Но мыслями я не здесь, не в зале. Я думаю о Диме и о четырех часах. Мне так хочется увидеть его. И сердце по-дурацки колотится, как сумасшедшее. Вот что ему неймется? Ведь знаю, какой Дима на самом деле. Избалованный, искушенный другими женщинами мажор. Такой разве будет проводить вечера в обнимку с телевизором? Вот только стоит подумать о нем, и покой пропадает.
Да что со мной, черт возьми, происходит? Надо, наверное, погрузиться в чтение чего-то трагичного и захватывающего, выпадая из жизни и не думая о реальных отношениях, а еще фильмы выбирать пострашнее, чтобы забыть о его черных глазах. Может, вязать крючком начать? Говорят, это успокаивает.
Он много делает для Васьки, он хорошо себя зарекомендовал. Он даже лучше отец, чем я могла себе представить. Пару дней назад на анализы сына потащил, проверить, не осталось ли чего после кишечной инфекции. Переживает, заботится. Вот только где он и с кем вечера проводит? Даже без богатеньких друзей и громкой семьи, он очень горячий молодой мужик, на таких девушки моментом вешаются. Это я дома сижу и нигде не бываю.
После той передачи его как подменили. Может, он кого-то встретил? Раньше он проходу мне не давал, а теперь все разговоры только о ребенке. Кто бы мог подумать, что я начну переживать, что он ко мне не пристает. Может же как-то намекнуть. Хотя, наверное, он думает, что я все еще с Игорем. Сказал же, чтобы я замуж за него выходила. Неужели ему все равно, за кого я пойду замуж?
Я сегодня даже не спала нормально, полночи промаялась, не смогла уснуть, хоть убей. Сердце отчего-то колотится. Вижу, как он с сыном играет, и прям от счастья задыхаюсь. Они так сильно похожи.
Так, незаметно, гиперважное мероприятие заканчивается, по плану я должна вернуться в офис и отработать там до конца рабочего дня, но Каругов меня не отпускает.
— Иванка, у меня сегодня четыре человека поинтересовались, не ты ли участвовала в ток-шоу на Первом вместе с Красинским? Я телевизор вообще не смотрю, но, честно говоря, в легком шоке, потому что они просят с тобой сфотографироваться. Это что вообще значит?
— Владимир Иванович, вы не беспокойтесь. Это все скоро уляжется.
— Скандал какой-то вокруг семьи Красинских разразился до небес, я не в курсе подробностей.
— Вы же не собираетесь с Димой, вернее, с Дмитрием Егоровичем дела прекращать из-за сплетен и шума?
Сильно пугаюсь, будто это лично меня касается. Не говорит о нас Дима, значит, не хочет, но только бы не разорился. Его это добьет окончательно.
— Я? Нет. Мне же не пятнадцать лет, он свои обязательства передо мной выполняет, я перед ним тоже. Слышал, там больше Красинский-старший заигрался. А Дмитрий молодец, правильным оказался. Даже удивительно, в наше-то время. Но ты это, Иванка, мейнстримить заканчивай. Чтобы никаких ТикТоков, передач и инстаграмов с голой попой, поменьше шумихи.
— Да, Владимир Иванович. Это было первый и последний раз.
Каругов уходит, теряясь среди важных мужчин в костюмах, я в смущении дышу чаще, оглядываясь. Все и вправду смотрят на меня, будто обсуждают. Я, когда за Димой на шоу пошла, больше за него волновалась: что ему будет плохо, что семья и окружение его бросят. Но что и меня будут мусолить, как-то не задумывалась. А остальным девчонкам каково? Меня-то Красинский только напугал, а их использовал. Женщины в углу в открытую обсуждают мой наряд, посмеиваясь, и мужик в клетчатых брюках, стоящий справа, тоже косится. Неудобно, что все вокруг в курсе нашей истории. Но я же знала, что так и будет. Готовилась. Уляжется, затихнут. За спиной пошепчутся и забудут, найдется другая история. Только вот девочки из кабинета до сих пор меня расспрашивают, что между мной и Димой. И это напрягает. Потому что они называют его классным и как будто заинтересованы. И я совершенно точно ревную. Ну не дура ли?
А босс вдруг возвращается, посмеиваясь.
— Но все равно вы молодцы, ребята, что этого старого козла прижучили. Давно пора. Он мне никогда не нравился. Король жизни, блин.
