Лоуренс хитро улыбнулся.
— Марти, я же учусь на адвоката и закон знаю. Я представился дворнику страховым агентом, сказал, что провожу обычное обследование возможной клиентуры, и попросил его держать язык за зубами. Но суть в том, что, как видишь, этим все теперь подтверждается.
— Ничего я не вижу.
— Это говорит о том, что его вполне могли обчистить на пятьдесят кусков!
— Ага, и что двое придурков, которые отняли у него эти пятьдесят кусков, через несколько часов вернули ему деньги с письменным извинением?
Лоуренс посмотрел на меня так, словно я был ребенком-дебилом.
— Раз мы установили возможность того, что у него были такие деньги, подтверждается достоверность его первоначальных показаний — что он был ограблен. Кстати, ты не читал в вечерних газетах, что сегодня утром два молодых хулигана с Вест-Сайда были застрелены при попытке ограбить бензоколонку в окрестностях Ньюарка?
— Я об этом не читал, мистер Шерлок Холмс. Честно говоря, я еще не видел вечерних газет. Но что это доказывает?
— Пока не знаю. Меня смутило одно совпадение: оба были убиты выстрелом в сердце. У того и другого по одной пуле. Знаешь, если такоё могло произойти в перестрелке во время их налета, то стрелок должен был быть прямо-таки снайпером. И еще одна странность — ни одного свидетеля нет.
— Ну, ранним утром какие же свидетели? Да и когда, по-твоему, грабители устраивают налеты — когда на бензоколонке полно клиентов?
— Это только предположение, — серьезно продолжал Лоуренс. — Двое молодых хулиганов грабят мясника и потом возвращают деньги — пятьдесят тысяч, А два часа спустя двое молодых хулиганов убиты на бензоколонке. Мне представляется, они вернули деньги только потому, что их припугнули — припугнул кто-то очень опасный, от кого можно было ждать чего угодно! И вот теперь он их убил. Если верить газетам — а я их все читаю, — описание одного из убитых в точности совпадает с описанием одного из грабителей, о котором мне рассказал Ланде. Конечно, описание довольно приблизительное. Я попросил полицейских Ньюарка разрешить мне осмотреть трупы, но они не позволили. Да, кстати, владелец бензоколонки имеет судимость — несколько лет назад он сидел за вооруженное нападение. Однако у него есть разрешение на ношение оружия…
— Ты бы лучше прекратил эти игры, малыш, а то ты теперь все преступления, совершенные в стране, будешь увязывать с ограблением в мясной лавке, которого не было. Я так понимаю, ты уже виделся со своим полоумным мясником и просил его опознать трупы.
Лоуренс вспыхнул.
— Вообще-то да, я ему предложил… Я заходил к нему довольно поздно, после того, как прочитал об этих убийствах на бензоколонке. Помнишь, я говорил, что вчера он ужасно нервничал? Ну вот, а сегодня он улыбался, шутил и был в прекрасном настроении. Хотел даже дать мне вот такой бифштекс. Но когда я попросил его исполнить свой гражданский долг, помочь правосудию и поехать со мной в Ньюарк опознать трупы, он как с цепи сорвался. Стал орать, что я хочу больного человека в гроб вогнать, и просто меня взашей вытолкнул…
— «Исполнить гражданский долг и помочь правосудию»? Боже ты мой, Лоуренс, да тебе самое место в детских комиксах!
— Да что же тут смешного? Если он на самом деле заинтересован в том, чтобы помочь…
— Лоуренс, первым делом запомни: никто никогда по своей воле не захочет глазеть на два трупа. Тем более ехать для этого на другой конец города. Второе, раз мясник отрицает факт ограбления, зачем ему ехать смотреть на каких-то двух застреленных хулиганов?
— У каждой медали есть две стороны. Так вот оборотная сторона этой медали — то, что Ланде ужасно напуган: и он прекрасно знает, что двое застреленных на бензоколонке юнцов и есть те самые ребята, которые его грабанули. Можешь смеяться надо мной сколько хочешь, но это мое твердое мнение. Я считаю, что тут дело нечисто. И завтра я собираюсь переговорить с водителем мясного фургона Ланде.
— Надеюсь, ты не пересказываешь все эти сказки Биллу Ашу?
— Он слишком занят расследованием убийства Андерсона и не принимает меня. — Лоуренс встал. — Мама была рада, что мы с тобой встретились.
— Правда? Она сильно изменилась?
— Нет. По крайней мере, мне так кажется. — Тут он заметил на комоде мой револьвер: я совсем забыл убрать эту штуку. — Зачем он тебе, замышляешь кого-то убить?
— Если я скажу «да», ты меня тоже пришьешь к делу мясного короля? Револьверы ведь и нужны для того, чтобы в основном пугать, а иногда и убивать — если ты на это способен.
