— Ушла сегодня ровно в семнадцать тридцать, как порядочная.
— И вчера, и позавчера, — подтверждает Машка.
Иду на кухню, к плите, очень хочется есть.
— Ага. — Свободной рукой приподнимаю крышку и заглядываю в кастрюлю с бурлящим борщом. — Больше никаких переработок.
Поворачиваю голову к сыну, и мы забавно тремся носиками. Василий снова заливисто хихикает. Мой сладкий, любимый, родной мальчик. Нет ничего важнее моего сына.
— Буду больше проводить времени с Васькой, — задорно чеканю, — чтобы он не забывал, кто его мама. О! У меня же для тебя есть небольшой сувенир, дядя Дима передал.
Машка хитро улыбается.
— Тебе увеличили зарплату?
Ставлю сына на пол, ухожу, а вернувшись, отдаю сыну пакет, и тот убегает в комнату. Машка, не переставая, смотрит на меня. Мне неловко об этом говорить, но Дима выдал нам с Василием одну из своих золотых карт. Себе, естественно, я ничего на эти деньги не покупаю. Только Василию. Зато отпала нужда в ночных переводах и переработках. Вначале я отказывалась, но потом поняла, что так смогу лучше кормить его: покупать больше фруктов, более дорогие качественные продукты.
— Шутница ты, Машка. Знаешь ведь все. Мне и так неудобно.
— Неудобно с женой спать, когда дети на соседа похожи, а Дима — отец Василия, и его помощь — это естественно.
— Я же совсем забыла рассказать, — спохватившись, — мы ездили к нотариусу. То есть вначале в банк, потом к нотариусу и еще в одну контору…
— Охренеть! — Падает Машка на стул, кусая губу. — Сделал-таки все, что обещал? Иванка — хозяйка огромной квартиры в центре и молчит.
— Не я, а Василий. Это все для сына. Просто у нас тут тараканы ползают и плесень на потолке. Диме это не нравится. Он считает, что так ребенок может заработать астму.
— И он прав.
— Все равно мне неудобно и как-то не по себе.
— Ивааанка, — повторяет Машка, — неудобно в почтовом ящике спать: ноги высовываются и дует. А это все естественная забота отца о своем сыне.
Вздыхаю, пожимая плечами.
— А еще он вздумал, чтобы я пошла учиться на права, и потом он купит нам с Василием машину, чтобы я могла возить его на разные секции.
— Классный он, да? — скалится Машка.
— Да ну тебя.
Чувствую, как начинают пылать щеки. Сердце болезненно дергается и колотится, не камень ведь — живое. Ничего с ним не могу поделать.
— Изначально он вообще предлагал водителя, но это для меня просто за гранью.
— Придется учить знаки, — подшучивает Машка.
— Не знаю. — Сажусь рядом с ней на стул, опускаю голову на плечо. — Мне как-то неуютно оттого, что стоит мне заикнуться, и он тут же решает проблему.
— Вот так рожай от мажора. И проснешься в огромной квартире с опоясывающим ее балконом. Ужас просто!
Смеемся.
— Только никак не могу понять, откуда он узнал.
Машка аккуратно отодвигается и встает.
— Я пойду гладить, целая гора накопилась. Василию надо глаженое, маленький ведь еще, хватит того, что все с пола в рот тянет.
Резкая смена темы разговора мне не нравится. Вообще-то я и раньше подозревала подругу, но теперь, когда задала прямой вопрос, почти уверена.
— Машка!? — кричу ей вслед.
— Кроме глажки, еще и стирка, и потом надо позаниматься с Василием, у нас по плану логопедические упражнения, очень сложные и замысловатые. Мы же не хотим, чтобы наш мужик картавил или шепелявил?
— Нет, не может быть. Это ты ему написала.
Догоняю я ее в комнате, где на полу, вытряхнув конструктор из коробки, копается в ярких квадратиках Васька.
Машка смотрит на меня, кривится. Почти что плачет.
— Ну прости меня! Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — складывает руки в молитвенном жесте.
А мне хочется ей вмазать, я пытаюсь до нее добраться, но она убегает. Ее спасает только то, что она самый близкий мне человек после Василия. Вот же засранка.
— Ты просто сдала ему нас с Василием, как тару в гребаный приемный пункт!
— Ну разве плохо? — Перепрыгивает Машка кресло, прячась за штору, толкая на меня вешалку. — Посмотри, как много всего хорошего случилось!
