— Вообще-то, Марочник, как мне кажется, стрелять не собирался, — резонно возражаю я. — И будет крайне неприятно, если я не смогу получить свои деньги.
— Ну, иди, проверяй. Сейф он при нас ещё открыл.
Я подхожу… Твою же дивизию! Добра здесь хватает. Ё-моё… Сорри, братцы, баксы все мои. Я все их беру себе. Шесть пачек сотенных. Просто распихиваю пачки по карманам. Помимо долларов тут оказываются и рубли и ювелирные изделия с крупными бриллиантами.
— Их брать никому не советую, — говорю я. — Отслеживаются на раз-два. Так что если вашей целью, были именно они, лучше оставить всё, как есть…
Они кивают и забирают всё подчистую. Если оставить сейф пустым, это обязательно наведёт расследователей на мысль об ограблении. Поэтому я беру со стола учётные книги и засовываю в несгораемый шкаф. А ещё оставляю три пачки красненьких.
А вот остальные тринадцать тысяч рубликов отдаю Сане, чтобы он разделил их между парнями, создавая дополнительные невидимые путы, переводящие всех участников в разряд соучастников. Я впрочем от доли отказываюсь, вполне удовлетворяясь валютой, а вот гэбэшники берут. И Цвет берёт, не поморщившись. И больше, чем остальные.
Мы выходим, садимся по машинам и немедленно, разъезжаемся. Ну вот, уже и до разбоя в целях самозащиты дошли. Блин, Еву жалко, думаю, для неё эти приключения — то ещё испытание. Хотя, если судить по тому, с каким хладнокровием она осматривала брюлики…
Мы приезжаем к Дому композиторов. Цвет уезжает в катран, а я поднимаюсь к себе домой. Саня и Сеня идут со мной. Звоню напористо и настойчиво.
— Кто там? — раздаётся испуганный голос Мартика.
— Егор, — отвечаю я.
— Что случилось? — спрашивает он, не открывая дверь.
— А вам ещё есть, что терять?
Он на несколько мгновений зависает, а потом раздаётся звук открываемого замка.
— Что стряслось? — шепчет перепуганный Мартик.
Я перешагиваю через порог и вхожу в прихожую, заставляя его отступить. Саня с Сеней остаются снаружи.
— Стряслось? — переспрашиваю я. — Да уж, стряслось кое-что. Но не дрожите вы так, бояться нечего, для вас стряслось что-то очень хорошее. Ваши денежки нашлись, представляете?
Но он выглядит напряжённо, отказываясь верить в своё невероятное счастье и разглаживая на животе полосатую пижаму. Мы проходим в гостиную. Появляются Роза и Руфь, тоже перепуганные, растрёпанные, только что с постели, в ночных сорочках. Захватывающее зрелище.
— Итак, — говорю я, — сколько вы честным трудом накопили? Напомните, пожалуйста, уважаемый Март Вольфович. Только предупреждаю, не поступайте, как сегодняшний обокраденный Шпак…
— А что, ещё кого-то обокрали? — не врубается Мартик.
— Ага, куртка замшевая, две… — усмехаюсь я.
Руфочка прыскает в ладошку.
— Ах, в этом смысле… Нет, у меня же всё записано. Вот…
Он достаёт из пижамного кармана сложенный вчетверо тетрадный листок:
— Двадцать три тысячи семьсот пятьдесят долларов… Мне чужого не надо.
— Ну и ладно, — соглашаюсь я. — Мне вашего тоже не нужно. Считайте.
Я достаю две пачки.
— Выглядят так, будто здесь двадцать, — киваю я.
Мартик заворожённо смотрит на чудо материализации американских денег из моего кармана.
— И вот ещё… — я достаю третью пачку.
— Нет-нет, — торопливо начинает он махать на меня руками и одновременно мотать головой, отчего становится похожим на пошедшую вразнос марионетку из Образцовского театра. — Это вам, это вам, это вам! Это вам… Я должен отблагодарить. Как вам удалось⁈ Я даже поверить не могу. За труды, за труды, за труды!
— Ну, что же, — улыбаюсь я. — Благодарю вас за вашу благодарность. Но, предвидя трудности, которые предстоит преодолеть вашему семейству в земле необетованной и англоязычной, я от вашего вознаграждения отказываюсь в пользу… в пользу Руфочки. И добавляю от широты своей души ещё шесть тысяч двести пятьдесят баксов. Держите. Потратьте на свою красавицу.
