Орущие засранцы всё же вытеснили меня из моего зелёного рая. Пробегающий мимо пацан лет пяти показал мне язык, и я, не удержавшись, вывалил свой… язык, в смысле. На душе повеселело, но, что ни говори, маленькие девочки, даже визжащие, намного милее.
Служба в храме подходит к концу, и вместе с другими прихожанами я вслушиваюсь в басовитое чтение отца Кирилла, отпускаю выносящую мозг Ляльку и жду благодати.
— Гляди-ка, вот шалавень, совсем стыд потеряла! — пожилая сморщенная тётка желчно шипит, тыча в сторону молодой женщины, стоящей на коленях перед ликом Богородицы.
Она отчаянно молится, не замечая никого вокруг, а по бледным щекам непрерывно текут слёзы. Сейчас мне очень хочется, чтобы мольбы её были услышаны.
— Да ужас! — вторит вторая тётка, безобразно грузная, похожая на жабу. — Ещё и в церковь прийти додумалась! Как этих шалав только сюда пускают?
Мои руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Хочется взять обеих перечниц и, крепко столкнув лбами, выбросить из храма. Я искренне не понимаю, зачем они сюда пришли. Также, как и этим дряхлым курицам не понять, что церковь — не тусовка ради «Людей посмотреть и себя показать», а заодно обменяться свежими сплетнями. Церковь как дерево — вдыхает углекислый газ, а выдыхает чистый кислород. Ты приносишь грехи, а выносишь Дух… Что унесут отсюда две мерзкие бабки? Мысли совершенно непозволительные под этим сводом, но я обеим желаю острую диарею. Как знал, что не стоит идти сегодня в храм.
Прости меня, Господи, смягчи моё сердце…
***
— Ну так что, сынок, я тебя завтра жду? — Его Преподобие отец Кирилл не настаивает, но под его проницательным мудрым взглядом мне трудно сказать «нет».
Целый час мы говорили о чём угодно, не касаясь храма и моей принадлежности к нему. И вот вернулись к наболевшему.
— Отец, я не знаю… — я всегда был с ним честным и сейчас не отвожу взгляд. — Иногда я не понимаю Вашего предназначения.
— Нашего, — мягко исправляет преподобный.
— Да если говорить обо мне и мне подобным, то священство ожидают нелёгкие времена. Вы меня простите, но иногда мне всё это кажется какой-то невероятной аферой. Я не хочу никого оскорбить… Вероятно, всё дело в том, что именно я не на своём месте.
— Я тебя понимаю, сынок, — вздыхает отец Кирилл, — ты взрослеешь и происходит переоценка ценностей. Главное, Роман, что совесть всегда с тобой. Но всё же ты не отдаляйся от храма…
Добрый и искренне верящий в свою миссию отец Кирилл ещё какое-то время вещал о Божьей благодати, мире души на земле и смиренномудрии. Мне очень хотелось ему верить в отличие от того же Толяна. Для моего друга это была всего лишь работа, для сидящего передо мной человека — великая миссия по спасению человечества. А я… я же встрял между… умными и красивыми. Да снизойдёт на меня понимание в своём предназначении! И да не услышит меня Его Высокопреосвященство! А то ведь благостными напутствиями не отделаюсь.
***
К родной общаге подъехал уже к ночи и с раздражением отметил, что место Франкенштейна занято. Машина чужая, из своих никто занять не рискнёт — моя недобрая репутация даёт некоторые привилегии. Я без сомнений заблокировал выезд чужаку, и в голове тут же соткался мысленный образ отца Кирилла, укоризненно качающего головой. Похоже, достучался преподобный до моего сознания. Я смачно выругался и перепарковался.
Образ Ляльки был всё же предпочтительнее, хоть и будил во мне недвусмысленные желания. Храм не сработал. Да и рюкзак, по-прежнему маячивший перед глазами, напоминал о его хозяйке.
Во дворе, как у негра… за пазухой — хоть глаз коли. Единственный фонарь над входом снова разбили. Я вытащил из багажника пакеты с продуктами и поморщился, глядя на раскладушку — нужен второй заход. А ведь я уже успел забыть, что теперь живу не один.
— Ромулька! — радостно возбуждённая Янка выпорхнула из общаги мне навстречу и повисла на шее, не обращая внимания на пакеты в моих руках.
