и суетливости. Он явно нервничал, то и дело в окно выглядывая, и Ивану казалось, что они с Бером именно сейчас в этой конторе даже лишние.
Впрочем, им тотчас сунули кипу бумаг.
— А это чего? — уточнил Бер, осторожно беря белоснежный листик. — Договора мы еще там подписали…
— Это акты о прибытии… — Петрович в листик ткнул пальцем. — Что вы, стало быть, приехали. Об обеспечении жильем… о выплате подъемных, в бухгалтерии получите. Это устав товарищества. И декларация…
— Прав человека? — не удержался Иван.
— Хуже. Должностных обязанностей. Ага… вот это — инструкция по работе со средствами защиты… и еще одна — по технике безопасности. Изучайте.
— А может, мы просто того…
— Просто того — с девкою будете, — неожиданно рявкнул Петрович. — Да и там про средства защиты забывать не дело. Читайте!
Пришлось читать.
Внимательно. Вдумчиво. Особенно то, что касается должностных обязанностей, которые вдруг оказались донельзя обширны.
— Вань, а Вань, — шепотом окликнул Бер, дабы не побеспокоить Петровича, что мрачной статуей замер напротив окна, взглядом туманным вперившись в даль. — Слушай… а тут написано, что я должен бюджет формировать… я не умею!
— У меня тоже много чего написано, — буркнул Иван. — В том числе про ведение научной работы… как думаешь, создание инновационного белья для коров с целью повышения бычьей потенции может быть темой научной работы?
— Ну… — Бер почесал ручкой за ухом. — Если верить нашему декану, тема научной работы может быть любой. Главное, широта взглядов и глубина изысканий.
— Мы с тобой, по ходу, в такой глубине, только успевай изыскивать.
Иван поставил красивую свою подпись — несколько недель тренировал, чтоб не хуже дядюшкиной — под очередною бумагой, в которой, кажется, говорилось, что молодым специалистам в пользование предоставлено две кровати, два матраца…
— А с бюджетом просто, — взгляд пробежался по листу. — Нет денег, нет бюджета, нет проблем…
— Ага, зато отчетность есть, в которой надо прогресс показывать.
Бер тоже подпись поставил.
И потянулся.
— Покажем… — Иван отодвинул бумаги на край стола и громко поинтересовался. — А дальше-то что?
— Дальше? — Петрович вздрогнул. — А… дальше… посидите-ка пока… чаю вон попейте. Сушки вроде есть. И печеньки…
Он похлопал по животу.
— Мне печеньки неможно, а вам вот в самый раз будет. Голодные, небось…
Иван и Бер переглянулись.
— Главное, не высовывайтесь… а то ж… явились, падальщики.
Это он про кого? Иван голову вытянул, но окна выходили куда-то не туда, а потому увидел лишь пушистые кудри кустарника.
— Петрович! — в конторе громко хлопнула входная дверь. — Петрович, ты тут?
— Тут, — Петрович скривился. — Чего?
— Все, ухожу я!
Мужик, вошедший в кабинет Петровича, был высок и статен. Светлые волосы его выгорели почти добела, а кожа, наоборот, стала темна и обзавелась медным оттенком.
— Знаю, через неделю.
— Сейчас!
— По закону — через неделю! — рявкнул Петрович. — Имей совесть, Охрюнин!
— Я её имею каждый день! Между прочим, я еще когда предупредил, что ухожу…
— Вот контракт закончится, тогда и уйдешь! Где ты вчера был⁈
— Не твоего ума дело!
— К Севрюгину ездил? На фермы?
— А хоть бы и так! — Охрюнин сцепил руки на груди. — Трудовая моя где? Между прочим, не имеешь права удерживать! Я в трудовую инспекцию пожалуюсь! И поверь, жалобу составят так, что долго икаться будет…
— На от, — Петрович вытащил из кармана книжку. — Дерьмом ты был, Охрюнин, дерьмом и остался. Тебе вон помогли, как нужда была… вытащили… человека сделали, а ты…
— А я не проникся благодарностью и сбегаю, вместо того, чтоб на этих вот развалинах вкалывать? — книжку Охрюнин пролистал и буркнул. — Между прочим, в расчётнике премии я не увидел.
— Хрен тебе а не премия!
— Пожалуюсь!
— Ты и так пожалуешься, дерьмец!
— А это уже личное оскорбление! При свидетелях!
— Каких?
— Вот! — Охрюнин ткнул пальцем в Ивана с Бером. — Они от слышали… слышали?
Бер покачал головой. А Иван пожаловался:
— Вчера вода в уши натекла. Со слухом тяжко. Может, даже отит будет… с гайморитом, — он поскреб бок. — И почесуха…
— Ясно? — подобрался Петрович. — Так что давай… передавай дела!
— Обойдешься, — Охрюнин убрал драгоценную книжку в нагрудный карман. — Да и чего их передавать-то? Скоро возвернусь… а ты, Петрович, свою трудовую готовь. Тебя, небось, тут держать не станут…
И вышел гордо.
За дверь.
Даже не хлопнул.
— От… падла! — Петрович выдохнул.
— А чего это было-то? — уточнил Бер.
— Агроном это был… главный… и единственный… грехи мои тяжкие… что будет-то… что будет… вы… это… спасибо, конечно, да… — Петрович махнул рукой, и виделась в этом жесте обреченность. Он, тяжко ступая, подошел к окну и поморщился. — Валил бы уже…
Иван тоже выглянул, на сей раз выбравши правильное окно.
И увидел черный джип, пожалуй, весьма серьезного вида. Нет, прежнему-то Иванову не чета, но если с Уазиком сравнивать… на душе стало тоскливо.
Охрюнин же, опершись на приоткрытую дверь, кому-то что-то говорил. И весьма эмоционально, если рукой размахивал…
— Не уехали? — поинтересовался Петрович. — Идем, а то ж…
Договаривать не стал, а потому что именно «а то ж», Иван так и не узнал. Но выйти вышел. Интересно стало до жути. Он всегда неумеренным любопытством отличался.
И не он один.
— Ишь ты, — тихо произнес Бер, на машину глянувши. — Какие люди…
Люди.
Охрюнин поклонился и скоренько открыл заднюю дверь, едва ли не с поклоном, а после угодливо отступил. Из машины же… вышел господин?
Скорее уж вышествовал, ибо каждое движение его было преисполнено такого чувства собственной важности, что становилось очевидно — просто ходить этот человек не способен.
Иван оценил белые туфли с длинными носами.
Белые брюки льняного костюма, легкая измятость которого ничуть не портила впечатление. А вот серебристая шелковая рубашка несколько выбивалась из образа.
Как и пяток золотых перстней на пухлых пальцах.
— Доброго дня, — произнес странный гость мягким голосом. — Что ж это вы, уважаемый, трудовой кодекс нарушаете?
— Каким образом?
— Отказываясь рассчитать господина Охрюнина.
Сам человек, словно в противовес костюму, был смугл, черноволос и черноглаз. Над верхней губой его прилипла ниточка