атомном судне есть главный инженер-механик. Не старший механик, которого принято называть дедом, а главный механик. Он, так же как и капитан, носит четыре лычки на погоне – четыре мостика на ручье. Как его называть? Гроссдедом?
Есть и другие обозначения. Капитана дальнего плавания – это уже не должность, а профессия, – зовут кадепе (КДП), штурмана дальнего плавания – шадепе (ШДП), отдел по работе с моряками, плавающими за границу, – отделом сладкой жизни, анкету, по которой моряков оформляют для плавания налево, за кордон, – абевегедейкой.
Моряки – люди на язык острые. Не будь этой остроты, перца, жизнь на судне закисла бы, покрылась плесенью, в каютах запахло болотом, тиной, гнильем. Суханов иногда записывал в блокнот разные выражения, слова, случаи – интересно потом все это перечитывать; на старости лет, глядишь, целую книжку можно будет издать, гонораром брюки на собственном крестце поддержать, в ресторан сходить. Он порылся в столе, достал тетрадь, вставленную в хорошую кожаную обложку. Прибалтика, таллинское производство, в Прибалтике к таким вещам вкус имеют – красиво преподносят какую-нибудь самую обычную безделушку, ленту в косы, чехольчик для зубочистки, мыльницу или обложку для паспорта. В тетрадь с такой обложкой надо что-нибудь серьезное записывать, вечные мысли, а не анекдоты типа, который он услышал утром. К Донцову пришла личная, так называемая капитанская буфетчица и спросила: «Вам кофе в постель?» – «Нет, в чашку».
Вообще Суханов считал, что обсуждать такие вещи не его дело – судить можно только стороннему человеку с цепким умом и острым глазом. Важно не то, что человек пишет, важен он сам, его суть, насколько он серьезен – под таким углом и человек по-иному смотрится, даже молчание может быть многозначительным и сказать больше, нежели его речь, мудрость способна оказаться мертворожденной, никчемной, если не пустой, а веселый пустячок, брошенный мимоходом, вскользь, содержать в себе драгоценное зерно. Все в мире относительно, и ценность часто определяется не той пробой, что проставлена на ней, а вещами совершенно иными.
«Чтобы обезопасить противника, надо сделать его смешным, а то, что вызывает улыбку, уже, увы, лишено жала, змея превратилась в обычную веревку, на которую можно вешать белье. Есть и другой способ побеждать – чтобы покорить противника, обними его. Обними, но не жди, когда он растает».
Интересно, по какому поводу он это записал и кто в тот момент был его противником, и был ли этот противник вообще? Ведь раз противник не удержался в памяти, то выходит, что не противник это вовсе, а нечто дутое, невесомое, как мыльный пузырь: пуф – и нет его, либо если это противник, то в следующий миг он обратился из противника в сторонника.
А вот философская – в кавычках – фраза, давно уже сделавшаяся расхожей истиной: «Все должно быть в меру. Когда все хорошо – это уже нехорошо».
«В лесу говорит о бабах, с бабами – о лесе». Суханов передернул плечами: грубо, примитивно и излишне откровенно.
«Какой самый короткий конец на судне? Рынд-булинь. А самый длинный? Язык у боцмана». Затертая флотская истина, родившаяся еще в те времена, когда царь Петр строил свой потешный флот.
«Человек без чувства юмора едет в автобусе. На остановке садится много людей. Рядом с нашим героем оказывается девушка, наступает ему на ногу.
– Ой, извините!
– Ничего.
– Вы что читаете? – спрашивает девушка.
– «Альтернативу».
– Альтернатива… Что это такое? Что-то вроде ультиматума?
– Да, что-то вроде.
– А кто автор?
– Семенов.
– Это что, из современных?
– Да.
– Не люблю современных, там все о политике. Мне больше нравятся классики. Там думать не надо.
– А я наоборот. Люблю, когда надо думать. На то и голова дана.
