— Да, тележку с тарелками опрокинули, бедолаги, — пожимаю я плечами.
— А в какой это номер везли? — хмурится она.
— Так это же в то крыло, — ухмыляется вторая, блондинка с тонким носом и тонкими губами. — Не к нам. Надо же, тележку опрокинули. Руки не из того места растут.
— Точно, — соглашаюсь я. — Вы у меня убрали уже?
— Нет, — отвечает брюнетка. — Сейчас у соседей ваших начнём приборку и Люба к вам придёт.
— Люба? — поднимаю я брови.
— Это я, — кокетливо улыбается светлокудрая.
— Понятно, девочки, держите, — я вытаскиваю две пятёрки и раздаю им. — Это за то, что вы у меня прекрасно убирали всё это время. Но сегодня не надо. Ни у меня, ни у соседей. Ребята поздно пришли, сказали спать будут до вечера. Да и мне сейчас с бумагами поработать нужно, так что сегодня всё отменяется.
— Давайте мы вам хотя бы полотенца поменяем, — предлагают они радуясь неожиданной премии и тому, что работать придётся чуточку меньше.
— Не надо, спасибо. Всё хорошо.
— Точно?
— Конечно.
— Ну ладно, — кивает брюнетка. — Если что зовите, мы там в начале ещё будем, но не сейчас, а позже. Там у нас один номер не прибранный. А так-то вы у нас тут последние. Там уже другая бригада убирает.
Она машет в ту сторону коридора, откуда я только что появился.
— А здесь мы, — подтверждает блондинка с тонкими губами. — Немного сдвинулось сегодня из-за того, что в начале постояльцы попросили попозже прийти. Мы пока на другой этаж помогать пойдём.
— Ну, мы пошли тогда? — спрашивает огненная брюнетка.
Они просто, как Инь и Ян.
— Идите, — отпускаю я их, открывая свой номер. — Хорошего дня.
В коридоре царит полумрак, так что двух пулевых отверстий в косяке моей двери они, кажется не замечают. Я захожу к себе и, подождав пару минут, выглядываю наружу. Горничные выходят в холл к лифтам, а я бегу к своим парням, собирающим разлетевшиеся фрукты, посуду и остальную утварь.
— Бегом-бегом, пока никого нет!
Я открываю дверь, оттаскиваю Семёна и впускаю тележки.
— Осторожно, не перепачкайте скатерти! Снимайте их!
Посуду и всю эту ерунду мы сгружаем на кровать, а парней, моих Саню и Сеню устраиваем на нижних этажах тележек. Это оказывается гораздо труднее, чем с живым человеком. Но кое-как нам это удаётся.
— Так, всё, уходим! — командую я. — За тарелками потом придёте, после разгрузки.
Двое остаются, а мы вчетвером возвращаемся к служебному лифту. Спускаемся без приключений и, собственно, переносим тела в машину тоже спокойно и без осложнений. На полу расстелен брезент. Кладём парней и сверху тоже прикрываем брезентом.
Машина уезжает, а мы возвращаемся в номер.
— Тимурыч звонил, — сообщают мне, когда мы возвращаемся.
Я набираю ему в машину.
— Как дела? — спрашивает Скачков.
— В процессе. Часть дела уже сделана.
— Хорошо. Тут Наталья, поговори.
— Егор? — раздаётся в трубке её голос.
— Привет, Наташ. С приездом. Езжай сейчас, пожалуйста, с Виталием Тимуровичем. Он тебя отвезёт в дом…
— Что за дом? — удивлённо спрашивает она.
— Увидишь, Наташ. Хороший дом. Мы с тобой там пару деньков поживём, а потом переберёмся в другое место, хорошо? Я сейчас быстро дела доделаю и подскачу. Не беспокойся, ладно? Всё нормально. Просто здесь форс-мажор возник.
— Чего-чего?
— Ну, непредвиденные обстоятельства. Ты же знаешь, у меня всё ни как у людей.
— Это точно, — усмехается она. — За это, наверное, я тебя и… того…
— Чего того?
— Того самого…
— Ладно, разберёмся, когда приеду. Всё, Наташ, я помчался. Целую.
Парни в резиновых перчатках уже собирают с паркета кровь. У них целый мешок ветоши. Где только Лидка раздобыла?
— Самое трудное, наверное, — говорю я, — это стена. Но ничего не поделать. Сначала моем водой с мылом, потом красим.
— Егор, глянь… Постель кажись тоже менять придётся.
— Твою ж дивизию!
