— Отпусти его, Соня. Отпусти сейчас же. Ладно?
Соня отпускает и отходит в сторону; ярость утихла, уступив место ущемленной гордости, и в глазах девочки появляются слезы.
Мартин Доусон, он же Оливер Твист, ошарашенно озирается по сторонам. Несмотря на пять футов одиннадцать дюймов роста и крепкое телосложение — он даже крупнее мистера Бамбла, — мясистый «сиротка» вот-вот расплачется.
— Она сама начала! — произносит он басом, в котором прорываются визгливые ноты, вытирая грязное лицо рукой.
— Довольно, Мартин…
— Да, Доусон, заткнись!
— Я не шучу, Соня, хватит! — Эмма стоит в центре круга и держит противников за локти, как судья на боксерском ринге. Она понимает, что для того, чтобы спасти спектакль, ей надо срочно придумать воодушевляющую речь, одну из многих с тех пор, как она поступила на эту работу.
— Посмотрите на себя! Посмотрите, какие вы красивые в этих костюмах! Взгляните на маленького Самхира с такими огромными баками! — Все смеются, и Самхир подыгрывает своей учительнице, почесывая накладные бакенбарды. — Ваши друзья и родители уже ждут, и все они хотят увидеть настоящее шоу, замечательное представление. И я надеялась, что увидят… — Сложив руки на груди, она вздыхает. — Но ведь теперь нам, наверное, придется отменить спектакль.
Она блефует, разумеется, но ее слова оказывают идеальное действие — дети начинают хором возражать.
— Но мы ничего не сделали, мисс! — возмущается Фагин.
— А кто кричал «Бей! Бей!», Родни?
— Но у нее совсем крыша поехала, мисс! — дрожащим голосом произносит Мартин Доусон.
Соня протягивает руку, чтобы до него дотянуться:
— О, Оливер, еще захотел?
Все смеются, и Эмма решает прибегнуть к методу «торжество, несмотря ни на что».
— Довольно! Вы, между прочим, труппа, а не шайка! Знаете, ведь сегодня в зале есть люди, которым кажется, что вы ни на что не способны! Они думают, что у вас ничего не получится, что для вас это слишком сложная задача. «Это же Чарлз Диккенс, Эмма! — говорили они мне. — Им это не по зубам! Они недисциплинированные дети и не смогут работать вместе, они слишком малы для „Оливера“, дай им что-нибудь попроще, попримитивнее!»
— Это кто сказал, мисс? — рычит Самхир, уже намереваясь при случае поцарапать машину обидчика.
— Неважно, кто это сказал, важно, что они думают. И знаете, может, они и правы! Может, действительно стоит все отменить? — На какое-то мгновение ей кажется, что она перестаралась, но подростки любят такие драматические моменты; толпа в шляпках и цилиндрах принимается возмущенно стонать. Даже если они раскусили ее педагогическую уловку, им нравится сама напряженность ситуации. Эмма выдерживает эффектную паузу и прибавляет: — Итак. Я с Соней и Мартином сейчас выйду, и мы поговорим, а вы пока продолжайте готовиться, а потом сядьте тихонько и повторите свои роли. А потом решим, что делать дальше. Договорились? Не слышу — договорились?
— Да, мисс!
Пока она шагает к двери с конкурентами, стоит тишина, но стоит Эмме закрыть дверь, как раздевалка словно взрывается от шума. Эмма ведет Оливера и Плута по коридору мимо спортивного зала, где, отчаянно фальшивя, репетирует оркестр под руководством миссис Грейнджер. И Эмма вновь задается вопросом, во что она ввязалась.
Сначала она обращается к Соне:
— Итак, что случилось?
Сквозь высокие окна с решетками класса «4Д» проникают лучи вечернего солнца. Соня с притворно скучающим видом разглядывает окно кабинета химии напротив.
— Повздорили, только и всего. — Она садится на край стола, раскачивает длинными ногами в старых школьных брюках, разрезанных снизу до колена на полоски; на ее черных кроссовках блестят пряжки из фольги. Она пальцем потирает шрам от прививки; маленькое, ожесточенное красивое личико нахмурено, как бы предупреждая Эмму, чтобы та оставила свои игры в «доброго учителя». Соню Ричардс боятся все ее одноклассники, да и Эмма порой опасается, как бы ей не перепало. Все дело в этом прямом взгляде, полном злобы. — Я извиняться не буду.
— Почему? Только не говори, что он первый начал.
Девочка вспыхивает.
— Но это правда! — говорит она с возмущением.
— Соня!
— Он сказал… — Она осекается.
— Что он сказал, Соня?
Соня прикидывает, что хуже — позор прослыть ябедой или ощущение, что ее обидели несправедливо.
— Он сказал, что у меня так хорошо получается играть Плута, потому что я на самом деле не играю — я, мол, и в жизни плебейка.
— Плебейка?
— Да.
— Так Мартин сказал?
— Именно так, и я ему врезала.
— Что ж… — Эмма вздыхает и смотрит в пол. — Прежде всего, неважно, что тебе кто говорит, — нельзя все решать кулаками.
Соня Ричардс — подопечная Эммы. Она знает, что плохо заводить подопечных, но Соня такая умная, самая умная в ее классе, и при этом такая агрессивная — тоненькая, как жердочка, но сколько же в ней обиды и оскорбленного достоинства!
— Но он такой козел, мисс!
— Соня, прошу тебя, не надо ругаться! — говорит Эмма, хотя в глубине души согласна с Соней насчет Мартина Доусона. Тот относится к детям, учителям, к системе образования в целом так, словно он — снизошедшее до них божество. Вчера на репетиции он плакал настоящими слезами, исполняя «Куда ушла любовь», выдавливая из себя высокие ноты, как камни из почек, и Эмма поймала себя на мысли, что ей хочется подняться на сцену, накрыть его лицо ладонью и толкнуть за кулисы. Назвать Соню плебейкой как раз в его духе, но все же…
— Если он действительно так сказал…
— Правда, мисс…
— Я поговорю с ним и все выясню, но если он правда так сказал, это свидетельствует лишь о том, какой он дегенерат… да и ты тоже хороша, раз поддалась на его провокацию. — На слове «дегенерат» она спотыкается. Надо говорить более понятным языком, приказывает себе Эмма. — Но если мы не разберемся с этой… заморочкой, никакого спектакля не будет.
Соня снова хмурится, и с удивлением Эмма видит, что девочка вот-вот заплачет.
— Вы этого не сделаете!
— Возможно, придется.
— Но мисс!
— Мы не можем так играть, Соня.
— Можем!
— Чтобы посреди действия ты на сцене влепила Мартину пощечину? — Эмма замечает, что Соня улыбается сквозь слезы. — Ты умница, Соня, большая умница, но люди расставляют тебе ловушки, и ты всегда наступаешь прямо в капкан. — Соня вздыхает, успокаивается и смотрит на маленький прямоугольник сухой травы за окном класса. — Ты могла бы себя проявить — не только в спектакле, но и в учебе. В этой четверти ты была очень умной, внимательной, вдумчивой ученицей. — Соня фыркает и хмурится. — А в следующей сможешь добиться гораздо больше, но тебе надо научиться контролировать свой темперамент, Соня. Ты должна показать людям, что ты можешь стать лучше. — Еще одна воодушевляющая речь за один день; Эмме начинает казаться, что она вкладывает в эти речи слишком много сил. Она надеялась, что ей удастся вдохновить Соню, но та смотрит куда-то ей за спину, в сторону двери. — Соня, ты меня слушаешь?