– Где книгу взяли?
– В библиотеке тралфлота.
– Это в большом доме, где управление?
– Да.
– Сдавать скоро будете?
– Когда прочитаю.
– Там ведь есть читальный зал?
– Есть, но только очень маленький.
– Ничего. Во время работы спущусь, надо будет прочитать хоть одну “альтернативку”».
А вечером по телевидению показывали очередную серию «Семнадцати мгновений весны».
«Иностранцы трудно понимают русский язык и часто на свой лад интерпретируют известные пословицы. «Хорошая память ухудшает зрение» – так переведена пословица «Кто старое вспомянет, тому глаз вон». «Когда леди выходит из машины – увеличивается скорость». Это: «Баба с возу – кобыле легче».
«Все, что земное – то «хорошо».
«Жители Мурманска – мурмаши».
«Вставить чоп – получить выговор».
«Журнал “За рулем” финны, прибывшие в Мурманск на ремонт, называют единственным мужским журналом в СССР».
«Таксист говорит:
– Перекинь три рубля через плечо!
– Как это?
Оказывается, штраф за ненакинутый ремень – три рубля. Вот что значит давно не был на берегу».
«Крик с причала:
– Вахтенный, позови доктора!
– Нет!
– Он на судне?
– У нас нет доктора.
– Позови кэпа!
На палубу выходит капитан.
– А чего говорят, что тебя на судне нет?
Оказывается, капитана кличут Доктором. Когда-то в мореходке он лечил у одного человека дурную болезнь, о которой не принято говорить вслух, и долечил до того, что эта болезнь стала хронической».
«Счет времени идет от аванса до получки».
«Вместо “алаверды” произносит “алаберды”».
«Только на атомных судах есть специальная служба КИПиА – “контрольно-измерительные приборы и автоматика”, слово же “хипеш” бытует на всех судах. Хипеш – значит, крик, ор, скандал, непорядок. “Ну чего хипеш поднял?” А у нас это звучит по-другому: Ну чего кипиаш поднял?
«К вопросу об изящности фигуры.
– Я не буду глыбой мяса!»
«Что Макаренко пишет – это все ерунда. Без ремня ребенка не вырастишь».
«Бабу-ягу надо воспитать в своем коллективе!
Иронический голос старой остроумной дневальной:
– А я?
– Ты на метле летать не умеешь, прав нет и где тормоза, не знаешь».
«Чихательская конференция».
«Цыганистый калий».
«Рахит-лукум».
«Два врача смотрят на пациента и спрашивают друг друга:
– Ну что, будем лечить или пусть живет?»
Вообще-то хорошо, когда есть блокнот, набитый глупостями, прочитаешь две-три фразы – легче становится: не все еще, так сказать, потеряно, существуют человеки глупее, чем ты, грешный. Хоть это-то вселяет надежду, дает подкормку сердцу и мозгу. Впрочем, книжка эта – обычный набор примитивных истин и глупостей, не обладающих никакими лечебными свойствами, прибегать к их помощи – значит брать мозги напрокат.
Ну а с другой стороны, есть ли иные методы борьбы с усталостью, с раздражением и тоской? Ведь когда находишься в таком состоянии, мир бывает чудовищно темным, любая попытка осветлить его оказывается пустой, отскакивает, как галешник от твердого древесного ствола. Суханов все еще не мог отделаться от ощущения потери, от дождя, вымокрившего его душу – льет и льет, все изжулькал, измочалил, конца-краю слякоти не видно. Казалось бы, по истечении дней должно наступить облегчение, а облегчения нет, Ольга не забывается, не уходит из памяти. Ну будто кому-то нужна сухановская маята. Ольгу надо раз и навсегда вычеркнуть из жизни, но где тот карандаш, которым можно провести спасительную линию, вымарать ее имя?
Видать, человек так уж скроен, что на роду ему написано страдание. Благодаря страданию он очищается от сора и накипи, всего