— В дневнике могут храниться знания, которые опасны для внешнего мира, — подала голос Фаниэль, — Иначе Триумвират не охотился бы за ним и ключом к нему с такой настойчивостью.
— Полагаю, это должно означать, что опасными знаниями должны владеть вы, — горько усмехнулась Анна, — Я не против того, чтобы вы заглянули в дневник или сняли с него копию. Сомневаюсь, что у меня получилось бы вам помешать. Но наследие Людвига останется у меня, как у полноправной наследницы его достояния. Если вы думаете, что я отдам его Триумвирату или по неосторожности выдам, что владею им, то заверяю: поколения жизни в Манхэттене научили ван Ранеховен искусству прятать вещи так, чтобы их никто не мог отыскать.
На мой взгляд, поколения жизни в Манхэттене воспитали в роду ван Ранеховен маньяков, одержимых сохранением тайн гениального предка.
Я ожидал чего-то похожего и потому ещё вчера отдельно проговорил с тётушкой, что не позволю ей убить Анну. Та неплохо развлекла меня и тем заслужила жизнь.
А тайному обществу друзей хватит и копии.
— Значит, мне нужно переодеться в это, — проворчала Анна, подняв наряд, который ей кинула Фаниэль. Она держала его на порядочном расстоянии от себя, словно опасалась, что он превратится в змею и укусит её — или что-то в этом духе. А может, в ней снова взыграло отвращение.
Во всяком случае, я ощущал в девушке и то, и другое.
— Ладно. Остановимся, чтобы я переоделась.
— Чем быстрее мы окажемся на месте, тем лучше. Время играет против нас, — мягко сказала Фаниэль.
— То есть… предлагаете мне раздеваться тут?
Автомобиль был вместителен. Даже очень вместителен: если бы я вытянул ногу, то коснулся бы колена Анны лишь кончиками пальцев. Но отдельных кабинок для переодеваний интерьер не предусматривал. Как и ширмы, которая могла бы обеспечить относительную приватность.
— Верно.
Анна постучала по затонированному стеклу, которое отделяло салон от водителя. Тот никак не отреагировал, что было вполне ожидаемо. Для начала следовало опустить стекло, а как это сделать, знала одна Фаниэль.
Ну, как это сделать, не сломав при этом машину.
Девушка слегка покраснела — капля смущения в море гнева.
— Я не позволю им пялиться на меня, — обвинительный перст ткнул сперва в меня, а потом в Петра. Для человека, который позволял целовать себя практически незнакомцу, в Анне жило чересчур много стыдливости.
— Я могу отвернуться, — прогудел Пётр.
До чего пораженческий настрой. Ей ведь некуда деваться: пришлось бы принять наши условия.
— Кто подтвердит, что ты не будешь подглядывать? — хмыкнула Анна.
— Я закрою ему глаза, — пискнула Кана и, испугавшись смелости своего предложения, вжала голову в плечи.
Против таковой страховки Анна ничего против не имела. Белавин-младший тоже не возражал, и ладони девушки накрыли его зажмуренные веки.
Судя по фонтану эмоций, который бил из Каны в процессе, она была в полном восторге.
Разумная тактика — приучить жертву к тактильному контакту. Правда, обычно этим промышляли мужчины по отношению к женщинам. Впрочем, в случае Каны так долго прикасаться к Петру и не терять сознание тоже своего рода тренировка.
Поймав взгляд Анны, я улыбнулся и покачал головой.
— Ну нет, с моей стороны на галантность можешь не рассчитывать.
— И не сомневалась.
Я приготовился наблюдать за раздеванием — не потому что так уж жаждал увидеть голое девичье тело. Меня куда сильнее влекло смущение Анны, которое росло с каждой секундой, пока она нерешительно мяла тряпки и притворялась, что изучает их.
Ей не хотелось делать первый шаг, но она не знала, как заставить меня отступить.
На плечо мне легла властная ладонь — и в следующий миг меня рванули влево. Я уткнулся носом во что-то мягкое.
Только тут я увидел изъян в своём замысле.
Я забыл про Лютиэну.
А сестра явно возражала против того, чтобы я пялился на голых девушек в её присутствии. Потому она решила возникшее разногласие наших желаний с вопиющим эгоизмом.