Он подошел к комоду, взял револьвер и взвесил его на руке.
— Давай-ка поговорим о более приятном, — предложил я. — Расскажи мне про маму.
— Она все такая же. Оружия у нас в доме нет. Марти, это твой старый револьвер?
— Да.
— Наверняка побывал во многих переделках. Марти, а где твои благодарности?
— Не знаю. Где-нибудь да хранятся. А ты мечтаешь о наградах?
Он выдвинул ящик и положил туда револьвер.
— Марти, сделай одолжение, перестань разговаривать со мной, как с деревенским недоумком! Я же хочу стать хорошим полицейским — если не убьют. Если я выясню что-то интересное у водителя Ланде, я к тебе завтра вечерком забегу. Ты не против?
— Лоуренс, я не против. Но только держись подальше от этого мясника. Занимайся своим делом.
— У нас с тобой разные мнения относительно того, что является моим делом. Но я буду осторожен.
Я передернул плечами.
— Ну как знаешь. Если вдруг этот шутник снова предложит тебе бифштекс, тащи его сюда, коли сам не захочешь его навернуть.
— Мелкие взятки — сущее наказание для работников правоохранительных органов! — сказал он, поддразнивая меня.
— Это верно — бери только по-крупному! — Я подошел к письменному столу — удостовериться, что написанная мной предсмертная записка для Фло не красуется на самом видном месте. — Выпить не хочешь?
— Нет. Мне надо домой. Завтра занятия с утра.
Я проводил его до двери, и, прощаясь, он мне сказал:
— Оставь бутылку в покое, Марти. Поспи лучше.
— Ты считаешь себя достаточно взрослым, чтобы давать мне советы, малыш?
— Не обязательно быть взрослым, чтобы видеть, как ты вымотался. Пока!
Он ушел. На душе у меня было противно. Лоуренс, конечно, чудак, но чудак милый — серьезный, а не безмозглый, каким он мог бы показаться со стороны. Только такие наивные чудаки и страдают в жизни не меньше самых отъявленных сорвиголов. Просто бред какой-то — мой единственный сын приходит ко мне раз в кои то веки и единственное, о чем мы с ним можем поговорить, так это об убийствах и ограблениях. Надо бы потолковать с ним побольше — но о чем? Он мне почти совсем чужой. Это просто какое-то проклятие моей жизни — все свои пятьдесят с лишком лет я прожил среди чужих мне людей.
Я проголодался. Желудок свело. В тихой пустой комнате я начал видеть галлюцинации. Мне вдруг стало одиноко. Я включил радиоприемник, послушал какой-то джаз, но легче от этого мне не стало. Я позвонил Дьюи и попросил его прислать ко мне Барбару.
— Не рановато ли?
— Пришли ее и не рассуждай! — Я отпер свою кладовку и достал непочатую бутылку. В кладовке у меня хранилось четыре ящика виски: поздно ночью, когда постояльца внезапно одолевала отчаянная нужда в выпивке, пинта виски могла принести от пяти до десяти долларов чистого дохода. Впрочем, я никогда не зарабатывал на торговле спиртным, потому что сам был своим постоянным клиентом.
Я откупорил бутылку, помыл два стакана, закурил. После трех затяжек во рту появился мерзкий вкус, я выбросил сигарету и взял пососать пару мятных таблеток.
Пришла Барбара и спросила, что случилось.
— Ничего, — ответил я.
— Так уж и ничего? — переспросила она, нахмурившись.
— Ничего. Хочешь выпить?
— Чуть-чуть. Я слышала, ты что-то приболел.
— Бессонница. — Я плеснул ей в стакан.
— Все проклятая жара. — Она залпом осушила стакан и села на кровать. — Подойди, мальчик. Я тебя приголублю.
— Прекрати. Давай лучше поболтаем. Какие у тебя планы? Ты же сама прекрасно понимаешь, что тебе в этом бизнесе тусоваться еще от силы несколько лет, а потом что?
Она вскочила с кровати.
— Это еще что за разговор?
— Дружеский. Мы-то с тобой не будем друг дружку дурачить. Давай тогда поговорим о другом. Ты откуда родом — с фермы?
— Ты что, совсем ку-ку? Сейчас лучшее время для ночной работы. Не могу я тут с тобой рассиживаться и лясы точить, пока другие девочки работают в поте лица. Мне же надо…
— Слушай, ничего не случится, если твой сутенер купит себе новый кадиллак на неделю позже! — крикнул я и дал Барбаре оплеуху. Я не сильно ударил, но ее левая щека тотчас побелела, потом побагровела. Она упала на кровать и разрыдалась.
Я сел рядом и обнял ее.