Мир померк у него перед глазами, и он едва не врезался в женщину — высокую, молодую, загорелую, с волосами пепельного оттенка. Ее ноги были оголены до бедер, платьице оставляло обнаженными плечи и едва держалось на груди. Ее глаза горели — очевидно, от предвкушения фирменного блюда кабаре, которым ее вот-вот должны были побаловать. Барни сразу заметил, что вкусная еда побуждает многих к дружелюбию. Когда она протянула свою голую руку, наполовину загорелую, наполовину белую, изысканно переходящую в тонкую кисть, он стал вертеть головой, желая увидеть, что за блюдо разожгло такой аппетит у столь привлекательной женщины. Он не мог не позавидовать оживлению, вызываемому у нее едой. И воспринял это как досаднейшее происшествие, выбежал из кухни в расстроенных чувствах, будучи вторично униженным — на сей раз ему предпочли тарелку со съестным. Оставалось состроить хорошую мину при плохой игре.
В дружелюбных глазах незнакомки он прочел нерешительность. Сейчас по ее лицу совершенно нельзя было отгадать, что она собой представляет. Так же она выглядела бы наверху высокой лестницы, боясь оступиться. Заметив ее колебание, он понял, что знакомство состоялось. Она подметила, какой вызвала у него интерес, и он попался в умело расставленную романтическую ловушку. Ее влекло, в свою очередь, к мужчинам, способным угадывать, что за тонкая душа скрывается под великолепной оболочкой. Она испытывала испуг и наслаждение, когда мужчина вторгался в ее жизнь подобным способом.
Само собой получилось так, что ее протянутая рука оказалась в его руке. Он потряс ее и ощутил в ответ крепкое пожатие. Первый импульс, который он почувствовал, был связан с силой. Но эта сила была сломлена его мужским пожатием. Она заглянула ему в глаза — и все вокруг перестало существовать. Только теперь он понял, что никакое блюдо ее не интересовало. Она ждала его.
— Селеста Веллингтон, — радостно представил ее Зигги, сияя, как надраенная кастрюля. О Барни он говорил с гордостью, словно не помнил стычки, случившейся минуту назад. — Барни занимается Сиам.
— Это вы придумали имя «Сиам Майами»? — спросила Селеста Барни мягким, чистым, грудным голосом. Такой голос невозможно было забыть. При разговоре она, казалось, боролась со смущением. Меньше всего приходилось ожидать подобной манеры общения от полуодетой женщины. — Жаль, что у меня не такое звучное имя! Певице с таким именем и петь-то необязательно!
— Это не я. — Барни выпустил из ладони ее длинные пальцы. В ее присутствии он был весь на виду. Она превращалась в зеркало, а он в — в пучок света, концентрированный луч энергии, хотя у него и в мыслях не было производить на нее впечатление. — Она сама так назвалась. — Говоря это, он чувствовал, что не может просто так расстаться с ее рукой. Это было бы выше его сил.
Зигги отнял у него руку Селесты и поцеловал ее. Этот поцелуй был полон непритворного обожания. Зигги перестал на мгновение быть бизнесменом. Казалось, стоит Селесте прошептать: «Зигги, я приму ванну», — и он помчится в туман, чтобы первым поспеть к крану. Целование руки Селесты сказалось на нем благотворно. Ей тоже доставил удовольствие этот акт обожания. Зигги целовал ей руку самоотверженно, как будто нырял в штормящее море.
— М-м-м! — блаженно протянул он, словно не умел передать свое наслаждение словами. Потом стиснул ее ладонь — не грубо, а молитвенно, словно он был филателистом, а ее ладонь — редчайшей маркой, и вернул ее руку в исходное положение, к бедру.
— Вы, менеджеры, — польстила она Зигги, — превратились в некоронованных королей. Стоит вам прикоснуться к женщине — и она может стать звездой. — В ее глазах в первый раз появилось настороженное выражение. Получалось, что она назвала цену Зигги, которая оказалась ниже его самооценки. При этом она не скрывала своего восхищения им. Селеста обернулась к Барни с той же дружелюбной властностью, которая только что превратила Зигги в ее раба. — Вы — человек, открывший Сиам?
— Я не имею к этому никакого отношения. Сиам — совершенно самостоятельная женщина.
Мотли лягнул его в колено. Боль была адская, тем более что Барни не мог себе позволить потереть ушибленное место.
— Он — сама скромность, — объяснил Зигги.
Селеста была достаточно опытна, она сделала вид, что не заметила, как пострадал Барни. А тот ломал голову, кто она для Зигги, если он так к ней подлизывается.
— Это все он, Барни. — Зигги гордо похлопал его по спине. — Помнишь, какой была Сиам прежде?
— У меня контральто, — застенчиво сказала Селеста, не скрывая своих амбиций. — Зигги, — добродушно спросила она, — как вам мой голос?
— Внушительно! — с похвалой отозвался Зигги. Это звучало как откровенная лесть ее таланту, но она знала, что тон, с которым он произнес это слово, сродни смертному приговору.
— Вы меня давно не слушали. — Ею владело игривое настроение. Рука, которую тискал и целовал Зигги, ухватила его за узел галстука.
— Это точно, — согласился он, уронил голову и чмокнул изящную руку, способную его удушить.
— Я пела в суперклубах, — пояснила она Барни, — и в летних театрах. Исполняла ведущую арию из «Бригадуны».
— Хорошее начало, — признал Барни, чтобы что-то сказать.
Она продела свою голую руку под руку Барни, прижав его к себе. На ней не было лифчика, и она наслаждалась телесным контактом.
— Можно позаимствовать у вас Барни? — спросила она Зигги. — Хочу увести его в нашу компанию.
Мотли посмотрел на них сонным взглядом; сейчас можно было подумать, что ее общество действует на него усыпляюще, хотя на самом деле он таким способом сохранял достоинство. Она улыбнулась.
— Он ваш с потрохами, но сперва дайте нам минутку пошушукаться. Ведь завтра он уезжает на гастроли.
— Даю вам одну минуту, — решила она и стала протискиваться к стойке бара.
Зигги потянул Барни за руку в сторонку, где их не могли подслушать посторонние.
— Добудь подпись Селесты под нашим контрактом — и тебе больше не придется переживать из-за Доджа.
— Не пойдет. Я больше не имею к вам двоим отношения.
— Я беру назад все, что говорил тебе на кухне.
— Кто она такая? — спросил Барни, на которого новая знакомая произвела сильное впечатление.
— Дочка Веллингтона, — ответил Мотли, словно этим все объяснялось.
— Того, кто победил Наполеона?
— Бери выше. Ее отцу принадлежат участки под несколькими лучшими бродвейскими театрами.
— Что же он делает, сидя на своей земле?