у ребенка не только нет своей комнаты, но и своей кровати?! – констатировала факт Соловей. – Все понятно.
Она двинула свою внушительную корму в сторону кухни и принялась шарить по шкафчикам. Мы не запасливые Белочки, поэтому всегда имели минимальный запас продуктов. А как Олька уехала в особняк, а Улиточка ела у Черкасовых, я покупала только готовую еду на ужин в кулинарии.
В стареньком холодильнике, как назло, закончились даже косточки, из которых я делала бульон для первого. Кусочек масла в фольге и яйца в лотке – то, что увидели проверяющие.
Все походило на страшный сон, когда думаешь, что выбрался из передряги и собираешься перевести дух, а тут новая напасть. Я понимала, чем может все закончиться – просто так эти борцы за детское счастье не ходят. Поступил же к ним откуда –то сигнал? И явно это не наша Агриппина Степанова. Ей невыгодно рубить курицу, которая регулярно приносит вкусяшки. Сильно спорить с ими тоже нельзя – запросто могут обвинить в неадекватности. Поэтому я собрала свои искрящие от напряжения нервы в кулак и попыталась спокойно объяснить ситуацию.
– Степанида Юрьевна, мы не голодаем, как вам могло показаться. Мы сейчас собирались идти в магазин. Деньги у нас есть.
Я метнулась в коридор и принесла кошелек.
– Вот, смотрите!
Там было около пятидесяти тысяч. При любом раскладе, на еду хватило бы.
– Это ни о чем еще не говорит. Может, вы их заняли. Итак, все очевидно. Вы официально не работаете. Ребенок не посещает детский сад и неизвестно где находится, пока вы зарабатываете…, – Соловей пренебрежительно кивнула в сторону моего кошелька. – Жилья своего нет. Делаем вывод, что несовершеннолетний ребенок воспитывается в неподобающих условиях, и мы вынуждены его забрать в соответствующее заведение до тех пор, пока вы не докажете, что имеете все необходимое для обеспечения нормального воспитания и развития. Иначе мы обязаны будем подыскивать нормальную семью для удочерения.
А дальше началось невообразимое. Не успела я глазом моргнуть, как с виду неповоротливая бегемотиха подхватила мою крошку и двинула к выходу. Обезумев от страха, я вцепилась в ее руки, пытаясь разжать, и заорала не своим голосом.
– Отпустите моего ребенка! Вы не имеете права!
Улиточка брыкалась и ревела в голос, а меня удерживал стальной хваткой полицейский, пока дверь не лязгнула, как крышка гроба.
– Не дергайтесь! Это ничего не изменит, – флегматично заявил он.
Но его слова мне были по барабану. Извернувшись, я укусила его за руку и, воспользовавшись минутой, рванула за своей дочкой. Но успела только увидеть отъезжающую машину. Я ринулась назад и налетела на участкового.
Схватив его за нагрудные карманы форменной куртки, принялась его трясти, как грушу.
– Куда увезли мою дочь? – визжала я в истерике. – Где она?
– Я ничем не могу помочь. Успокойтесь и постарайтесь выполнить их требования. Возьмите себя в руки, – отдирая меня от себя, сказал он.
Я истерически рассмеялась. Поскорее выполнить требования? Серьезно? Прямо сейчас пойти и купить квартиру? Да не вопрос! Нервная дрожь заколотила меня. Я достала телефон и набрала Булочку – это единственное, что я делала на автомате всегда, когда назревало что-то неприятное.
Всхлипывая, выложила ей все, что случилось, и зарыдала еще сильней.
– Прекрати реветь! – скомандовала подруга. – Надо звать на помощь. Стой там. Я вызову тебе такси.
– Куда? – все еще не в силах справиться с туманом в голове, спросила я.
– В штаб, куда ж еще!
Булочка отсоединилась, и я даже не успела спросить, что будем делать.
Через пару минут подъехало такси. Я села в машину и только потом узнала, что заказ сделан к дому Черкасовых. Было чертовски неудобно, но одной мне, действительно, не справиться. У меня и так в голове уже холодец из страха и отчаяния вместо мозгов. Я кусала губы, чтоб не пугать ревом водителя, хотя он и так время от времени подозрительно поглядывал на меня в зеркало заднего вида. Утонув в своем горе, я даже не следила за дорогой. Я вся превратилась в сплошной сгусток боли и тревоги за дочь. Как она там?!
– Приехали, – отвлек меня водитель.
Я не поняла, как я открыла дверь. Кажется, она открылась сама, и очутилась в крепких мужских объятиях.
– Не дергайся. Я все знаю. Обещаю, ноги выдерну тому, кто это сделал! Но завтра же заберем Улиточку домой, – горячо зашептал на ухо Грин. – Давай сейчас не будем разбираться между собой, ладно?
– Отпусти меня, – я сделала слабую попытку вывернуться из рук Грина, но силы были неравны. Вернее, у меня их уже не осталось. Ни моральных, ни физических.
Я не хотела думать, откуда он знает про Улиточку, и судя по тому, что он в адеквате сейчас, а не бьется в истерике, знает давно.
– Алька, девочка моя. Я осел. Сын осла. Ну я и предположить не мог, что все так получится. Пойдем в дом, там Маша тебе какой-то бальзам нахимичила.
От него веяло такой уверенностью и родным теплом, что я невольно ткнулась носом в его грудь. Ну как так?! В объятиях Грина я чувствовала себя как раньше. Будто не было этих лет выживания, невзгод. Даже не так. Близость любимого мужчины ощущалась еще острей и болезненней. Я растворялась в его запахе, сливалась с биением его сердца, и ничего не могла с этим поделать.
Я попыталась отстраниться и сделать шаг, но не получилось. От стресса и встречи с Грином у меня закружилась голова и я пошатнулась. Недолго думая, Грин подхватил меня, как пушинку и понес в дом.
Там уже собрался настоящий совет. Иван с Машей и Булочка ждали нас. Грин бережно опустил меня на кресло, а Маша дала ему большую чашку с дымящимся напитком.
– Ребят, мне стыдно, что я вас напрягаю, но больше мне не к кому обратиться, – севшим голосом начала я извиняться.
– Пей лучше. И слушай, – Грин поднес к моим губам чашку, но я запротестовала.
– Я сама.
– Придешь в себя, тогда будешь сама, – категорично заявил он. – Итак, друзья. Первое, мы с Алькой, наконец, женимся. Завтра же и забираем дочь.