в большей степени заставило его так возиться с Катериной — ценность ее, как источника информации, как союзника, способного реально помочь сквитаться с Виктором Палычем, или же что-то, весьма и весьма напоминавшее непонятно откуда взявшуюся нежность… Наверное — и то, и другое… Андрей и сам не понимал, что с ним творится — он не строил иллюзий в отношении Кати, знал, что она была самой настоящей «бандиткой» (поговаривали даже, что в свое время и на «стрелки» выезжала), но почему-то очень жалел ее — не той брезгливой жалостью, которая способна унизить человека, а другой, стоящей ближе к сопереживанию, к готовности взять в себя чужую боль… Катерина как-то умудрилась задеть в душе Обнорского не звеневшие еще ни разу струны.

Андрей не был обделен женским вниманием, и влюбляться ему приходилось (причем не раз, а, если честно — то и не два), но при всем при этом Серегин, общаясь со своими «пассиями», не столько отдавал, сколько брал… Нет, Серегин, конечно, в законченное жлобство, типа «пришел, оттрахал и ушел, почесывая грудь», не впадал — Андрей ухаживал за своими барышнями, делал им подарки (часто — достаточно дорогие), помнил, что женщины обожают «конфеты-букеты и прочую разную мутоту», но при этом все равно старался «держать дистанцию» и не пускал до конца в свою жизнь… Более того, как только Обнорский замечал, что забота очередной подружки о нем готова перерасти в «полное растворение» в нем — роман как-то плавно сходил на нет по абсолютно объективным причинам (и Андрей даже сам верил в то, что эти причины объективные): то вдруг работы навалилось совсем невпроворот, то командировки какие-то возникали… Бог его знает — может быть, в свое время Андрей испытал слишком много боли от разрывов с теми женщинами, которых пустил к себе в душу? Все-таки два развода оставили глубокие зарубки на сердце Обнорского — а еще он очень часто вспоминал Лену Ратникову[29]. Кстати говоря, когда Андрей еще в самый первый раз увидел Катерину, когда он еще не знал даже, как ее зовут, она как-то ассоциативно напомнила ему Лену — нет, не внешне (хотя обе были настоящими красавицами) а, скорее, некой внутренней силой, сочетавшейся с волнующей и трудноописуемой загадочностью…

В женщине всегда должна быть некая загадка — мужики, они ведь тоже жутко любопытные, если не все, то очень многие… Что касается Екатерины Званцевой, то в ней этих самых загадок было — хоть отбавляй, и Андрей, конечно, понимал, что, «расколов» Рахиль Даллет, он сумел прикоснуться лишь к некоторым ее тайнам.

И вместе с тем то чувство, которое зарождалось в душе Обнорского к Званцевой, конечно, еще нельзя было назвать любовью или даже влюбленностью — слишком мало прошло времени, и слишком серьезные события успели за это время произойти… Как бы там ни было, какие бы мотивы не побуждали Серегина изо всех сил выхаживать Катю, а все-таки за двое суток он сумел ее немного «отогреть» — молодая женщина стала активнее двигаться, с лица ее постепенно сходило выражение некой отрешенности от всего земного и суетного, она даже начала иногда улыбаться, хотя время от времени все еще погружалась в какие-то свои мысли настолько глубоко, что ни на что не реагировала.

Вечером 16 ноября, накануне Катиного отлета в Стокгольм, Андрей снова вызвонил в «Европу» доктора Алехина. В этот раз Боря провозился с Катериной часа два и потом выглядел намного менее озабоченным, нежели в первый свой визит. Когда Обнорский вышел его проводить, Борька удивленно покачал головой и, с интересом посмотрев на Андрея, сказал:

— Ну, старик, ты даешь… Молодец, не ожидал… Не скажу, конечно, что все проблемы сняты, но — результаты просто удивительные… За такой короткий период времени… Из тебя, в принципе, мог бы хороший психотерапевт получиться…

— Меня всегда тянуло в гинекологию, — мрачно ответил смертельно уставший Серегин. — Жаль, что переучиваться уже поздно.

Борька засмеялся и снова выдал кучу рекомендаций, не забыв напомнить, что основное требование — это ограждение от негативных эмоций… Обнорский задумчиво покивал, а потом, перед тем как попрощаться, спросил:

— Борь, ты извини, но сколько я тебе должен? Дружба дружбой, но ты ведь столько времени потратил… Ты ведь работал.

Алехин сердито засопел и сморщил нос так, что даже очки на нем подпрыгнули:

— Знаешь что, Андрюха!… Ты это прекрати! Ты… Я просто не ожидал такого от тебя!

