Быстро и без слов, но я сразу поняла твою мысль. Кралевич продолжал преследовать удравшую зайчиху, но в любой момент мог вернуться. Времени на раздумья было мало – я схватила маленького зайца обеими руками и засунула его в свою широкую полотняную сумку. Закрыла молнию – дышать он сможет через ажурную розу, вывязанную на одной стороне сумки, – и направилась к выходу. Меня удивило собственное спокойствие: я шла медленно и уверенно, словно раньше уже сто раз воровала животных. Он был спокоен, я чувствовала и его теплое тело, и как он дышит рядом с моим бедром. Я знала, что ты идешь следом, но не хотела оборачиваться. Мне было страшно, что я увижу бегущего за нами запыхавшегося и разъяренного господина Кралевича и его здоровенный живот, похожий на гору трясущегося мяса.
Мы молчали до тех пор, пока не прошли через большие деревянные ворота Кастела и не поднялись наверх, на одну из стен. Там присели на корточки за невысокой сторожевой башней, и я представила себе ловкого воина-османца, который когда-то давно, возможно, с этого же места, смотрел на надменных австрийских солдат, окружавших крепость. Сейчас здесь сидели на корточках две еще не оправившиеся от похмелья выпускницы школы, которые боялись не императорской гвардии, а толстого продавца домашних животных. Ты медленно поднялась и встала на цыпочки, чтобы получше рассмотреть рынок. Ты показалась мне огромной, такая высокая и прямая между двумя ребрами башни, готовая уничтожить всю Габсбургскую монархию одним взглядом.
Мне хотелось провести весь день наверху, на Кастеле, сидеть на траве с маленьким зайцем, прислонившись к теплым камням, пока ты стоишь и стережешь нас от всех возможных сил внешнего мира. В тот день я тебе кое-что доказала, по крайней мере мне так хотелось думать. Я совершила ради тебя преступление, не поколебавшись ни на мгновение. Более того, я украла не украшения, не какую-то дурацкую майку, которая была в моде этим летом, и не деньги из кармана глупого раззявы. Я украла живое существо. Посадила в свою сумку и застегнула молнию. Теперь ты будешь знать, что я крутая, что я могу все, и что – так же, как и ты, – смело нарушаю границы.
«Он там? Он идет за нами?» – спросила я.
«Да что ты… – ответила ты. – Должно быть, и дальше бежит за остальными животными. Ему и в голову не пришло».
«Бедняга, – сказала я, – остался без зайцев».
«С чего это он бедняга? Это не его зайцы».
«А чьи же?»
«Ничьи, – ответила ты. – Свои».
«И ты думаешь, что они так выживут… разбежавшись по городу?»
«Может, убегут, – сказала ты и улыбнулась. – Они быстрые».
Облака с обкусанными краями неслышно появились на небе. Город пробуждался. Темнота тихо возвращалась в свое кресло. Кусочек солнца, который в тот день обнажился только для нас и нашей криминальной авантюры, теперь отступил через свою щель и оставил нас в полутьме. Я видела маленьких людей, как они быстро шагают по кривым улицам. Видела жалюзи, которые, как веки, открываются на всех зданиях. Видела автомобили, как они осторожно паркуются там, где когда-то стояла Ферхадия[8]. «Ракета, – сказала ты мне когда-то давно, во втором или третьем классе начальной школы, когда мы проходили мимо мечети. – Мой папа один раз сказал, что это ракета. Но это не так, он пошутил, это называется минарет». Я думала об этом, когда мы сидели на Кастеле. Вспомнила я тогда и свой тринадцатый день рождения, тот, на который ты не могла прийти. Я сидела в комнате с несколькими подругами из нашего класса и смеялась школьным сплетням, а моя более веселая, чем обычно, мама щелкала фотоаппаратом. Позже я выбросила эти фотографии, испугавшись, что ты их однажды увидишь и узнаешь, что я неплохо развлекалась в твое отсутствие. Через несколько дней после того дня рождения Ферхадия была разрушена. Ракеты действительно взлетели в небо и оставили после себя невзрачные паркинги.
«Он жив?» – спросила ты, садясь рядом на высохшую траву.
Я приоткрыла молнию и заглянула в сумку. В ней по-прежнему дышал пушистый белый мячик.
«Вполне, – ответила я. И тут же спросила: – Как ты его назовешь? – опасаясь, что ты снова навяжешь мне нежелательное кумовство.
«Никак», – сказала ты. – Ему лучше без имени».]
12.
Вена распухла, как тело мертвого животного. Может быть, эта история стала бы лучше, если бы я запомнила ее здания, парки, мосты. Но в тот момент Вена и не была городом, она был однообразным лабиринтом. Где-то в ней был Армин. Все остальное: сверкающие витрины магазинов одежды, чистые автомобили, припаркованные к еще более чистым зданиям, помпезные статуи, с которых какие-то парни в форме счищали птичий помет, – все это было неважно. Более того, было что-то фальшивое во всей этой показной красоте. Как будто кто-то за одну ночь поставил здесь целый город, рассыпал по нему людей и их жизни, разбросал церковки – и все только затем, чтобы он встретил нас таким, бескрайним и напичканным историей, и затруднил наш путь к Армину. Я на каждом углу ждала какой-нибудь логистической ошибки, ждала чего-то, что мне докажет нереальность этого города. Если я зайду в первый же магазин и задам простой вопрос, все развалится. Я ей не верила, этой Вене. Как будто это она отравила тех собак и бросила тело Озрена Хабдича в ледяную реку. Как будто это она высосала свет из моего города. Думать так было проще – вот он, рядом, этот роскошный виновник, прямо под рукой.
«Где…» – спросила я, когда мы въехали в центр.
«Паркуйся где угодно. Найдем какой-нибудь отель».
«Но разве мы не…»
«Что?»
«Я думала, что мы…»
«Завтра. Сегодня ужинаем и ложимся спать. Мы заслужили».
Мне полегчало, когда она это сказала. Я не была готова видеть Армина. Нет, после той сцены у озера.
Отель Fröhlicher Jäger был маленьким и напичканным чучелами животных. В холле сменяли друг друга шлягеры и шансоны. На стене за стойкой администратора висела фотография какого-то толстого рыжеволосого мужчины, из рук которого свисал гигантский сом. Я предположила, что это хозяин и что это он или кто-то из близких ему людей поубивал всех, чьи головы и рога украшали стены.
Лейла, невзирая на мои протесты, настояла, что за ночлег заплатит она. Мы получили ключ с деревянным привеском – медвежья голова, на оборотной стороне вырезан номер 42. Поднялись по лестнице к маленькой комнате. Внутри все было из поддельного дуба: кровать, комод, стол, рама зеркала. Даже маленький телевизор был втиснут в коробку из похожего материала. Над кроватью висел овальный гобелен – похотливая пастушка с необъятной грудью. У нее было неправильно вышито левое ухо, кто-то взял нитку не того цвета.
«Как бы все это полыхнуло, за две секунды, случись пожар», – сказала Лейла оглядываясь по сторонам.
«Они должны это смазывать каким-то… защитным средством по закону».
«И что, тогда типа не горит?»
«Ну, просто защитить, чтобы не вспыхнуло, как хворост».
Она раскрыла сумку, достала из нее красную зажигалку и зажгла. Высокий язычок пламени заплясал в полумраке комнаты.
«Проверим?»
«Лейла, это не смешно. Погаси».
Она улыбнулась и сунула зажигалку в сумку. Она еще не была сумасшедшей. Настолько сумасшедшей. Потом она сняла кроссовки и бросилась на большую