Со всех сторон нас окружали цифры и числа, образующие непрерывный поток, уносившийся вдаль.
— И что это? — спросил я у Антошки.
Это-то он должен знать. Как-никак, он воплощал в себе эссенцию примечаний.
— Путь, которым прошёл Луи-Франсуа-Антуан Арбогаст, — ответил мальчонка, — Вам нужно повторить его, чтобы открыть и обосновать формулу Фаа-ди-Бруно.
С магической теорией Земли у меня было плохо. Я оглядел спутников, но никто, похоже, понятия не имел, что делать со всеми символами, парящими в воздухе. Даже Фаниэль откровенно растерялась.
— Тут что, никто не изучал магическую теорию?! — воскликнул я.
— Так это не магия, — усмехнулся Антошка, — Это математика.
— Мои познания в математике заканчиваются на умножении, — растерянно сказала Ванда.
Проводник пожал плечами.
— Наверное, вам и умножение пригодится.
Я развернулся к нему.
— Ты должен дать нам подсказку. Ты ведь путеводитель по дневнику.
Ухмылка Антошки стала злорадной. Он отпрыгнул от меня и издевательски пропел:
— Тили-тили, трали-вали, Это мы не проходили, это нам не задавали, Па-рам-пам-пам, Па-рам-пам-пам.
И, на прощание помахав нам ладонью, он исчез в чернильном всплеске. Мы остались наедине с прорвой символов, о применении которых не имели ни малейшего понятия.
— Как быстро течёт время здесь? — спросила Лютиэна, — Если соотношение в нашу пользу, скажем, за год тут проходит секунда там, можем потратить сотню-другую лет, разбираясь с доказательствами.
У людей её предложение вызвало яркое неодобрение. Не слушая глупые препирательства, я вновь обозрел математический лабиринт.
Плохо дело. С другой стороны, у меня был припрятан козырь в рукаве. Если я использую его, то, возможно, сумею повернуть расклад в нашу пользу.
Целиком ситуация не изменится, но станет проще.
— Эллеферия! — позвал я.
Богиня повернулась ко мне, и я заговорил:
— За последнее время ты окрепла. Можно сказать, ты стоишь на границе жизни и смерти. Твой потенциал значительно усилился с того момента, как я повстречал тебя в межпространственной темнице.
Немного лести не повредит. Если я заставлю её поверить в свои силы, это поспособствует задумке.
— В тебе заключена божественная мощь, и эта мощь может прогнуть правила, установленные Людвигом. Не изменить их, не переписать, но подправить. Математическая загадка останется математической, но её можно будет… передвинуть. И вот для того, чтобы она передвинулась, и требуется твоё участие. Ты должна уговорить защиту Людвига поверить, что она всегда была другой. Понимаешь?
— В этом нет ничего сложного, — сказала Эллеферия. Её контур задрожал, выдавая неуверенность богини, — Но я не сильна в математике. И не могу представить никакой задачки, которая будет одновременно проста и покажется подходящей магическим печатям.
— С этим помогут. Главное, чтобы ты уловила направление, — заверил её я и отправился выкладывать план остальным.
Спустя полчаса разбирательств (датура ещё не до конца выветрилась из сознаний) вокруг Эллеферии собрались Пётр, Кана и Ванда. Как выяснилось, ни Лютиэна, ни Фаниэль не питали никакого интереса к математике, а у русских она входила в общеобразовательную программу младшей и средней школы.
Взявшись за руки, люди закрыли глаза. Эллеферия подняла подбородок, прислушиваясь к смеси молитвы и теорем, которой её пичкали. Постепенно пространство вокруг неё исказилось.
Со своей стороны я делал всё возможное, чтобы она преуспела. Направляя богиню там, где она оступалась, параллельно я писал историю её успеха. Уже знакомая революционная взвесь, породившая Эллеферию, хлынула к моей сущности. Надежда, ранее сжигавшая демоническое естество, поглощалась осколком ангела. Но я старался не впитывать силы богини, ограничиваясь ролью ментора.
Это было сложно, ведь сам я не мог влиять на реальность так, как это делали боги.
