Слегка надавила, вырывая у него рваный выдох.
Что такое, Дейвил? Мне врешь ты или твое тело?
Она поняла, что переступила невидимую черту его терпения. Это опасная игра — пытаться в чем-то уличить Дейвила, но и остановиться уже невозможно.
Скользящее трение вверх-вниз, и сильный горячий выдох коснулся уха, скулы и немного задел шею.
Охуела.
Одно слово как подтверждение — он зол, и масштабы гнева покинули пределы нашей галактики.
Пальцы жили своей жизнью, будто зная как лучше: где и когда погладить, как надавить — интуитивно.
Слышать его тяжелое дыхание, ощущать его возбуждение… слишком сладко. Внизу живота разлилась легкая истома. Чувство маленькой власти над Шамом Дейвилом пробуждало и ее желание.
Она все же написала ему ответ:
Возможно.
Феликса не поняла, какая точка стала крайней, пока ее кисть с силой не сдавили пальцы Дейвила, убирая от себя ее руку.
Громкий гогот позади оборвал Оуэнс на полуслове.
Все обернулись посмотреть, кому стало настолько смешно, и Феликса тоже.
Маккинни сидел, прикрывая глаза рукой, и натурально ржал, не стесняясь.
— Извините, профессор, — выдавил он сквозь смех. — Тут такой анекдот… Вспомнил. Извините.
Запястье обожгло ощутимое сдавливание.
Злые, колючие глаза Дейвила проникали под кожу и вспарывали изнутри.
Он отбросил ее руку, слегка отодвигая от себя саму Феликсу, так, чтобы остальные не заметили странной возни.
Майлз похлопал его по плечу, а Феликса заработала еще один я-убью-тебя взгляд.
Эпизод 37. Не повторится
Что это, блять, сейчас было?
Он почти кончил в трусы. Почти. А Фоукс посмотрела на него возбужденными глазами, закусила губу в хитрой улыбке, и отвернулась.
Фениксы сгорают и возрождаются из пепла, у тебя второй жизни нет, Фоукс, а испытываешь Шама Дейвила, будто в запасе их минимум десять.
Мстит ему. За его слова, за его выходку.
Он намеренно написал, что она не настолько сильно его возбуждает. Чтобы себя в этом убедить, зная правду. Она вынесла все максимальные пределы возбуждения. На таких мощностях невозможно ничего чувствовать. Но он чувствовал. И это немного отрезвляло.
"Сумасшедшая, сука".
Дейвил, как же получилось, что отброс управляет твоим членом?
Ему не нравилось ощущение псевдо-зависимости, когда чувствуешь одну потребность и идешь у нее на поводу. Он — не такой. Он не поведется. Выцепит кого-то из своих шлюх и выбьет из себя Фоукс.
Оуэнс увлеклась монологом и пропустила практическую работу. Оставила ее на следующее занятие и отпустила их немного раньше. Это принесло реально ощутимое облегчение. Запах Фоукс в таких количествах начал сводить с ума. Гребаный баунти.
Он ненавидел сладкое почти так же, как Фоукс.
Майлз задержался на выходе, поджидая.
Разумеется! Придется искать подходящие ответы, а их нет.
Дайана остановилась рядом с ним. Нет, она точно ничего не должна знать, иначе его мозг будет съеден чайной ложечкой. И Ди не подавится.
Дейвил задержался у стола, пока Маккинни избавлялся от лишних ушей. Фоукс вылетела из кабинета одной из первых, прихватив с собой отброса с розовыми волосами. Вероятно, для страховки, чтобы у него не было соблазна затащить ее в пустой кабинет, и засадить так глубоко…
"Нет, блять. Даже не думай. Спасение от гребаного дурмана кроется в полном отказе от него, и переходе через ломку в обычное состояние".
И если Фоукс охуенный наркотик — сука, так и есть — он выжжет из себя тягу к нему. Потому что он — Дейвил. Ни у кого не может быть власти над ним. И над его членом.
Ладонь Майлза хлопнула по плечу. Друг зашагал рядом, сунув руки в карманы и смотря по сторонам, как на прогулке после затяжного дня в одном помещении.
— Я, конечно, многого не понимаю в этой жизни, как, например: почему Эванс трахается с Уайтом? Но какого члена я только что видел?