— Я с тобой в жизни разговаривать не буду! Предательница, ты должна быть на моей стороне. — Плюнув, ухожу в ванную комнату и, хлопнув дверью, закрываюсь внутри.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Хочется злиться и ненавидеть подругу, но никак не получается. Благодаря Диминой помощи я больше сплю, пропали головные боли и синяки под глазами, я стала менее раздражительной. Перестала глотать обезболивающие. А еще у меня появился блеск в глазах.
— Иванка, я хотела как лучше. — Скребется Машка в дверь. — Ты одна все тянула. А ему куда эти деньги, как не ребенку своему?!
— Его отец чуть не сбил меня машиной, а Дима бросил нас.
— Его отец придурок был, придурком останется и таким же помрет, а Димка Василию родной, к тому же он хороший человек, в чем мы успели убедиться. Ну разве хуже стало? — бухтит она через дверь. — Посмотри, ты больше не похожа на загнанную лошадь, у тебя есть квартира, скоро будут права и машина. А еще не надо выбирать между зимними ботинками малому и комбинезоном. Заметь, все это совершенно законно.
Открываю дверь в ванную, Машка, опустив голову, идет ко мне, тычется лбом в плечо.
— Надо сказать сыну, кто его отец. — Позволяю подруге закинуть мои руки ей на плечи. Против своей воли обнимаю ее.
— Надо, Иванка, но Красинский должен присутствовать при этом.
— Конечно.
Руки невольно дрожат, Машка шмыгает носом, а я обнимаю ее по-настоящему.
Иванка— Я повторю свой вопрос: разве стало хуже? — интересуется Машка, а я отчаянно жую свою нижнюю губу.
Стало! Еще как стало. Но совсем в другом плане. Об этом я не могу рассказать даже Машке. Стыдно.
Не получается у нас с Игорем. Мы с каждым днем все сильнее отдаляемся друг от друга. Не знаю, в Диме дело, или просто прошел тот период жизни, когда я остро нуждалась в поддержке доктора. Но мне ужасно стыдно перед ним за то, что его чувства никуда не делись, а мои постоянно просачиваются, редея. И наши с ним отношения словно песок, исчезающий между пальцев. Игорь не делает ничего плохого, просто мне все больше становится «никак» рядом с ним. Он ходит как в воду опущенный, раздражается.
А я ловлю себя на мысли, что все чаще жду, когда к Василию придет Дима. Сомнения никуда не делись, я бесконечно обдумываю ситуацию, в которой оказалась. Мой парень, к которому я очевидно остыла, и отец моего ребенка, рядом с которым я таю, как снег в апреле. Особенно, когда он сверлит меня своим темным взглядом. Все это так нелепо и запутанно.
Бывает, встречусь с ним глазами, и словно током по оголенным нервам бьет. Только ведь он уже один раз нас с Васей оставил. С этим как быть? А вдруг опять? Боязно. А Игорь домашний, спокойный, уравновешенный, заботливый. Все плюсы в его сторону. Только вот почему-то свидания с ним все больше напоминают повинность. Я уже и не помню, когда в последний раз у нас была близость — месяца два назад, наверное. Вот как Дима вернулся, и началась вся эта катавасия с его отцом, так мы больше и не спали. И я благодарна, что Игорек понимает и ни на чем таком не настаивает, потому что все это время я нахожусь в полном раздрае и смятении.
Телефонный звонок прерывает мои размышления, заставляя встрепенуться.
— Иваночка, милая, — слышится голос матери Игоря в трубке, и меня снова обдает мощной струей стыда, в щепки разнося покой и мир в моей душе.
Они — родители Игоря — такие хорошие.
— Милая, мы купили для Василия муравьиную ферму. Денег кучу отдали, но ему так нравились подобные штуки по телевизору! Ждем вас в гости, чтобы запустить букашек на арену.
Сердце тут же щемит от очередного приступа неловкости и угрызений совести. Родители Игоря воспринимают нас с Васей частью семьи.
А я больше не хочу их сына. И сколько ни уговариваю себя, не могу относиться к нему с нежностью и трепетом, как прежде. Но, с другой стороны, эти замечательные люди достойны невестки, обожающей их талантливого доктора. А не врушки, млеющей от предателя, когда-то сбежавшего от собственного наследника.