— Привет, — уклониться от поцелуев не вышло, — ты куда это на ночь глядя намылилась?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Меня ждут, — загадочно промурлыкала Янка и прижала шаловливую ладошку к моему паху. — Но подождут. Ромик, я так соскучилась!
— Ян, у тебя же вроде парень появился…
— Так ведь то — парень, а ты мой друг, — закадычная подружка лизнула меня в шею. — Да и когда тебе мешали мои парни?
Она права — никогда не мешали. Но сейчас… Мне хочется думать, что преподобный и здесь постарался, то есть промыл мне мозги основательно и пнул на праведный путь. Но на самом деле я прекрасно осознаю, почему Янка кажется удавкой на шее. Надеюсь, это пройдёт.
— Не сегодня, Ян, я не в настроении, — стараюсь звучать не грубо.
Хотя настроение как раз — самое оно, вот только сейчас это как вместо той самой вожделенной пироженки сожрать сельдерей. Уж лучше воздержание. Кстати, отлично прочищает разум и просветляет душу.
— Так я всё настрою, миленький, — шепчет взбудораженная Янка, умело работая руками под покровом темноты.
Да зыбучий случай!
— Прости, не сегодня, — не без труда высвобождаюсь из плена очумелых ручек и торопливо скрываюсь в общаге, оставив за спиной растерянную подругу. Да чего уж там — просто сбежал.
— Эй, а что у тебя за мужик там хозяйничает? — донеслось вслед, но осталось без ответа.
Уже на лестнице застёгиваю ширинку и, прикрыв её тяжёлой ношей, пру, как свирепый танк, на свой этаж.
«Здорово, Ромыч!», «О, Тёмный!», «Привет, Ромочка!»
Полуночники, мать их!
Едва вваливаюсь в свою комнату, весь негатив выветривается. Его сменяет дикий голод, вызванный одуряющим запахом домашней еды. Давненько в моём логове не витали такие ароматы. Пилы в комнате нет. Я бы сказал, что и следов его присутствия тоже не наблюдается, если бы не ужин на столе. Королевский ужин! Жареная картошечка, подкопчёное сало, салат какой-то непонятный, но явно вкусный… А раскрытая банка с солёными помидорами — это вообще предел мечтаний. Борясь с бешеным слюноотделением, я сгружаю на пол пакеты и в этот момент в комнату входит Пила.
Колоритный персонаж! Судя по мокрым волосам и полотенцу на плече, парень из душа. Молодец — быстро освоился. Впервые вижу Пилу в футболке с короткими рукавами и впечатляюсь. Руки забиты беспросветно. Подозреваю, что и остальные части тела тоже. По его тату можно изучать историю сотворения мира из хаоса. Жесть!
— Я уж думал, тебя не будет сегодня, — он кивает на стол, — опять разогревать надо.
— Погоди, а ты где всё это приготовил?
— В кухне, конечно.
У меня вырывается невольный смешок.
— Ну и как там — в нашей кухне?
Сам-то я даже не помню, когда в последний раз заглядывал в этот гадюшник.
— Грязно, — он пожал плечами, — но мне ведь только газ был нужен.
— Соседи не мешали? — мне стало весело. А соседям, похоже, теперь тоже нескучно.
— Нет, они все ушли.
Я с уважением оглядел своего нового жильца и понимающе кивнул. Мы поладим.
— Ты давай-ка, Тёмный, мой руки, а я пока разогрею.
Ужинали молча. Похоже, без горячительного Пила не разговаривает. Ладно, подождут мои вопросы, я не тороплюсь.
Когда я припёр раскладушку из машины, с удивлением обнаружил на хмурой физиономии моего соседа смущение. Он потёр лоб, кивнул своим мыслям и оставил мой гостеприимный жест без комментария. Я и не ждал. Спать хотелось, общаться — нет.
В отличие от меня Пила уснул мгновенно. А мои мысли снова вернулись к Ляльке. Понятнее не стало. Меня ломало от недавних воспоминаний, и вся надежда была на утро, которое мудренее вечера.
А вскоре я понял, что утро будет паршивым, потому что сон мне сегодня не светит. Неразговорчивый Пила заговорил. Нет — забормотал. Очень быстро и неразборчиво — как речитатив на латыни. Пару раз проскочило что-то похожее на «ангел».
В моей тяжёлой голове вертелось «Не делай людям добра», кулак чесался от желания послужить жёстким кляпом. И, уже накрыв голову подушкой, я услышал чёткое «Ангелинка».