Да, пододеяльник основательно забрызган кровью. Я снимаю его, беру одеяло, выглядываю за дверь, осматриваюсь и, забежав к себе в номер, беру одеяло в пододеяльнике с незанятой кровати. Потом снова озираюсь, выхожу и тащу его ребятам.
Работа спорится. Примерно через час всё оказывается вымытым и начинается покраска. Красить приходится две стены — в комнате и в прихожей.
Потом мы устраняем следы генеральной уборки и ремонта. Осторожно вывозим всё своё добро и вещи парней. «Буханка» доставив свой скорбный груз уже вернулась и теперь ждёт внизу.
Свои вещи я тоже забираю. Завтра приду и сдам ключи от обеих комнат, а пока пусть краска сохнет. Надеюсь, ничего из-под неё не проявится… Это было бы прискорбно. Горничные, вероятно удивятся, обнаружив почти идеально вымытый номер… Мда… Вот такие дела. Невесёлые…
Едем на базу. У нас там целых два дома, стоящих чуть в стороне друг от друга. К сожалению между ними находятся другие дома и сделать тайные проходы между объектами не было возможности.
Первый дом, как бы засвеченный при разгрузке фуры, сейчас стоит пустой, без дела. Туда мы определяем тела. Когда подъезжаем, с крылечка спускается Скачков.
— Всё нормально? — спрашивает он.
— Ну, нормальным это всё назвать трудно, — качаю я головой, — но вроде все следы устранили. Мы даже дыры от пуль зашпатлевали. Там, конечно видно, что замазано другим цветом, но Алик постарался, он, похоже, в строительных делах толк знает. Где Наталья?
— Там, — кивает Тимурыч в сторону нового дома. — Я её на командирской половине поселил. Парни туда не ходят. С удобствами, правда, дела не очень, но что поделать.
— Как не очень? Водопровод же есть.
— Есть, да, и титан есть, но канализация-то…
— И баня есть, — продолжаю я уговаривать сам себя.
— Есть-есть, — соглашается тренер. — Я сказал ребятам, чтоб затопили сегодня ближе к вечеру.
— Да, спасибо.
Я иду посмотреть, как устроили Саню с Сеней. Скачков возвращается вместе со мной. Они лежат на снятых с петель дверях, установленных на стулья посреди холодной выстылой комнаты. Температура здесь, как на улице, никто давно не топил.
Низкий потолок, маленькие окошки, почерневшие от времени бревенчатые стены, пропахшие углём. Уголь перебивает запах тел, оставленных жизнью. Да и холодно ж…
— Ну, вот… — говорит Скачков. — Духи, сука, не убили, а баба какая-то… Проститутка…
— Близких родственников нет, — качаю я головой, — хоронить здесь будем, значит. В Москве. Подготовкой к похоронам вас, Виталий Тимурович, попрошу заняться.
— Так, а как… — подвисает он.
— Думаю, завтра получим справки о смерти. Нужно найти спецов, чтобы тела прибрали, одежду купили, всё такое… Священник, гробы, кресты, звёзды…
— Ты-то откуда это всё знаешь? — качает головой Скачков. — Много народу перехоронил за свою короткую жизнь?
— Немало, — коротко бросаю я.
Действительно, немало…
— Ладно, сделаю. Я поехал тогда. Ты как, чего? Здесь остаёшься?
— Да, пока здесь. Ребят пошлю за машиной, там уже готово. Так что, буду скоро на связи. Звоните, если что. А… Ну и кто меня сопровождает теперь?
Скачков вздыхает и, бросив на Саню и Сеню полный боли взгляд, показывает на дверь, мол пойдём, там договорим. Мы выходим…
— Пока сам выбери, — предлагает он, — а потом, когда подкрепление придёт, я назначу.
Скачков уезжает, а я иду к Наташке.
— Чем это пахнет⁈ — удивлённо спрашиваю я, входя в дом. — Кто это тут кашеварит?
Наташка стоит на кухне в джинсах и рубашке с закатанными рукавами.
— Ну, — пожимает она плечами, — с продуктами-то у вас тут ситуация так себе. Не ожидала, что здесь снабжение хуже, чем в Новосибирске. Думала, хуже не бывает. Тушёнка, картошка, морковь, хлеб. Из этого, к сожалению, особых лакомств не наделаешь, но что Бог послал, как говорится.
Мы стоим в двух шагах друг от друга и улыбаемся, а потом, одновременно, бросаемся вперёд и заключаем друг друга в объятья. Жаркие, практически страстные.
— Ай! — мяукает Наташка. — Раздавишь!