пойду.
Он попятился назад, но вдруг наткнулся спиной на штурмовика, стоявшего сзади с глупой ухмылкой.
— Э-э-э, нет, — сказал ухмылявшийся штурмовик. — Давай-ка поговорим, раз хотел что-то сказать.
Из толпы быстрым шагом вышел еще один парень в коричневой рубашке — высокий, с непропорционально длинными ногами и бритыми висками.
— Я его помню! — крикнул он, приближаясь к образовавшейся компании. — Это сын старого Шмуля из хлебной лавки на Метцерштрассе!
— Ага-а-а, — широкоплечий присвистнул и скрестил руки на груди. — То-то я и думаю, что ты на жида похож.
Парень ничего не ответил. Взгляд его забегал по сторонам.
— Точно жид! — захохотал штурмовик, стоявший сзади.
— Ах ты сволочь, — протянул широкоплечий. — Взвинчивали цены до небес, пока страна голодала, наживались на бедняках, а теперь стоит тут и слушает нас. Представляете себе? Наглая свинья!
— Свинья, — кивнул один из штурмовиков.
— Очень наглая, — добавил второй.
Длинноногий подошел к юноше вплотную, презрительно смерил его взглядом с головы до ног и проговорил:
— Кончилось ваше время, животные. Кончилось. Не будет больше твой папаша цены на хлеб задирать. Будете висеть на деревьях.
— Если не свалите отсюда поскорее, — добавил широкоплечий.
— Лучше валите отсюда всей вашей жидовской компанией, — сказал еще один. — Воздух без вас станет чище.
Я фотографировал.
— Будете висеть на деревьях, — повторил длинноногий. — Тебя повесят за шею. Вот за эту грязную еврейскую шею.
С этими словами он прикоснулся было пальцем к шее юноши, но тот резким движением ударил его по руке ладонью. Ошалевший штурмовик машинально отвесил ему мощную оплеуху, а затем дал пинка под зад.
— Парни, он тут выделывается! — крикнул длинноногий.
Штурмовик, стоявший сзади, тут же огрел юношу подзатыльником. Широкоплечий ударил его кулаком под дых: тот согнулся пополам и получил еще два подзатыльника.
— Тварь! — крикнул один из парней и с силой ударил юношу в лицо.
Он чудом удержал равновесие и попытался нанести удар в ответ, но ему заломили руки.
— Убирайся отсюда! — заорал широкоплечий и отвесил ему еще один удар кулаком в лицо. Из разбитой губы брызнула кровь.
Его толкнули сзади, кто-то поставил подножку, он потерял равновесие и свалился на землю. Его стали бить ногами.
— Эй-эй, перестаньте! — Из толпы вышел крепкий мужчина тридцати лет. — Убьете еще! Успокойтесь!
Его слова подействовали на штурмовиков отрезвляюще, и они остановились над скрюченным на земле юношей.
— Сваливай отсюда, тварь, — сказал широкоплечий, плюнув на его пальто.
Когда они расходились, юноша все еще лежал на земле и стонал, держась за разбитое лицо. Его руки были в крови.
Я подошел поближе, навел на него объектив и сделал кадр.
После митинга штурмовики угостили меня пивом.
* * *
ВЫПИСКА
из протокола допроса подозреваемого в сотрудничестве с германской разведкой
[УДАЛЕНО] от 17 июня 1941 года
Вопрос. Как, где и при каких обстоятельствах вы познакомились с Гельмутом Лаубе?
Ответ. Да я ж его это… Всегда знал‐то, а он меня на станции заприметил. Прямо‐то на той станции и заприметил, да.
Вопрос. Вы общались? Какой характер носила ваша беседа?
Ответ. А я ж ему про Крым‐то стал рассказывать, да… про бабку свою, она ж умная у меня и все письма читает, а я‐то старый уже, и зрение ни к черту, да и читать‐то, слышь, вообще не умею… А бабка умеет, да, она у меня как царица…
Вопрос. Лаубе говорил вам что‐нибудь?
Ответ. Да куда ж ему! Уши развесил и слушает. Молодой же совсем, так пусть послушает старика, что ему говорить‐то, не настало еще время его говорить, так‐то. А он — слышь‐ко — я ему говорю, а он слушает и слушает и о своем чем‐то думает, будто и не слушает ничего. Я ж ему это… он там поезд свой ждал, а я вижу, что скучает человек, так что б и не поговорить? Развлечь человека в дороге — милое дело. Вот помню, я до Архангельска поезд ждал, три часа на вокзале куковать пришлось, а я молодой был, ну вот как этот ваш Хельмуть, и ко мне дед какой‐то подсел и как стал говорить, да заливал как соловей…
Вопрос. Вы заметили что‐нибудь подозрительное в его внешнем виде и действиях?
Ответ. Да что подозрительного‐то, ну немец и немец, что ж я, германца не видал? Я их побил в свои годы‐то, у‐у… Башка, знай, белобрысая, глазища серые с голубым, мутные, сразу видно, что не нашего неба. Морда худая, бледная, скулы — во. Ну чистый ганс! А глазки‐то бегают, видать, совсем нервами тронулся, да оно и понятно, с такой‐то работой. Я тут, слышь‐ко, читал как‐то книгу про шпионов этих. Ну, не я читал, а бабка мне читала, она ж у меня…
Вопрос. Он все еще спит?
Ответ. Дак, конечно, спит, куда ж он денется‐то.
Вопрос. Что ему снится?
Ответ. А вот мы с вами и снимся.
Вопрос. Когда он проснется?
Ответ. Это ж ему до болотного сердца добраться надо, чтоб в Спящий дом попасть… Дело‐то непростое, ой непростое. Да и зачем ему просыпаться, спал бы и спал, во сне всяко уютнее, да теплее, да роднее, да сон такой сладкий, да что‐то я аж сам тут зевать начинаю.
Вопрос. Просыпайтесь. Мы подъезжаем к станции Калинова Яма.
* * *
Время и место неизвестно
«Почему опять Калинова Яма, почему опять просыпаться? Не надо просыпаться, нельзя опять раз за разом здесь просыпаться, чтобы снова проснуться, а потом снова, и снова, и снова. И как я заснул? Я куда-то шел, но что-то случилось — навалилась темнота, хоть глаз выколи, проклятая темнота, а что было дальше? Не важно. Не надо Калиновой Ямы, пожалуйста, только не это», — думал Гельмут, пытаясь поднять тяжелые веки, но они будто слиплись, и в голове шумело — или это был шум автомобильного мотора?
— Просыпайся давай, говорю. Приехали.
Гельмут с трудом разлепил глаза. Голос доносился издалека, будто его оглушило. Все вокруг сливалось в густое месиво, которое не сразу сложилось в единую картину. Сощурившись, Гельмут увидел, что он сидит в автомобильном кресле, а слева от него за рулем — бородатый мужчина в черной кожаной кепке.
— Приехали, говорю, — повторил мужчина. — Ты дома.
Гельмут часто заморгал, провел рукой по лицу, огляделся. В воздухе пахло почему-то осенней сыростью. Машина стояла у обочины грязной песчаной дороги, рядом раскинулись кусты сирени, сбоку покосился старый деревянный дом, а за ним еще один, и еще — это была какая-то деревня.
— Дома? — переспросил Гельмут, слабо ворочая пересохшим языком.
— Дома, где же еще, — раздраженно ответил водитель. — Сам говорил, что ты из