Конкретно — притянула меня к себе и прижала лицом к своей груди.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
От сестры слабо пахло яблоками.
Прислушавшись, я уловил мерное биение сердца Лютиэны. Впрочем, когда я потёрся, устраиваясь поудобнее, пульс у сестры подскочил. Она запустила пальцы мне в волосы.
Достоинства Лютиэны проигрывали тем, что имела в своём распоряжении Фаниэль, притом весомо: в качестве подушки Фаниэль бесспорно одержала бы верх. Однако в текущем положении были свои преимущества.
Во-первых, Лютиэна была моей вещью, и настолько близкое соседство с ней подействовало на меня успокаивающе. Если в первую секунду я думал вырваться, чтобы громко возмутиться, и, возможно, преподать сестре урок, то сейчас предпочёл ничего не менять.
Во-вторых, Кана и Ванда явно восприняли такой поворот, как и должны были воспринять его люди — с ярким отторжением.
Анна, прожившая в эльфийском городе всю жизнь и привыкшая к обычаям Маат'Лаэде, меня буйной реакцией не порадовала.
Судя по спокойствию Петра, Кана стоически продолжала заслонять ему пальцами всё происходящее в салоне.
Как бы то ни было, Анна поспешила воспользоваться отсрочкой. Послышался шорох стягиваемого платья, звонкий звук расстёгиваемых застёжек на ботинках.
А я обнаружил, что, хоть поза, в которой я оказался, открывала чудесный вид, не совсем комфортный изгиб шеи причинял неудобства. Я мог бы перенаправить боль Нани, однако это было бы не так весело, как ёрзанье, так что я выбрал его.
В ухо раздражённо подули.
— Не дёргайся.
— Подумать только, ещё совсем недавно ты выступала категорически против нежностей на публике, — приглушённо отозвался я.
Шутки Лютиэна не оценила и чувствительно прикусила мне кончик уха.
— Хватит играться, а то я начну завидовать, — прыснула Фаниэль на эльфийском. Вероятно, берегла чувства людей: Ванда, Пётр и Кана из общеупотребимых языков знали только русский.
Когда Анна закончила переодеваться и сестра выпустила меня, в салоне ещё стояла неловкая атмосфера.
Белавин-младший прокашлялся, однако от вопросов воздержался.
Наступила неопределённая тишина, заполненная живописной окрестностью и сопением Дженни. Пикси заснула, растянувшись на спинке сидения, как только забралась в машину. В машинах её укачивало.
Что же до окрестностей… В сторону Роквея ехали колонны тёмных машин, заклеймённых символом Триумвирата. Тащились среди них и те, что переносили на своих горбах ракеты. Мелькали грузовики с совсем причудливыми механизмами, назначение которых угадывалось из контекста (убивать, как можно больше убивать), но не угадывался при этом способ, как этих убийств достичь.
Леса постепенно уступали полям. Мы проехали Роквей, походивший на Денвил, как брат-близнец. За городом раскинулась огромная холмистая равнина.
Периодически нас останавливали. Однако стоило солдатам увидеть заострённые уши Фаниэль, как приказы поворачивать назад застывали у них на губах.
Так мы добрались до скопления техники и живой силы Триумвирата, где нам впервые противопоставили достойного соперника — другого эльфа, щеголявшего чёрной командирской униформой там, где обычные солдаты довольствовались серой. Ради него Фаниэль выбралась из салона.
Минут пять тётушка разговаривала с ним, причём, судя по обоюдным улыбкам и лёгкому смеху в паре мест, разговаривала вполне по-дружески. Когда она махнула рукой в сторону озера, эльф нацепил маску серьёзности и покачал головой. Однако обаяние Фаниэль не оставило ему ни шанса.
Он сдался и приказал пропустить наш автомобиль.
— Что ты сказала ему? — спросил я.
— Правду, — ухмыльнулась она, — что мы едем выказать почтение шаманам, обучавшим меня, и надолго не задержимся.
Вскоре мы оставили машину. Фаниэль наказала водителю дожидаться нас, и мы свернули с дороги, двигаясь навстречу холмам.
— Наденьте людские личины, — сказала Фаниэль и добавила, — Незачем нервировать индейцев. У них весьма напряжённые отношения с Маат’Лаэде. Не надо искушать их видением эльфийских скальпов как главного украшения празднества.