Хмыкнул про себя, что его-то он как раз и не увидел.
— Эванс досталась двойная удача в виде Тимона и Пумбы.
Маккинни скривился.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Бля-ять… Пумба? Знаешь, это даже для тебя слишком жестоко.
По тону Майлза ясно, что ему плевать на Мими. Жалостью не повеяло. Он ждал другого и демонстративно молчал, предоставляя Дейвилу возможность начать самому.
Он провел пятерней по волосам, встряхнул их. Щека дернулась. С удовлетворением подмечал каждого студента, отпрыгивающего под его взглядом полуприкрытых глаз. Улыбнулся одним уголком брюнетке, откровенно облизывающей его взглядом.
"Я за тобой скоро вернусь".
Произнес мысленно. Разделается с дружеским допросом и вернется.
— Что ты хочешь услышать?
Он согласен поговорить, но в рамках ответов на конкретные вопросы.
Майлзу можно доверять, он не расколется даже под Дайаной, не говоря уже о кристалле вечной боли. Только Дейвил сам не готов услышать вслух и половины из того, что творится в голове.
— Какого хуя происходило у вас под столом?
Его голос остался совершенно спокойным. В нем нет ни капли претензий или упреков. Того, что часто маскируют за словом "беспокойство" от друзей, которые таковыми, по факту, не являются.
— Вездесущий нос Маккинни, — усмехнулся, качая головой.
— Сосущий, блять. Ты от ответа не уходи.
Ладонь сама потянулась к волосам. Что за долбаная нервозность?
Толкнул дверь в туалет, проверяя, есть ли там лишние уши.
Майлз уселся на низкий подоконник, вытягивая ноги.
— Ты же знаешь, что было, или тебе в красках описать?
— О, нет. Избавь от подробностей, будь любезен. Я не это спросил, — и он знал, что Дейвил просто тянет время.
Шам уперся ладонями в края раковины. На гладкой поверхности зеркала то же лицо, те же глаза, нос, губы. Волосы по-прежнему мягко закручиваются, ложатся волнами. Все тот же Шам Дейвил. Или нет?
Прислушался к себе. Тяжесть, будто легкие скованы цепью, никуда не делась. Грудная клетка изодрана когтями внутренних демонов, и они, судя по давящему чувству, на месте.
— Я не знаю, — голос прозвучал глухо, слова — четко.
Он ненавидит признавать свою беспомощность перед чем-либо. Так было с матерью. Когда он рвал на себе волосы, наблюдая за угасанием жизни в ее глазах. Видя, как остается пустая оболочка. Каждый день, глядя на очередной потухший крошечный огонек из сотен ярких огней в ее глазах, он хотел выть. Орать. Ударить отца. Убить его за то, что сотворил с ней.
Пожирал себя изнутри. Выедал эмоции, оставляя тяжелую, сковывающую пустоту. Чтобы не чувствовать. Ничего, кроме злости, ярости, гнева. Питая их, взращивая. Для одного человека. Для того, кто заставил его стать таким. Продемонстрировать ему однажды. И последнее, что он увидит, будет ненависть, которую он заслужил.
Голос Маккинни выдернул наружу.
— Вчера, после стычки в башне, я застрял на втором этаже возле третьей галереи.
Спина Дейвила напряглась, рубашка натянулась.
— Случайно заметил выбегающую из кабинета Фоукс. Ну, знаешь, вся такая с размазанной бордовой хуйней по лицу, которая для губ предназначается.
— И что? — бесстрастное уточнение, со скручивающим внутренности ожиданием.
— Я заглянул в кабинет.
Дейвил молча ждал, не поворачивая головы. Заранее знал, что услышит.
— Слушай, мне похер, что ты ее трахнул. Но ебаный стыд, Шам, зачем ты свитер там оставил?
Да, прокололся. Ему необходимо было уйти, чтобы не остаться. Потому что он хотел остаться с ней. Тогда это казалось правильным. Нужным. И, не допуская этого, он выдавил из себя необходимые слова, и ушел.
— Больше не повторится, — заявил спокойно, разворачиваясь, и опираясь бедром о раковину.
— Как сегодня? — усмехнулся Майлз беззлобно.
— Минутная слабость, — Дейвил обнажил зубы в ответной усмешке.