— Что вы говорите, что вы говорите… — рассеянно басит Мартик, быстро забирая из моих рук пачку. — Что вы такое говорите, Егор…
Руфочка смотрит совершенно влюблённо, а матушка её только глазами хлопает. Должно быть в силу композиторской привычки, она сразу переводит мои слова в музыку высших сфер.
— Так что там с пропиской, Март Вольфович? Идём сегодня?
— Да-да-да! — с энтузиазмом подтверждает он. — Обязательно, обязательно. Можно я вас обниму?
Он подходит ко мне и крепко прижимает к себе. Роста он не высокого, поэтому голова его оказывается на моём плече. Он затихает и внезапно начинает содрогаться от рыданий. Неожиданно… И что с ним делать…
Тётя Роза продолжает хлопать длинными ресницами, а Руфь расплывается в улыбке. Наконец, всласть наревевшись, отец семейства выпускает меня из плена и, качая головой, вытирает щёки толстыми пальцами.
— Всё-таки вы еврей, Егор и не отпирайтесь. Если понадобится вызов, обязательно дайте мне знать. Я вам сразу напишу, как только мы устроимся.
— И я напишу, — обещает Руфочка.
Трогательно как.
— Март Вольфович, — понижаю я голос. — А как вы повезёте своё богатство? Нельзя же, насколько мне известно… Впрочем, не отвечайте. Простите, не говорите. Ваши секреты пусть остаются с вами.
— Егор, теперь у меня нет от вас никаких секретов, — он тоже понижает голос и украдкой бросает взгляд на своих девочек. — Частично в Розе… А что не войдёт… замурую в картины. Я уже получил в Минкульте справки на два полотна с абстрактной мазнёй, что они не представляют художественной ценности. Толщина красочного слоя там не указана, так что… Ну, вы меня понимаете…
Он смотрит на меня настороженно и кажется уже жалеет, что всё мне растрепал.
— Не беспокойтесь, я никому не расскажу, — киваю я. — Вы очень мудрый человек, Март Вольфович. Желаю вам успехов на новом месте. Будьте бдительны и никому не доверяйте. И до отъезда больше никого не впускайте в дом. Уверен, ваш талант расцветёт за океаном новыми буквально красками, пардон за каламбур. Я позвоню вам часов в десять по поводу прописки и остальных бумажек. Вы, пожалуйста, сходите к председателю за печатью. А сейчас, с вашего позволения, я откланяюсь. Дамы…
Март и Руфочка идут провожать меня в прихожую.
— Погодите! — вдруг оживляется Мартик. — Одну секундочку! Одну секундочку!
Он убегает, а его несовершеннолетняя дщерь, воспользовавшись отсутствием родителя, подступает ко мне вплотную и, приподнявшись на цыпочки одаривает горячим и совсем не детским поцелуем.
Ничего себе, какое раннее взросление. Я едва сдерживаюсь, чтобы не потрогать ничего лишнего и лишь провожу ладонью по спине, чувствуя её трепет. Это же бомба замедленного действия. Надеюсь, меня не будет рядом, когда она рванёт.
Как говорится, где мои семнадцать лет…
— Вот, берите и не отказывайтесь! — погромыхивает хозяин дома, вручая мне красивую жестяную коробку. — Такой мацы вы во всей Москве не найдёте. Берите-берите, потом благодарить будете.
Я еду в катран. Все парни ещё здесь.
— Что с этими уродцами делать будем? — спрашивает Цвет.
— Надо поговорить, узнать, откуда они пронюхали. Надо понять, где течёт и заделать дырку.
Цвет улыбается:
— Заделать дырку, сделав дырку, так что ли?
— Ну, — пожимаю я плечами. — Не обязательно… На вот, кстати, возьми. Как положено друзьям, всё мы делим пополам.
Я отдаю ему пачку долларов и отсчитываю ещё полпачки.
— Большие бабки. Шестьдесят штучек на наши деревянненькие.
— Смотрите, какой честный воришка, — усмехается он.
— Я не воришка, — резко пресекаю я его инсинуации.
— Нет, так нет, — говорит Цвет. — Я с этими лётчиками-налётчиками побазарил уже.
— Без меня?
— А чё тянуть? Не доверяешь что ли?
— Пошли.
— Вот ведь ты нудный, Бро.
Мы заходим в подсобку и я заставляю пленников повторить то, что они уже сказали Цвету. Выглядят они значительно хуже. Кажется «базар» с Цветом нанёс им некотороый физический урон. Картина вырисовывается следующая. Шуст, тот кент, с которым говорил Боря, рассказал своему брату Цыгану, что намечается сделка. Тот взял своих дружков и устроил засаду у «Филателии».