А я стою и ощущаю в сердце странную дрожь. Гоню ее прочь, стараясь думать, как лучше добраться до офиса.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
На выходе из здания снова вибрирует телефон. В один из мессенджеров приходит сообщение от Димы, с прикрепленной к нему фотографией:
«Как тебе такой беговел? Он крутой. Будь мне два года, сам бы себе такой купил».
Опять это сердцебиение, и даже как будто кислорода немножечко не хватает.
Сделав шаг в противоположную сторону, разворачиваюсь и ищу Каругова.
— Владимир Иванович, можно я обед перенесу и раньше сегодня уйду? Мне очень нужно в четыре дома быть.
***
Домой я прибегаю без десяти четыре и, обнаружив Ваську в квартире, сразу же мчусь в душ.
— Эй, ты чего это, так сильно испачкалась на работе? — посмеивается Машка, опершись на косяк двери и поедая ложкой мороженое.
— А ты знаешь, жарко было в этом зале огромном, вся вспотела. — Выглядываю из-за шторки.
Затем снова прячусь, тщательно намыливаясь. Лью шампунь на голову, на работе мне запах волос не понравился. Не хочу выглядеть плохо. И уж тем более пахнуть.
— А когда мы переезжаем?
— Как только сложим в коробки вещи. Там отличный ремонт, все новое. Надо только грузчиков найти.
— Я думаю, Дима с этим справится, — хихикает, намекая на очевидное. — Не стоит женщинам лезть в это дело. Скажем, что сегодня переезжаем, и он пришлет кого надо и машину в придачу.
Точно, теперь-то у нас есть Дима, который все решит. И сердце снова бьется чаще и даже немножечко скулит, потому что отчаянно хочется большего, а не только папу для сына.
— Так что, мне с Васькой идти на улицу? — напоминает о себе Машка, причмокивая ванильным пломбиром.
— За ним Дима заедет. — Снова выглядываю, продолжая тщательно тереть подмышки.
Машка смеется, но ничего не говорит. Я смываю пену, быстренько ополаскиваюсь и, выключив воду, вылезаю из ванны.
— Понятно, откуда такая любовь к чистоте и чего ты так рано приперлась.
— Я просто устала на мероприятии, — спорю с подругой. — Вспотела, решила помыться. — Истерично закручиваю на голове тюрбан из полотенца.
Злюсь, что подруга поймала меня с поличным.
— Разве мыться — это плохо?
В это время в ванную прибегает Васька, мы крепко обнимаемся.
— Мыться это хорошо, правда, родной? Даже говорящий умывальник знает, что вещи могут сбежать, если ты грязнуля.
— Мойдадыл! Мойдадыл! Мойдадыл!
— Вот! — Целую малыша в лоб и прохожу мимо ехидно улыбающейся подружки.
Быстренько бегу к шкафу, натягиваю майку и шорты, но сколько ни машу волосами, они все равно еще влажные. Мокрые пряди тут же мочат ткань и, обнаружив, как сильно просвечивается бюстгальтер, я с ужасом снова переодеваюсь. Иду к зеркалу в коридоре, чтобы немного подкраситься и осмотреть себя еще раз, но жутко пугаюсь, вздрагивая от звонка в дверь.
Волосы разбрасываю по плечам, с них все равно течет как из ведра.
— Может, я дверь открою? — подшучивает надо мной Машка. — А то ты бледная какая-то. Того гляди в обморок грохнешься.
Я хочу ее чем-нибудь стукнуть, но она успевает исчезнуть в нашем закутке, именуемом кухней.
Выдохнув, решительно распахиваю дверь и тут же млею, снова ощущая себя совсем молоденькой и чуточку глупой. Потому что Дима улыбается мне, явно не ожидав увидеть.
— О, привет! — смотрит своими глазами чернющими так, как умеет только он.
И я задыхаюсь, словно его огонь уже успел выжечь почти весь кислород в помещении.
С минуту оба стоим и просто смотрим друг на друга.
Как же сильно он мне нравится. Как меня тянет к нему, просто до неприличия. Он будоражит до мурашек и подогнутых кончиков пальцев. Кстати, о волосах: опустив голову, обнаруживаю, что эта майка тоже намокла. И моя грудь, ставшая еще пышнее после родов, просвечивает.
Дима по-мужски жадно и медленно, будто пробуя на вкус, опускает взгляд ниже, на секунду задерживается на моих губах, а затем еще ниже — к груди.