Раньше не мог.
Пока во мне не поселился паразит.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но даже с ним большая часть моих знаний была теорией, рождённой из наблюдения за действиями многих богов.
От напряжения хотелось завыть.
При других обстоятельствах соприкосновение с Эллеферией подарило бы мне наслаждение, но сейчас это была утомительная, кропотливая работа.
И лишь когда зазвучала песнь изменяющейся реальности, я позволил себе расслабиться.
Измотанная Эллеферия упала на колени. Я помог ей подняться, ощущая, как истаивает её призрачная плоть. Богиня потратила слишком много усилий на перестройку кусочка бытия. Если бы я не наказал тётушке, Анне и сестре молиться и верить в её успех, быть может, она бы свалилась без сознания в середине пути.
Я погладил Эллеферию по щеке, вознаграждая за усилия. Она бросила на меня взгляд, которым можно было бы назвать сердитым, если бы в нём не сквозила не крайняя степень усталости. Богиня исчезла.
Мои заигрывания не осталось незамеченным. Лютиэна пригрозила мне кулаком. Её ревность напитала меня.
Я ведь вложил немалую часть себя в это. Мою суть подёргивало болезненными судорогами.
Главное, что усилия не пропали втуне.
Окружавшее нас ничто переменилось.
Лента цифр и букв вспыхнула. Чернила испарялись, и дым сконденсировался на условной земле в виде трёх прямоугольников, каждый из которых касался двумя вершинами соседей.
— Чудесно, — протянул я, — Теперь всё стало куда понятнее.
Люди не обратили на моё заявление внимания. Первым высказался Пётр. Он склонил голову набок и сказал:
— Это же… Пифагоровы штаны во все стороны равны!
— Верно, — донёсся сверху голос. Я задрал голову и увидел Антошку, парящего над нами, — Жулики, — сказал он, — ленивые жулики, — И заливисто рассмеялся, — Так держать!
От избытка чувств он взмахнул лопатой.
— Честно говоря, — сказал Пётр, — я помню про штаны, а вот доказательства теоремы Пифагора — не помню совсем.
Наступила неловка пауза. Ни эльфы, ни Анна не могли похвастать даже минимальными знаниями в области математики. Я всегда пренебрегал попытками смертных познать природу инструментами, изначально ограниченными их примитивным сознанием, и оттого тоже находился в тупике. Ванда начала было что-то выводить пальцем в пустоте, но быстро бросила эту затею.
— Я могу попробовать, — застенчиво сказала Кана, когда группа стала погружаться в отчаяние. Обычно я против отчаяния ничего не имел, но в этой ситуации, хоть оно и питало меня, к решению проблемы не подводило.
Она приблизилась к геометрической фигуре. В её чернильных пальцах возникла ручка. Ею девушка прочертила прямую из угла к одной стороне треугольника, образуемого соприкасающимися прямоугольниками.
— Проведём высоту из вершины на гипотенузу, — зашептала она больше для себя, чем для нас, — Этот угол общий, эти углы равны девяноста градусам… Получившиеся треугольники подобны. То же справедливо для вот этих треугольников. Из подобия треугольников получается равенство соотношений… Возведём в степень… Преобразуем формулы… Готово.
И Кана вывела окончательный результат.
Прямоугольники ожили. Их чернильный контур перетёк в изображение огромного треугольника.
— Я же доказала теорему! Что ещё нужно?! — возмутилась Кана, от негодования позабыв про страх.
— Пройди по сторонам, — посоветовал Антошка сверху. Он лежал в пустоте, закинув ногу на ногу, и помахивал лопатой, как волшебной палочкой.
Кана подчинилась, и треугольник загорелся. Его изображение потекло, устремилось вверх и сложилось над нами в гигантскую горящую единицу.
— Испытание пройдено, — провозгласил Антошка, и пространство начало схлопываться.
Следуя принципу книжной магии, за победой должна следовать награда. И пока по страницам гуляли волны, я ждал, когда же на нас снизойдёт озарение. Пузырились, стремительно листаясь, страницы, мучительно неторопливо возвращалось подзабытое третье измерение.