Андрей знал, что финансовое положение в Борькиной семье было совсем не веселым — Алехину, врачу высокой квалификации и, между прочим, офицеру российской армии, уже несколько месяцев зарплату выдавали нерегулярно и не полностью, поэтому-то Обнорскому и хотелось как-то «материально» отблагодарить друга. Обнорский вынул из кармана стодолларовую купюру и попытался все же всучить ее Борьке:

— Послушай, ты ведь о Катерине ничего не знаешь… Она, между прочим, очень состоятельная женщина, у нее денег, я извиняюсь — как говна в коровнике… Почему ты должен бесплатно ей заниматься?

Алехин руку Обнорского решительно оттолкнул:

— Вот что… Пусть она хоть миллионершей будет — я к ней приезжал, как к твоей женщине, ясно тебе? А с друзей я денег взять не могу…

Борька тяжело вздохнул и добавил:

— Я, конечно, иногда беру деньги с «чужих», так сказать, пациенток — жить-то надо как-то… Правда, они меня чаще норовят бутылками какими-нибудь отблагодарить — у меня дома уже винный магазин открывать можно… Лицо у меня, что ли, такое пьющее? Так вот — каждый раз, когда мне что-то суют, я таким уродом себя чувствую… И если эти чувства меня будут заставлять еще и друзья испытывать… В общем, ты понял… Напиши лучше статью хорошую о том, что в нашей медицине творится — о том, как все разваливается и ссучивается… Чтобы власти узнали и хоть немножко задумались…

— А то они не знают, наши власти, — грустно улыбнулся Обнорский трогательной наивности друга, еще верившего в действенность печатного слова. — А если не знают — на хер они нужны, такие власти!

Обняв Борю, Андрей вернулся в триста двадцать пятый номер отеля, ставший для него за дни уже родным — до боли и отвращения. Катя встретила его легкой улыбкой, какая бывает у выздоравливающих после тяжелой болезни:

— У тебя очень хороший друг… Он такой добрый и… и… светлый, что ли…

— Ага, — сварливо отозвался Обнорский, садясь на кровать. — Друг, значит, у меня хороший… Я, девушка, между прочим, тоже парень неплохой… Жаль, что вы этого до сих пор не заметили…

В каждой шутке есть только доля шутки — Андрей, разумеется, «балаганил», но, вместе с тем, он с удивлением ощутил легкий укол ревности и обиды — тут, понимаешь, дни и ночи напролет сиделкой работаешь, пылинки с этой зеленоглазой красотки сдуваешь, чуть ли не колыбельные ей на ночь поешь — и ни слова ласково-нежного в ответ — все, как должное, воспринимается… А потом приезжает врач-гинеколог, ездит ей по ушам всякими умными медицинскими терминами, и — пожалуйста, он «добрый, светлый и хороший»… Вот она, женская благодарность…

Катя в ответ на последнюю реплику Серегина лишь незаметно улыбнулась — все-таки мужики, они ужасно толстокожие, совсем не умеют тонко чувствовать…

В последний вечер перед отлетом Катерины из Петербурга они проговорили достаточно долго — нужно было, наконец, определить как организационно выстроится их дальнейшая совместная «работа». Сама «работа», впрочем, не обсуждалась, имя Антибиотика вслух не произносилось… Но все равно — «фигура умолчания», казалось, незримо присутствовала в комнате, и ее призрак, словно вурдалак, высасывал из Кати силы, лишь чуть-чуть поднакопившиеся… Катерина дала Андрею свой стокгольмский адрес и телефон (она сняла на год в шведской столице довольно приличную квартиру в Гамластане[30]). Но предупредила, что первые две недели ее в Швеции не будет. Андрей понял, что задавать какие-то вопросы по этому поводу — бесполезно, и лишь кивнул…

Обнорский, слегка задетый ее недоверием, ведь даже предположить не мог, что в Ялте, под чужой фамилией, ждет Катю ее сын, которого опекал Егор Федосеевич, бывший тренер Сергея Челищева и самого Обнорского, кстати, тоже — тесен мир, просто до удивления тесен! Катерина (как бы она ни доверяла Серегину, как бы ни была ему благодарна и какие бы другие чувства к странному журналисту не начинали просыпаться в ее сердце) не могла выдать самого главного своего секрета — она считала возможным рисковать своей собственной жизнью, но не жизнями Андрюшки и Федосеича…

Обнорский также оставил Кате все свои координаты и сообщил, что где-то между вторым и третьим днем декабря он должен будет недели на полторы-две появиться в Стокгольме — там шведский журналист Ларс Тингсон монтировал документальный фильм «Русская мафия», снимавшийся в России. В работе над этим фильмом участвовал и Серегин вместе с Игорем Цоем — продюсером из частной телекомпании «Позитком». Ларс пригласил своих русских коллег приехать в Стокгольм к финальному этапу монтажа, а кроме того, Тингсон еще и предложил Обнорскому написать вместе для одного шведского издательства документально-публицистическую книгу о русской мафии…